Читаем без скачивания Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - Уральский Марк Леонович

Россия должна быть спасена, чтобы весь мир был свободен от Гитлера.

В заключение своей первой статьи о битве между красной Россией и коричневой Германией И.М. Троцкий профетически предрек немецким армадам гибель в бескрайних русских степях, а Гитлеру судьбу Наполеона. В 1944 г., когда война медленно, но верно шла к победному для СССР и его союзников концу, И.М. Троцкий писал в статье «Действительность и иллюзии» («Wirkligkeit und Illusionen»), что советское командование сумело создать современную армию, укрепленную инженерным и офицерским составом, которая поставила перед собой задачу уничтожать во время отступления все, что могло бы пригодиться врагу. По мере продолжения войны она все больше и больше превращается в Отечественную, где вместе с солдатами «плечом к плечу» врагу противостоят партизанские отряды, а с ними и все население, включая женщин и детей.

Русские солдаты по-иному понимают свою задачу и свою ответственность, чем их отцы и деды в царские времена. И воюют они не заржавленными штыками и недоброкачественными пулеметами, как в Первую мировую войну, а первоклассным оружием.

Ко всему прочему, отмечает И.М. Троцкий, Сталин добился огромного морального авторитета как среди своего народа, так и за рубежом, чем не могут похвастаться ни Гитлер, ни Муссолини.

По окончанию войны, дискутируя с высказываниями Томаса Манна, который декларировал, что:

Воскресение Германии произойдет лишь в случае нового рождения и очищения души и духа ее народа,

— и Эмиля Людвига, полагавшего, что именно оккупированная и управляемая союзниками Германия духовно преобразится в процессе перевоспитания и всесторонней помощи, — И.М. Троцкий настаивал, что:

Мирная Германия возможна лишь в том случае, если с исторической арены навсегда и бесследно исчезнет современная идеология господствующей расы и сама расовая теория.

Помимо статей на политические темы И.М. Троцкий печатал и свои воспоминания, которые впоследствии, а иногда и практически одновременно (в 1960-е) публиковал и на русском языке — например, статьи о своих встречах с графом С.Ю. Витте: «Международная политика в Зальцшлирфре» («Weltpolitik in Salzschlirf») и «Посещение графа Витте («Besuch bei Graf Witte») — обе в 1944 г.

Из публикаций на литературно-исторические темы особенно интересна статья «Бьернсон и Гамсун (Из личных воспоминаний)»17. В ней Троцкий пишет, что:

Из пестрой галереи личностей, с которыми он был знаком в Скандинавии, помимо Георга Брандеса и Августа Стриндберга , сверкали оригинальные и привлекающие к себе внимание фигуры Бьерна Бьернсона и Кнута Гамсуна. Через тридцать с лишним лет оба эти имени знаменитых скандинавских деятелей <культуры>стали нарицательными, символизируя беспринципность и предательство национальных интересов. Римская поговорка гласит: о мертвых можно говорить либо хорошее, либо ничего. Бьерн Бьернсон, скончавшийся несколько месяцев назад, таким образом, оказывается вне поля критики. Однако человеку, сохраняющему память о нем и Кнуте Гамсуне, тяжело сознавать, что эти когда-то знакомые ему люди перешли в стан нацистов. Кнут Гамсун никогда не отличался высокими принципами и сильным характером. Он был и оставался вплоть до своего преклонного возраста всеотрицающим, всезнающим, чудаковатым человеком богемы. Кроме того он редко высказывался по политическим вопросам, будучи погруженным в мир своих поэтических фантазий.

Бьерн Бьернсон, напротив, обладая духом свободолюбия, присущим его знаменитой фамилии18, являл собой ярко выраженный поэтический темперамент и высоко держал знамя демократии. Мое знакомство с обоими норвежскими литераторами относится к тем счастливым временам, когда город Осло еще назывался Христианией, а такие понятия как расовая ненависть, господствующая раса и недочеловек не имели еще хождения.

Я познакомился с этими литераторами благодаря протекции Георга Брандеса. <...> Первым я посетил Бьерна Бьернсона, который в то время руководил театром Осло. Этот пятидесятилетний человек, имевший по-юношески молодое лицо, обрамленное серебряными волосами, с самого первого взгляда расположил меня к себе. Он принадлежал к тем счастливым натурам, что в считанные минуты сходятся с людьми и становятся с ними близки, как старые хорошие знакомые. <...>

От его острых глаз ничего не ускользало. Он обладал необыкновенным талантом имитатора и рассказчика. Выступая одновременно в роли артиста, писателя и критика, он никого не щадил своим острым языком».

Как отмечают историки литературы, «Бьернсон и Ибсен соперничали между собой, борясь за место самого великого писателя Норвегии. В сфере общественной жизни положение Бьернсона было уникальным, он постоянно высказывался по всем значительным поводам и оставался абсолютно непререкаемым авторитетом. Бьернсон активно участвовал в международных дискуссиях и часто бывал в других странах: Германии, Франции, Италии... Что касается Ибсена, то он вообще не приезжал в Норвегию с тех пор, как с горечью в сердце покинул ее в 1864 году19». В этой связи И.М. Троцкий приводит забавный анекдот, рассказанный ему Бьерном Бьернсоном:

Уже при первой нашей встрече, в разговоре на тему о скандинавской литературе, об Ибсене и его отце, он рассказал мне один эпизод, дающий яркую характеристику его личности. «Для меня, сына Бьернстьерне Бьернсона, всегда сложно было дать сравнительную оценку популярности имен Ибсена и моего отца. В этой ситуации оставался у меня единственный выход — прислушаться к vox populi, гласу народа.

Однажды во время поездки на пароходе из Киля в Осло, продолжает И.М. Троцкий, младший Бьернсон решил полюбоваться лунным сиянием, стоя на капитанском мостике. К нему подошел капитан и сделал замечание: пассажирам здесь находиться не положено. Бьерн Бьернсон отреагировал весьма провокативно:

Я стал в позу и сказал с вызовом: «А знаете ли вы, господин капитан, с кем имеете честь разговаривать? Я — сын знаменитейшего норвежского писателя! — Весьма сожалею, господин Ибсен, — ответствовал мне старый морской волк, — но я все равно не могу позволить вам здесь находиться».

«Итак, теперь и вы знаете, — смеясь, сказал мне Бьерн Бьернсон, — какое из двух великих имен, наиболее популярное».

По утверждению И.М. Троцкого, Бьернсон был ярым германофилом и во время Первой мировой войны, когда скандинавские страны сохраняли нейтралитет, активно высказывался в поддержку кайзеровской Германии. Эта его позиция, естественно, вызывала резкое неприятие со стороны той части скандинавской общественности, которая была настроена антигермански. Знаменитого норвежца обвиняли в прямом сотрудничестве с Вильгельмстрассе, а то и шпионаже в пользу Германии, что он категорически отрицал. На одном из публичных выступлений в Копенгагене только что прибывшего из поездки по Германии Бьернсона, во время его доклада о положении в этой стране разразился скандал. Публика свистела, кричала: «Вон, предатель»... и, в конце концов, заставила оратора покинуть зал. В отель, где он жил, в качестве утешителя приехал Георг Брандес, питавший к Бьернсону очень теплые чувства. Что касается Троцкого, то он, по его словам, во время войны, находясь в противоположенном германофилам лагере, дистанцировался от Бьернсона и не поддерживал с ним отношений.

В послевоенное время, когда Германия и Австрия из-за галопирующей инфляции находились в тяжелейшем экономическом положении, Бьерн Бьернсон оказывал всевозможную помощь немецким писателям, многие из которых — в контексте статьи Троцкого этот подтекст звучал как знаково важный — по происхождению были евреями: Артуру Шницлеру , Стефану Цвейгу, Бергарду Келлерману, Якобу Вассерману. При его поддержке и протекции их произведения активно переводились и издавались в Норвегии.

После прихода Гитлера к власти отношение Бьернсона к Германии резко изменилось.

Я посетил его в последний раз в 1937 г., когда он отмечал в Осло свой 75-летний юбилей. В знак уважения к юбиляру норвежцы установили его мраморный бюст в вестибюле Национального театра. Пробыв больше месяца в Норвегии, я был частым гостем супругов Бьернсон, которые тогда жили в одном из отелей <Осло>. В старости Бьернсон отнюдь не потерял своего юношеского темперамента и кипучей энергии. <...> Его жена, еврейская дама, выглядевшая значительно моложе своего супруга, прекрасно гармонировала с ним, уравновешивая его пылкость своим спокойствием и рассудительностью.