Читаем без скачивания Грибы на асфальте - Евгений Дубровин

Евгений Дубровин

Грибы на асфальте

Повесть сатирическая с лирическим уклоном

Гавриилу Николаевичу Троепольскому

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЭКИПАЖ «ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА»

Гусиная ночь

Меня разбудило дребезжание упавшей на пол мыльницы. Приподнявшись на локте, я увидел, что кто-то лезет в окно. На фоне звездного неба отчетливо выделялась человеческая фигура. Незнакомец стоял на четвереньках. Руки и одежда его светились бледным синеватым сиянием. Отбросив одеяло, я вскочил.

В окно веяло ночной сыростью, колюче мерцали звезды, под кроватью верещал сверчок. Все было реально, кроме светящегося человека на подоконнике.

У меня не было сил даже крикнуть, когда испускающее сияние существо прыгнуло на пол и, оставляя мерцающие следы, прошло вглубь комнаты. Потом оно не спеша разделось и улеглось на кровать. Визгливо заскрипели пружины.

Стало очень тихо, только далеко шумели сады. Дикие мысли о человеке-невидимке, о привидениях и звездных пришельцах заметались в моей голове. Все когда-то читанное в детстве фантастическое, сказочное разом всплыло в памяти. Давно забытое чувство ледяного страха перед загадочным и необъяснимым сковало меня. Я уже открыл рот, собираясь закричать пронзительно, по-детски, на весь дом, но привидение на кровати зевнуло и произнесло.

– Ох, и жрать же я хочу, братец! У тебя там не завалялся окорок килограммчика на два?

С чувством некоторого разочарования я откинулся на подушку. Загадочное существо оказалось Вацлавом Кобзиковым.

– Пойди умойся, – сказал я. – Ты светишься, как чудотворная икона.

Плескаясь под умывальником, Вацлав чертыхался:

– А я смотрю – что за идиотизм! Наш дом полыхает, хотя темень страшенная! Ну, думаю, пить надо бросать…

– Очевидно, в мел попали примеси фосфора. Егор Егорыч купил его в какой-то химической артели.

Надев тапки, я вышел на улицу. Дом действительно светился. И без того странный по своей архитектуре, он напоминал теперь какое-то сказочное видение, возникшее по мановению палочки волшебника. Башенки, крылечки, пристройки и веранды, из которых состояло наше жилище, сбились в кучу под развесистый дуб, как цыплята под крыло наседки. Так и казалось, что распахнется одно из бесчисленных окошек и выглянет русалка с распущенными по плечам волосами.

Я вздохнул. В доме было все, кроме русалок.

Егора Егорыча и его необыкновенное строение мы открыли недавно. В конце апреля в нашем общежитии по неизвестным причинам рухнул потолок и студентам предложили временно расселиться по частным квартирам.

Весь день мы с Кимом безрезультатно ходили по прилегавшим к институту улицам, и только под вечер одна старушка поведала нам о существовании «Ноева ковчега».

«Там всех принимают, – сказала она. – Каждой твари по паре».

К тому времени мы настолько устали и проголодались, что были рады обосноваться хоть в самом аду, а не только в ковчеге нашего прародителя.

Но когда глянула на меня своими подслеповатыми оконцами хижина Егора Егорыча, я был буквально очарован. Только на иллюстрациях к сказкам бабушки Куприянихи увидишь нечто подобное.

Я открыл заскрипевшую калитку, и мы с Кимом очутились в большом дворе, обрамленном множеством крылечек. На веревках, протянутых через весь-двор, сушилось белье. Его было так много, что пространство вокруг напоминало лежащее на боку парусное судно. Возле калитки, прикованный цепочкой к колу, сидел зеленый петух. При нашем появлении он злобно вскочил на ноги. Этот петух-цербер окончательно покорил меня.

Какие-то люди рыли яму в углу двора. Мы подошли.

– Кто здесь хозяин? – спросил Ким. Мужчина, довольно моложавый на вид, в тельняшке, со шрамом на щеке, воткнул заступ в землю.

– У нас республика, – сказал он, весело скаля желтые крупные зубы. – Все хозяева.

– Мы студенты. Не найдется у вас комнаты? Бывший моряк посмотрел на нас сочувственно:

– Студент не птица, на веточке не переночует. Ну, как, ребята? Возьмем их?

«Ребята» пробурчали что-то нечленораздельное. Группа возле ямы выглядела живописно и сильно напоминала интеллигентов, роющих укрепления во времена военного коммунизма. Особенно был забавен человек с бородкой клинышком, в золотом пенсне, неумело ковырявший лопатой.

Согласны? Ну тогда полный вперед! – воскликнул человек в тельняшке. – Идите и живите!

– Где?

– А где хотите. Вся коробка ваша. Мы были озадачены.

– А как насчет квартплаты? – поинтересовался я.

Бывший моряк махнул рукой:

– Сколько дадите, то и мое. Какой со студентов спрос! Лишь бы все было по-хорошему. Нажмем, ребята, а то уже темнеет!

«Ребята» взялись за лопаты, и на нас больше никто не обращал внимания.

– Какой-то подвох, – сказал Ким, когда мы ото шли. – Чересчур добрый товарищ.

Мне он понравился.

Мы, как всегда, заспорили, но развеять Кимовы подозрения мне все же удалось.

В одном из закоулков дома была свободная комнатушка, и мы в тот же вечер переехали туда.

Республика «Ноев ковчег» оказалась самой удивительной из всех республик, которые когда-либо существовали. Вся ее конституция состояла из единственного параграфа, который гласил: «Делай что хочешь!» Можно было всю ночь жечь электричество, рвать на хозяйском огороде огурцы, пользоваться хозяйским чайником, приходить и уходить в любой час суток. Квартплаты как таковой не существовало. Когда президенту республики нужны были деньги, он просил взаймы. При этом Егор Егорыч смущался.

Мне хозяин вообще нравился. Неизменно веселый, подвижной, он вечно был чем-то занят. Егор Егорыч обладал добрым сердцем, и еще не было случая, чтобы он бросил человека в беде. Особенно жалел хозяин людей, нуждавшихся в квартире. «Человек не птица, – говорил он, – на веточке не переночует. Ему требуется уголок». Строить новые уголки было слабостью Егора Егорыча. Дом рос, как на дрожжах. Я долго не мог ориентироваться в его лабиринтах. Все комнаты были невероятно перенаселены, но каждый день дом осаждали новые толпы квартирантов. Спастись от них можно было, только забаррикадировав дверь.

А Егор Егорыч все строил. Когда он, измученный, запыленный, трудился, возводя новый уголок, нам было просто стыдно. Мы чувствовали себя дармоедами и бездельниками. Особенно становилось неловко, когда не было денег заплатить за квартиру. Тогда каждый старался помочь и угодить хозяину чем только мог.

…Полюбовавшись свечением дома, я вернулся в комнату. Вацлав курил на кровати.

В нашу комнату Кобзиков попал при загадочных обстоятельствах.

Проснувшись однажды утром, я вдруг с изумлением увидел, что рядом со мной преспокойно храпит франт в черном костюме, с галстуком-бабочкой и в лакированных ботинках. Я растолкал нахала. Аристократ в изумлении уставился на меня.

– Пардон, – сказал он. – Ты что здесь дела ешь?

– А ты?

– Напьются – кровати своей не найдут, – про ворчал незнакомец, опять укладываясь спать.

– Вот именно.

Однако скоро все выяснилось, и Кобзиков, галантно извинившись, попросил разрешения остаться жить у нас. Дело в том, что его вытурили из общежития зооветинститута. Причину Вацлав сформулировал туманно: «За то, что залез на крышу в одних трусах. Зачем – не знаю. А дело было на праздник».

Просьба была удовлетворена после того, как к ней присоединился сам президент республики.

Так в нашей комнате появилась странная личность.

Вся жизнь Вацлава Кобзикова состояла из свиданий. Видели мы нового жильца только поздно ночью или рано утром. Это был закоренелый донжуан, но донжуан особый – если можно так выразиться, донжуан-бюрократ. У Вацлава имелась толстая бухгалтерская книга, куда он вносил имена своих возлюбленных, номера их телефонов, место работы, занятие родителей и другие исходные данные. Над кроватью будущий ветврач вместо коврика повесил раскрашенный цветными карандашами лист ватмана – «Расписание свиданий».

Кроме того, у нового жильца было еще много других предметов, резко отличавших его от соблазнителей обыкновенных: бинокль, шейный платок с изображением Собора Парижской богоматери, книга абонентов городской телефонной станции и план города. Это был донжуан, вооруженный последними достижениями науки и техники.

Но самое удивительное то, что Кобзиков совсем не походил на легкомысленного волокиту, который донжуанствует, так сказать, во имя любви к искусству. Нет, это был вполне серьезный донжуан, считавший любовь не развлечением, а тяжелой, но необходимой работой. Для чего он это делал? Тут была какая-то тайна. Много раз мы с Кимом пытались ее разгадать, но Кобзиков неизменно отделывался одной и той же фразой:

– Может, вам еще рассказать, где лежит мумия египетского фараона?