Читаем без скачивания Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

Он надеялся этим подогреть мужество даяна. Однако флажки просигналили, что надо отступать дальше. Джамуха последовал за даяном, не оглядываясь, пока они не оказались высоко на отроге горного хребта, выше того места, где стоял павильон Гурбесу. Найманы, обретавшиеся в тылу, тоже последовали за даяном. Гурбесу все еще находилась под белой крышей своего павильона. Видимо, она не собиралась бежать. Центр монгольского войска, как лезвие, рассекал ряды найманов, и Джамуха заметил девятихвостый штандарт своего анды.

— Кто ведет сюда это войско, — кричал даян, — кто рассекает наши ряды, как меч?

— Это мой анда Тэмуджин, — ответил Джамуха. — Теперь он налетает на нас, словно голодный сокол. Держись, Бай Буха. Ты должен отбросить их, прежде чем они достигнут горы. А позади него еще больше людей, их ведет его брат Хасар, стрелы которого летят далеко, пронзая каждая сразу по нескольку человек. А там — люди под командой Тэмугэ-отчигина. Его называют ленивым, но он никогда не опаздывает на битву.

Небо темнело. Еще раз замелькали сигнальные флажки. Даян и его королевская гвардия поднимались в гору, пока не укрылись под деревьями. Отступающие найманы бежали в гору справа и слева от Джамухи. Противник окружал их, а войска Тэмуджина теснили их в центре, так что больше некуда было отступать. Крылья монгольской армии сближались, как клещи, тесня найманов к горе. Павшие люди и лошади были похожи на разбросанные детские игрушки. Прорвавшись сквозь монгольские боевые порядки, на север устремились некоторые мэркиты во главе с Токтохом Беки, бросившим своих союзников. Монголы загонят найманов наверх, а потом окружат гору.

Воля Неба была ясной. Джамуха вспомнил тот день, когда он плясал с Тэмуджином под большим деревом и когда они поклялись никогда не расставаться. С тех пор, какое бы оружие он ни применял против Тэмуджина, оно непременно обращалось против него самого. С каждым ударом он лишь увеличивал силу и власть анды. Даян — это еще одно оружие, которое подведет его, Джамуху.

Он сидел на коне, окруженный своими людьми, не двигаясь, не произнося ни слова в сгущающейся тьме, прислушиваясь к боевым кличам живых и стонам умиравших, а в гору мимо него бежало все больше людей.

— Сражение проиграно, — сказал наконец Джамуха. — Если уж приходится бежать, то лучше это сделать под покровом ночи. К рассвету противник окружит гору Наху.

— Выходит, нам снова надо бежать, — сказал кто-то. — И куда же мы побежим теперь?

Джамуха поднял руку.

— Я вас подвел, — сказал он. Никто не возразил ему. — Я освобождаю вас от присяги, данной мне. Если вы захотите сдаться на месте, помните, что Тэмуджин часто прощает тех, кто был верен своим вождям, так что он, возможно, помилует вас. Если же я попаду в его руки, пощады мне не будет.

Конь его медленно пошел в гору. За ним последовало несколько человек. Конь его остановился, Джамуха подозвал Огина.

— Я хочу, чтобы ты доставил послание, — сказал Джамуха. — К ночи битва закончится, и ты поедешь к Тэмуджину… Разумеется, если ты захочешь сделать это для меня.

Огин ударил себя в грудь.

— Я в твоем распоряжении, мой гур-хан.

Джамуха усмехнулся, услышав ничего не значащий титул.

— Скажешь так: «Я, Джамуха, вселил страх в сердце даяна своими словами. Он прячется на горе, слишком напуганный, чтобы противостоять тебе, и мои слова были теми стрелами, которые ранили его. Воспользуйся этим, мой друг, и победа будет твоя. Теперь мне надо от найманов уходить. Эта битва для меня закончилась».

Огин повторил послание и сказал:

— Хочешь, чтобы я попросил его ответить?

— Никакой его ответ ничего не изменит. Мы поедем к горам Тангну. Поезжай туда, когда передашь послание.

Огин поехал под гору. Когда он скрылся из глаз, Джамуха со своими двинулся тоже вниз. Он даже не сосчитал, сколько человек осталось с ним.

Ночью найманы взбирались все выше в поисках пути для отступления. Приказ был отдан, все отходили куда попало, поскольку в приказе не был назначен рубеж сопротивления. Найманы, не получившие указания, куда идти, и яростно теснимые монголами, думали лишь о бегстве. Паника и отчаяние гнали их по скалистым склонам и предательским тропинкам. Тьма, которая, как они рассчитывали, скроет их, привела многих к смертельным падениям в невидимые пропасти. Когда даян со своей охраной спустился с горы, то под скалами в темноте он натыкался лишь на горы трупов. Кругом была тишина, не слышно было ни стона, ни крика.

Гурбесу не бежала. Несколько женщин, бывших при ней, исчезли, прихватив все, что могли унести. Другие плакали, но не уходили. Воины, охранявшие ее, отказались покинуть ее даже тогда, когда она сказала, что они вольны делать все, что им заблагорассудится.

Теперь, когда сражение было проиграно, особенной храбрости для познания Божьей воли не требовалось. Она сделала все, что было в ее силах, для своего народа и не оправдала его надежд. Теперь она разделит его участь.

Костры монгольского лагеря мерцали на равнине до самого рассвета. Не успевшие убежать найманы построились для отражения противника под горой. Гурбесу удивилась, увидев знамена и туг своего мужа и его гвардии. Видимо, даян собрался с мужеством, или бывшие при нем люди отказались отступать.

Монголы пошли в атаку, как только над горизонтом показалось солнце. Когда Гурбесу увидела, что гвардия даяна подалась назад и скучилась, она поняла, что Бай, по-видимому, ранен. Монголы окружили найманов, рубили мечами, выдирали людей из седел копьями. Тучи стрел с воем летели в сторону уступа, на котором стоял павильон, падали на найманов вниз.

Монгольские лучники взбирались по тропинке, которая вела в гору. Несколько гвардейцев упали, пораженные стрелами. Остальные ответили залпом. Гурбесу взяла лук и прицелилась. Ее стрела попала одному из врагов в глаз. Острая боль пронзила все ее существо: под лопаткой торчала стрела. Она опустилась на землю, и ее поглотила тьма.

Гурбесу пришла в себя и поняла, что ее несут, потом снова потеряла сознание. Она очнулась и почувствовала, как одна из ее женщин высасывает кровь из раны; стрелу вытащили. Когда рану прижигали куском раскаленного металла, она снова потеряла сознание от боли.

Когда ее душа вернулась к ней, она увидела, что находится в походной палатке. Ее старшая служанка сидела рядом с ней и плакала.

— Моя королева, — сказала женщина, — я думала, мы потеряли тебя. Тебя принесли сюда три дня назад.

Гурбесу закрыла глаза.

— Мой муж… — прошептала она.

— Но я тебе уже говорила. Враги убили его. Коксу Сабрак и Хори Субечи отказались покинуть его, даже когда он умирал — они и другие их люди сражались до последнего человека.

— А Гучлуг?

— Не знаю, моя королева. Я слышала, как монголы, сторожившие нас, говорили, что он бежал. Мы в монгольском стане. Наши, оставшиеся в живых, сдались, и монголы охотятся на бежавших. Они пощадили оставшихся в живых гвардейцев и увели других женщин даяна. Я…

Голос женщины пресекся, она опять заплакала.

Наконец Гурбесу сказала:

— А что будет со мной?

— Монгольский хан выделил тебе охрану и приказал мне присматривать за тобой.

Через день Гурбесу пригласили в шатер к хану. Ее сопровождала монгольская охрана, посадившая Гурбесу на белую лошадь и проследовавшая с ней через стан. Пленные найманские воины в своих веревочных загонах вставали на колени, когда она проезжала мимо. Халат у нее был грязный, в том месте, где ударила стрела, зияла дыра, голову покрывал всего лишь платок — вид у нее был совсем не королевский.

Штандарт Чингисхана стоял перед большой юртой в северной части стана. Из юрты доносились голоса и звуки лютни. Внутрь Гурбесу повела служанка, а стража осталась снаружи.

Она не стала перед ним на колени. Гурбесу поклонилась в пояс и подняла голову. На возвышении в глубине юрты сидели несколько человек. С изумлением она увидела среди них Та-та-тунга. Он сидел справа от хана, как бывало, когда он был советником даяна. В восточной части юрты четыре наложницы даяна с заплаканными смуглыми лицами играли на лютнях.

— Приветствую тебя, хатун найманов, — послышался тихий голос. Гурбесу заставила себя снова посмотреть на хана. Он был в панцире, но без шлема, рыжие косицы, уложенные кольцами за ушами, выглядывали из-под головной повязки.

— Садись рядом, — предложил хан. Под взглядом его светлых глаз она чувствовала себя стесненно. — Я слышал о милой Гурбесу, которая вынудила сыновей Инанчи Билгэ поделить государство.

— Не я виновата в том, что они враждуют, — возразила она.

— Я также слышал, что королева Гурбесу презирает мой народ.

Она взглянула на Та-та-тунга, уйгур не отвел своего взгляда. Хранитель печати, служивший двум даянам, уже втирался в доверие к новому хозяину. Наверно, он сказал хану, какие разговоры велись при найманском дворе.