Читаем без скачивания Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет - Пол Андерсон

По коже Тарранта продрал мороз — он был почти готов к худшему, но все-таки ухитрился это скрыть и отвечал:

— Весьма благодарен, сеньор, и передам своему народу, что душа Кванаха полна величия.

В этот момент он и впрямь верил собственным словам. Вождь на миг позволил себе сбросить оковы царственного поведения.

— Благодари Перегрино. Он убедил меня. Покиньте нас до рассвета.

Кванах поманил охранников, и те последовали за ним к стоянке. Сверхъестественное напряжение, сковывавшее Тарранта, внезапно спало; любой смертный на его месте повалился бы в истерике на землю, роняя слюну и закатывая глаза, а то и просто лишился бы чувств. Бессмертные куда сдержаннее, у них не в пример больше самообладания — и все-таки голос Тарранта дрогнул:

— Перегрино, как тебе это удалось?

— Я развил твои аргументы, как мог, — индеец снова говорил не торопясь, старательно подбирая точные слова. — Он, в общем-то, и не очень противился. Склонить его на свою сторону удалось довольно легко — ведь он не изверг, он просто борется за жизнь своего народа. Но ему надо еще и убедить соплеменников. Мне пришлось призвать всю свою изворотливость, всю силу духа, а под конец даже сказать, что если он не отпустит тебя, то я покину его. А он ценит мои советы не меньше, чем… чем мое колдовство. После этого убедить его отпустить несчастную семью фермеров было совсем нетрудно. Я помогу ему растолковать воинам, что это хорошая мысль.

— Он был прав, когда сказал, что следует благодарить тебя. Я в долгу перед тобой на все века, которые мне еще предстоит прожить.

Улыбка Перегрино была под стать блеклой заре на востоке.

— Ты мне ничего не должен. У меня были основания защитить тебя, и я намерен получить с тебя все, что причитается.

— Что именно? — Таррант сглотнул.

— Честно говоря, я не мог не спасти тебя. — Тон Перегрино смягчился. — Быть может, мы с тобой теперь единственные бессмертные на свете, и рано или поздно наши пути должны сойтись. Но пока… — Схватив Тарранта за руку, он заговорил горячо, торопливо: — Пока что я остаюсь со своим народом. Пусть я рожден не среди них, но они чуть не последние свободные люди на этой земле. И им уже недолго оставаться свободными. Скоро они будут сломлены.

Как были сломлены, подумалось Тарранту, Тир и Карфаген, Галлия и Британия, Рим и Византия, альбигойцы и гуситы, баски и ирландцы, Квебек и Конфедерация…

— Я говорил тебе вчера в прериях, — продолжал Перегрино, — что должен остаться с ними до конца, пытаясь убедить их, пытаясь подарить им новую веру и надежду. Иначе они в запале помчатся прямо навстречу гибели, как стадо буффало, ураганом несущееся к пропасти. И потому я обязан склонить их к миру. От тебя я хочу того же. Я и Кванаху говорил, что, отпустив этих несчастных, мы проявим добрую волю. Еще многим предстоит пасть ужасной смертью — но теперь ты сможешь говорить не на пустом месте. Ты утверждаешь, что богат, и слух могущественных людей склоняется к тебе — ну так вот моя цена за эти жизни: ты должен добиться мира со своей стороны, мира, не унизительного для моего народа.

— Я буду стараться изо всех сил, — совершенно искренне кивнул Таррант. Он и сам всем сердцем желал того же — хотя бы потому, что рано или поздно Перегрино призовет его к ответу.

Они обменялись рукопожатием, и индеец широкими шагами пошел прочь. Ложная заря угасла, и шаман быстро растворился во тьме.

— Идем со мной, — позвал Таррант Лэнгфордов. — Надо отправляться в путь немедленно.

Сколько же лет Руфус выкупил ценой бессмертия для этих четверых? Лет двести на всех?

Выходцу с Дальнего Запада горы Вичита показались бы всего-навсего холмами-переростками, хотя их безлесные склоны возносились весьма круто. Зато после весенних ливней они покрывались сочной зеленью, среди которой там и тут пестрели дикие цветы. А среди гор была веселая долина, и над ней царил большой дом, окруженный многочисленными пристройками, полями, пастбищами и загонами. Мокрая после недавно прошумевшего ливня трава сверкала в лучах солнца, ветер гонял по небу белые облака. На пастбищах нагуливал бока крупный а мелкий рогатый скот — и огромные табуны лошадей.

По дороге, ведущей к центральной усадьбе, катила повозка, Работник, что верхом на низкорослой лошадке осматривал загородки между выгонами, заметил ее, поехал навстречу и сообщил: мистера Паркера дома нет. Кучер, тоже индеец, объяснил, что у пассажира дело не к мистеру Паркеру, а к мистеру Перегрино. Пораженный работник указал дорогу и долго еще смотрел вслед повозке. Желание незнакомца повидаться с названным человеком показалось ему таким же диковинным, как изредка заезжающие сюда авто.

Узкий проселок привел повозку к небольшому щитовому домику, со всех сторон окруженному цветочными клумбами. Позади домика был разбит огород. На крыльце с книжкой в руках сидел человек, одетый в брезентовые рабочие брюки и сандалии. Его черные, как вороново крыло, волосы были заплетены в косы, но все же он был слишком высок и строен, чтобы принадлежать к племени команчей. Заметив приближающуюся повозку, он отложил книгу, соскочил с крыльца и стал спокойно дожидаться ее посреди двора.

Из повозки выбрался белый; по дорогой, изящно скроенной одежде можно было догадаться, что он богат. Какое-то мгновение приезжий и обитатель домика разглядывали друг друга, потом бросились друг другу в объятия.

— Наконец-то, — непослушным от волнения голосом сказал Перегрино. — Bienvenido, amigo.[41]

— Извини, что задержался. Так уж получилось, что когда твое письмо пришло в Сан-Франциско, то не застало меня — пришлось по делам уехать на Восток. А когда я вернулся и прочел письмо, то побоялся, что ответная телеграмма может привлечь ненужное внимание. Ты писал мне много лет назад, когда я выслал тебе свой адрес, но даже эта скудная переписка повлекла кривотолки. Так что я сел на первый же попутный поезд и примчался собственной персоной.

— Ничего страшного. Ну, входи же, входи! — Благодаря долгой практике бывший шаман стал говорить по-английски довольно бегло, речь текла легко и плавно. — Если твой возница захочет, то может отправиться в большой дом, там о нем позаботятся. Он мог бы отвезти нас в город, скажем… Послезавтра тебя устроит? Мне надо уладить кое-какие дела, в том числе уложить вещи, которые я хотел бы забрать с собой. Если ты не против, конечно.

— Ни в малейшей степени, Перегрино! Делай, что только в голову взбредет.

Переговорив с кучером, Таррант вытащил из повозки саквояж и в сопровождении хозяина вошел в дом. Четыре опрятные, чистые и солнечные комнаты были обставлены довольно аскетично, если не считать огромного числа книг, граммофона с коллекцией пластинок — в основном классическая музыка, а в спальне был еще и набор культовых предметов.