Читаем без скачивания Охота на колдунов - Виталий Крыръ

Крыръ Виталий

Охота на колдунов

ПРЕДИСЛОВИЕ

  Виталий Крыръ отвергает и осуждает любые идеи, действия и т. д. противоречащие законодательству Вашей страны. В случае высказывания предосудительных мыслей или совершения аналогичных поступков героями моего произведения, это следует отнести исключительно на счет желания автора реалистично излагать события.

Глава 1, в которой имя заказчика остается в тени, осаду города предрешает дикий кабан, а северянам еще только предстоит отправиться на юго-запад.

  Клéвоц родился на Севере в роду Хóлминых. Не на том севере, где пасут оленей и ездят на лайках, но чуть южнее, на земле вроде б то с тем же названием, но гордо выписываемом местными в свитках с заглавной литеры - Север.

  Поначалу детское имя ему хотели дать какое-нибудь похожее на Белобров, но, честно говоря, большинство Хóлминых были светловолосы, а потому отец сказал повременить. И не прогадал. В один прекрасный день малыш залез на сундук, потащил со стены клевец, уронил его на пол (сам упал сверху), пыхтя подобрал и вперевалку вышел во двор.

  Клевец - это боевой молот, но, несмотря на грозное название, его ударная часть сравнительно тонка (что с тупой, что с острой, 'клюющей' стороны) и весь он относительно нетяжел. Северному малышу вытащить из дому и уронить на кого-нибудь силенок хватит. Не повезло кошке. Не то чтобы совсем уж не повезло, но хромала пушистая еще долго. А малец обрел детское имя.

  'Клевец', правда, его не назвали. Северный обычай говорит, что имя не кличка и повседневному слову равняться не может. Южной именной волшбы здесь опасаются. Но вот если чуть изменить - и о событии или особенности человека упомянешь, и имя получишь, не делая человека уязвимым для колдовства. Так и прозвали малыша - 'Клéвоц'.

  Ему было семь лет от роду, когда дядю - старшего брата отца - привезли на нещадно скрипевшем осями возу. Клéвоц с другими мальцами как раз гнали коров с пастбища. Это у южан ребенка дворян можно узнать с первого взгляда. Но не на Севере. Клéвоц бежал за коровами, петлял в таких же перешитых, потерявших цвет обносках, что и другие.

  Тетя три ночи не отходила от дяди, даже приезжал с пчельника на каурой лошаденке лучший хóлминский знахарь Дан, но ничего поделать не смогли. Поначалу дядя временами рычал, а потом лишь скрипел зубами. Он умер в канун новой луны.

  - Хорошая смерть, - сказал Клéвоцу отец. - Вышний примет его.

  Да, дядя рубился с кочевниками, а затем умирал от ран, терпя боль и так и не выпив маковой настойки. Только в одном ему не повезло - его единственный сын погиб годом ранее, и дядя оставил после себя лишь четырех дочек мал мала меньше.

  И вот Клéвоц с другими детьми весело бегали с наветренной стороны погребального костра, на котором дядя был отнюдь не одинок. Выжившие в том походе (и просто вообще выжившие на тот день) стояли вокруг. Гулко бил барабан. На окружавшем селение частоколе и деревянных башенках хриплыми голосами перекликались вороны. А Клéвоц все ждал, что увидит как дядина тень взметнется в синее небо к Вышнему. И даже, показалось, увидел это.

  Не ясно было только, почему кочевники сунулись в северный лес. И как такой опытный вояка завел своих людей в их засаду. В том бою не оказалось победителей лишь благодаря отваге и везению. Да и месть, предпринятая вскоре не удалась - враг как в воду канул: чтобы не возвращаться с пустыми руками взрослые разорили первое попавшееся кочевье.

  Но тогда по малолетству Клéвоц еще не задался такими вопросами. Зато он уже знал кем будет, когда вырастет: северным воином, одним из бесстрашных бессмертных, чья смерть в бою лишь преддверие вечной жизни. Не то чтобы он презирал не-северян, но ровней себе 'южных зайцев' (то есть всех, кто не жил на Севере) точно не считал.

  Ему было девять лет от роду, когда сожгли пятерых троюродных братьев по линии отца, а вернее сожгли то, что от них осталось. Пепел по исконной северной традиции развеяли по ветру. Тот день, когда прилетел голубь с вестью, был очередным летним седьмым днем, а значит, отдыхом от поля, скотины и воинского учения (так думала ребятня). С утра подтянулась с окрестных хуторов малыши и дети все вместе играли в свою любимую игру.

  Прыгая на одной ноге, в два строя лицом к лицу весело и задорно лупили друг друга деревянными топорами и кололи копьями, не всегда успевая вовремя прикрывать щитами нужные части тела от встречных ударов. Изготовленные из кожи и дерева шлемы и подобия доспеха как правило хранили от увечий. Правда, один из хуторских не далее чем в прошлом году лишился на таком игрище глаза. Заодно и имя сменил на Глазко.

  Упавшие, выпавшие из строя тот час выбывали, отходили в стороны или же их оттаскивали взрослые. Бывало, что один упавший увлекал за собой сразу нескольких. Чтобы удержаться на одной ноге нужны были не только сила, умение, чувство строя, но и так ценимая на Севере удача. Длиннобородые старики расхаживали позади неровных рядов, даже седовласый бледнолицый Дан с пасеки, не только судили, но и подсказывали, как бить копьем из задних рядов, когда в переднем рубятся топорами. Колоть копьем так, чтобы случайно не помешать своим. Где мимо секирщика можно свободно пробивать, а где можно случайно натолкнуться в неподходящий момент на руку или щит своего. Но главным пока было все же просто умение удержать строй, для того и на одной ноге: так и удары не слишком сильны, и устоять можно, лишь слившись воедино со 'стеной щитов'.

  Выпавший на рассвете ослепительно белый снег под ногами стремительно превращался в грязно-серую кашу. Щит в левой руке казался Клéвоцу все тяжелее, ладонь правой онемела, сжимая рукоять топора, но вдруг, с очередным упавшим противником перед Клéвоцом никого не оказалось, пустота, лишь чуть в отдалении Дан, одобрительно покачивающий головой. В тот день 'вороны' выиграли у 'неясытей', первыми прорвав вражеский строй.

  Но возле голубятни хмурилось несколько светлобородых родовичей и подходили все новые. Северяне платили дань кровью императору Четырех сторон света, а в этот раз род выставлял бойцов в поход на леса Каета, и имперские жрецы прозевали заклинание лесовиков. Двоюродный дед Клéвоца рвал на себе волосы с досады - ведь это он позволил своим внукам пойти в поход всем вместе несмотря на то, что их отец погиб всего полугодом ранее. Тогда же Клéвоц впервые узнал, что не всякая смерть в бою хороша. Оказалось, нужно чтобы твоя жизнь ушла не просто так, а послужила Северу. Похоже, двоюродный дед малыша и он же глава рода Хóлминых, владетель Холма не верил, что одновременная смерть всех его доселе уцелевших прямых наследников пошла Северу на пользу. Ведь согласно северному укладу править Холмом не может ребенок, не воин. А по имперскому закону (но отбросив детей - давняя уступка императоров выходила теперь северянам боком) право унаследовать Холм в ближайшие семь лет оставалось только за двумя родовичами, что было ничтожно мало при образе жизни, ведомом северными дворянами. В доимперские времена Холм мог возглавить и рядовой воин, но теперь император потребовал бы оставить выбор за собой. А добра от Евгения I не ждали, желали скорейшего занятия престола человеком более снисходительным к дарованным когда-то Северу вольностям...

  Значит, и хорошее посмертие оказывалось под вопросом, если даже и не братьев, то владетеля Холма, снарядившего их в путь. Ведь всем известно, что тот, кто не умер в бою, может рассчитывать на хорошее посмертие только если вел по-настоящему праведную жизнь: не только много воевал, встречая врага в первом ряду строя и лично убив многих, но также мудро руководил, заботясь о зависимых людях.

  И Клéвоц загрустил, не зная, будет ли теперь ждать его за гранью старший из братьев, чей составной лук не многие могли натянуть, средний, чью жизнерадостную улыбку во время детских игр не могли стереть даже кровоподтеки на лице. И даже о младших, злобных хулиганах вспоминалось только хорошее. Но Клéвоц быстро воспрянул духом - встретят, обязательно встретят за гранью, ведь в таких делах вина ложится на сюзерена. А сюзерен все еще жив и может пасть во благо Севера, искупая вину.

  Когда Клéвоцу было одиннадцать лет, его собственный, родной, а не двоюродный дед вернулся с опаленными бородой, кожей лица и с холщовой повязкой через оба глаза. В тот день мальчик с отцом на подхвате как раз кололи кабана. Взрослые почти никогда не резали и не разделывали скотину, лишь помогали. Резать считалось мальчишеским делом. Чтобы в первом бою не пугал вид порубленных тел, дорого может стоить мгновение оторопи перед лицом опытного врага.

  Отец держал поваленного кабанчика, Клéвоц левой рукой тоже, а свободной приставил между ребер и буквально вдавил лезвие в сердце, чуть повернул и выдернул нож. Убивать было немного жалко, ведь в отличие от человека свиньям не полагается посмертия. Но, с другой стороны, зверью все равно когда-нибудь умирать...