Читаем без скачивания Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс

А вот мама улыбается ей. Гордость на ее лице смягчает Маргаритино сердце. Этот коварный Карл наверняка обманул ее или угрожал ей, чтобы она отказалась от борьбы и отписала свои прованские замки ему.

В дверях раздается шум: чернь толкается, чтобы посмотреть на церемонию – и поприветствовать Генриха. «Добро пожаловать обратно во Францию, добрый король!» – кричит женщина, и возгласы становятся еще громче. Люди помнят его щедрость – и экстравагантность – в прошлый визит, когда монеты дождем летели в их раскрытые ладони. Английский король видит эту жажду еще уменьшить скудеющую французскую казну, но на этот раз он сам пришел с протянутой рукой в на-дежде, что Маргарита и Людовик дадут ему денег и солдат на подавление восстания в Уэльсе. Они еще не сказали ему, что их ответом будет «нет».

А если бы знал? Преклонил бы тогда колено перед Людовиком, сняв корону и унизившись? Вложил бы свою ладонь в руки Людовика, признавая подчинение?

Присяга дана, Генрих встает. Два короля обнимаются. Крики и пение зевак наполняют зал счастливой какофонией. Маргарита и Элеонора целуются. Мама спешит к ним, ее лицо разрумянилось, глаза горят.

– Благодарю Бога, что дожила до этого дня, когда мои старшие дочери установили мир между двумя королевствами! Если бы все мои дети так ладили между собой!

– Уговори свою младшую отдать мне мое, и твое желание может исполниться, – отвечает Маргарита.

Одо, аббат церкви Сен-Дени и единственный мужчина при этом безрадостном дворе, умеющий рассмешить Маргариту, кланяется ей и целует руку.

– Сегодня ваша красота чрезмерна, моя госпожа, и мне придется положиться на моих лошадей, чтобы они сами привезли меня в Рим, пока пройдет мое ослепление вашим блеском.

– Надеюсь, вы не настолько ослеплены, чтобы забыть мою петицию?

Аббат похлопывает по лямке своей сумки:

– Она здесь, и я подам ее сразу по прибытии. Я использую все свое влияние на Его Милость, – подмигивает он. – Однако он может отдать Прованс вам и невзирая на это.

Когда Одо уходит, мама оборачивается к ней:

– Прованс? Но Марго, я же отписала его Беатрисе и Карлу.

– Ты продала то, что тебе не принадлежало. – Маргарита сожалеет о своем резком тоне, но мама должна знать. – Тараскон мой, мама. У меня есть документ, подтверждающий это.

– Ох, Марго! – вздыхает Мама. – Чего ты наде-ешься добиться, продолжая эту борьбу?

– Только того, что мне было обещано.

– Забудь об этом, дорогая! У тебя есть другие замки. У тебя целое королевство. Дался тебе этот Тараскон!

– Я хочу иметь собственное место в Провансе. – Маргарита смахивает слезы с ресниц. – Я думала, ты понимаешь это, как никто другой. Поскольку сама совсем недавно была вынуждена покинуть Прованс.

– Да, много я выиграла от многолетней борьбы. Беатриса – твоя сестра, Маргарита. Я думала, что научила своих девочек помогать друг дружке. Она так тобой восхищается!

– Она странным образом выражает свое восхи-щение.

– У нее очень решительный и упрямый муж.

– И я тоже такая.

– Эти сражения ослабят тебя, Марго. Борьба со своей семьей – борьба с самой собой.

– Карл Анжуйский – не моя семья.

– Ты хоть сама-то слышишь себя? Упрямая – в точности как я. Или как я была. Помнишь, царица Савская, как когда-то ты, желала мудрости? Позволь мне передать тебе часть моей: клочок земли и замок не стоят потери сестры.

Подходит Санча, слегка прихрамывая.

– Ты поранилась? – спрашивает Маргарита.

– Я? – переспрашивает та; от нее разит вином. – Я не чувствую никакой боли.

– Санча, помоги мне, – говорит мама. – Ты согласна, что Марго должна прекратить борьбу за Прованс?

– Да, согласна. Беатриса любит тебя. Когда же ты наконец сдашься и начнешь воспринимать все таким, как оно есть?

В скептической голове Маргариты эхом раздается смех, как будто она стоит в зале одна.

– Извините, – говорит она.

– Ты куда? – спрашивает мама.

– Пойду поздравить Фому Аквинского. Мы тут спорили, но оказалось, что я вынуждена с ним согласиться. – И она уходит, чтобы признать правильной его точку зрения: некоторые вещи явно сложноваты для женского понимания.

Санча

Противоположность любви

Замок Беркхамстед, Корнуолл, 1261 год

Возраст – 33 года

Свет. Она открывает глаза. Свет накатывается волной, ползет, как туман, через стулья, столы, кровать, льется на нее, как вода, наполняет нос и рот. Она открывает рот, вдыхает в поисках воздуха, но получает только свет, задыхается от света – о, куда делась благословенная темнота? Ее легкие хрипят, она кашляет, свет слетает с ее губ, а потом чьи-то руки проскальзывают ей под спину, поднимают ее – это папа. Она улыбается ему, но он отворачивается, свет исчезает, и она обретает дыхание – ах!

«Я знала, что ты вернешься». Он кладет ее и убирает руки, она тянется к нему, но он уже ушел, и ее духовник Джон Трентский прижимает к ее губам кусок дерева. Он тоже душит ее? Но потом все исчезает, и он поет странную песню. «Miserére mei, Deus, secúndum magnam misericórdiam tuam. Glora Patri, et Filii, et Spiritui Sancti»[63]. Бог знает, что она невиновна. Но знает ли Ричард?

Его грудь вздымается и опускается при пении; воздух такой густой, что пламя свечей слизывает его, прежде чем он доходит до нее, она борется за каждую каплю, словно высасывает сок из яблока. Она вдыхает сквозь сжатые губы, отцеживая свет, пропуская только воздух, который охлаждает ее натруженные легкие – ах! Эти люди пришли молиться за нее, просить Бога спасти ее. Она хочет остановить их, но дым от свечей обжигает ей легкие, и она корчится от удушья, ее руки молотят воздух, пока не сбивают свечи на священника, и папа наконец затаптывает пламя, и она может вдохнуть. «Господи, забери меня скорей!» Но ее возлюбленный Иисус не спешит.

«Exaudi nos, Domine sancte»[64]. Чьи-то кончики пальцев чертят крест у нее на лбу, руках, груди – эти кресты она будет с гордостью нести на себе, когда встретит Господа в чертоге, который Он приготовил для нее. Он обнимет ее и прижмет к себе. Люби же, наконец, и люби вечно. «Возьми меня скорей!»

Но возьми не так, отнимая дыхание. Она разевает рот.

– Моя госпожа, пора исповедаться в своих грехах.

Она думает о лице Ричарда, взволнованном, как у ребенка, когда он должен был стать императором Священной Римской империи, Ступором Мунди, и о своем язвительном замечании, что он не Фридрих II и не Удивление Мира, а всего лишь человек; но когда выражение его лица изменилось и глаза уставились на нее, она добавила, что он великий человек, один из лучших.

– Не благодаря тебе, – ответил он тогда, рассчитывая обидеть ее, но она еще отхлебнула вина и ощутила лишь тепло в крови.