Читаем без скачивания Кукушка - Дмитрий Скирюк

— Эй, Йост! И вы, господин хороший, как вас... — Он прищёлкнул пальцами. — Что вы сидите там, как эти самые? Идите к нам.

Йост, кукольник и Фридрих не заставили себя упрашивать и присоединились к трапезе. По кругу пустили бутылку, и через некоторое время музыканты уже оттаяли и вели себя вполне доброжелательно, даже сквернословить стали меньше. Принятая в круг Октавия была уже накоротке со всеми и, набив рот ветчиной и хлебом, начала болтать.

— Так здорово путешествовать, я уже столько всего видела! А знаете, сколько у господина Карла кукол? У меня никогда не было столько! Дома я жила одна с шестью сестрами и братом, однажды у меня был всамделишный котёнок, только тётя его не хотела кормить, и дядя Корнелис его утопил, а потом никого не было... А правда, что тополя — это большие одуванчики? Юбка — это когда две ноги в одну штанину! Как тебя зовут? У тебя такие светлые волосы! У меня тоже были почти такие же, только я в синьку упала. Ой, можно мне скрипочку потрогать? А в Брюгге где вы выступали? Ой, в Брюгге были во-от такие корабли — шириной с эту поляну! А вы знаете, что у птиц нос — это рот?

Ну и так далее.

— Не разговаривай во время еды, Октавия, — строго сказал Карл Барба.

— Да пусть себе болтает, — снисходительно разрешил барабанщик. — А вы славный малый, даром что из Сицилии. Не держите обиды — мы же не со зла. Когда нам Йост навяливал взять вас с собой, мы решили, будто вы какой-то хлыщ из городских, ну, знаете, из тех, кому нужна охрана.

— А вы тоже хороши! Как выезжали, вы столько спеси на себя напустили — просто фу-ты ну-ты!

Он фыркнул и хлопнул его по плечу. Все заржали.

— Точняк, мы из-за этого и злились, — поддакнул ему здоровый, пальцами выловил из кипящего котелка кусок мяса и положил Октавии в тарелку. — А чего? Любой рассердится. Паси тут всяких, будто нам своих забот мало...

— A propos[71], — он вытер руку о штаны и протянул её кукольнику, — меня зовут Рейно. Рейно Моргенштерн.

— Ка... Каспар, — представился Карл Барба, пожимая ему руку. — Я назвался Каспаром, чтоб выехать из города, — добавил он. — На самом же деле...

— Да зовитесь как угодно, — перебил его барабанщик. — Только если вы Каспар, тогда я — Тойфель. Михель дер Тойфель, или просто Тойфель.

— Тойфель? — удивился кукольник и поправил очки. — То есть это значит — «чёрт»?

— Ага, он самый! — Парень оскалил зубы, приложил ко лбу два пальца на манер рогов и сделал выпад в сторону мальчишки. Фридрих отшатнулся.

Все опять расхохотались.

— Почему?

— Я барабанщик, — пояснил дер Тойфель и изобразил руками. — Барабаны, бубны, rommel-pot — это всё моё. Когда гремит, это похуже преисподней! К тому же в этой местности и так до чёрта Михелей. А если мне не хватает рук, мне помогают Рейно или Кастус.

— Дурацкое дело нехитрое... — проворчал на это скрипач.

— В лоб дам! — Тойфель погрозил ему кулаком.

— Сам получишь. А меня зовут Феликс, — сказал скрипач и приподнял шляпу, под которой обнаружилась лысина.

— Ага, — сказал Карл Барба и перевёл взгляд на другую сторону костра, где сидели ещё двое — длиннолицые, ушастые, черноволосые, похожие друг на друга, как братья. — А вы...

— Мартин Лютер, — представился один и глотнул из бутылки.

— Томас Мюнцер, — представился другой и тоже глотнул из бутылки.

— Э-э... — растерялся итальянец.

— Не родственники, — ответил за обоих Рейно.

Все опять рассмеялись.

Последний музыкант — беловолосый малый двадцати лет от роду, с породистым лицом и пальцами арфиста, прозывался Кассиус.

— Можно — Кастус, — разрешил он.

— А я — волынщик и артист на флейте и Drumscheit, — подытожил Рейно.

— Drumscheit? — Итальянец наморщил лоб.

— Дичайший инструмент! — ответил Тойфель. — Хуже барабана. Посмотришь — просто палка со струной, а звук... Его используют в монастырях во время месс, когда среди монахов нету низких голосов. Звучит как «Рру-ур-рр!Н»

— А, так это, наверное, marina trombona! — закивал господин Карл.

— В точку, приятель! Она самая!

Все опять захохотали.

— Вы не серчайте, что они такие, — прошептал итальянцу на ухо поэт. — Я предупреждал вас. Гистрионы, шпильманы — что с них взять? Шалят мальчишки. Балаган!

— Scuzi, scuzi, — разводил руками кукольник. — Извините и вы. Что тут скажешь! Вы ведь тоже... как это... Видок у вас, прямо скажем, не располагает к общению.

Музыканты расхохотались.

— Видок что надо! — объяснил за всех Михель дер Тойфель и пихнул Рейно локтем в бок. — Молодухам нравится. Шестеро мужиков, которые не одеваются слишком тепло и выглядят при этом будь здоров, — это зажигает!

После ужина, однако, музыканты не стали укладываться, наоборот, расчехлили инструменты.

— Кураж пошёл, — заявил Рейно, надувая здоровенную, на три бурдонные трубы, волынку. — А ну, давай до крайности!

Так они играли и плясали, пели, пили и вопили до глубокой ночи, а потом уснули прямо там, где сидели, у погасшего костра, а Феликс и Тойфель подрались.

Сейчас дер Тойфель шёл рядом с повозкой и насвистывал, сверкая синяком под глазом, бубенчики на его посохе позвякивали в такт шагам. Серая мулица плелась вперёд, Йост правил и бубнил под нос. свои стихи и рифмы, Барба снова погрузился в размышления.

Задумался и Фриц.

Поэт преследовал какой-то план, но, может, действовал без плана, по наитию. Йост стремился в Лейден. Из разговоров, сплетен, новостей, подслушанных в пути, Фриц знал, что этот город, «мануфактурная столица» между Амстердамом и Гаагой, осаждён и что осада эта длится уже не неделю и не месяц, а гораздо дольше — чуть ли не полгода. Испанские войска, отчаявшись взять город приступом, решили взять его измором. Но голодные, ослабевшие лейденцы предпочитали умереть, но не сдаться. Что ждало там их — Октавию и Фрица? И куда идти потом? Об этом Фриц раньше как-то не думал.

Он поднял глаза и сразу же столкнулся взглядом с Октавией.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Мальчишка заёрзал в смущении. Видно, на лице его отражалась такая интенсивная работа мысли, что девочка невольно заинтересовалась.

— Да так, — уклончиво ответил он, — о том, что с нами будет

— А ты выбрось руну или лучше сразу три, — посоветовала девочка. — Спроси, что там случится — там, куда мы едем.

Фриц покосился на сидевших впереди Йоста с итальянцем.

— Так ведь мы не знаем, куда едем.

Октавия пожала плечиками:

— Что за разница? Ведь руны всё равно ответят. Фриц полез в карман и вытащил гадательный мешочек. Еле развязал тесёмку. Пальцы стыли. День холодный предвещал ненастье. Фриц сунул руку в мешочек и принялся перебирать скользкие костяшки.