Читаем без скачивания Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Татьяна Коростышевская

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в коей некий сыскарь с разбитым сердцем прибывает в провинциальный Крыжовень

Карта Всадник описывает общительного и активного человека. Он интеллектуален, независим, с ним никогда не бывает скучно. Такой человек легко входит в контакт, находит знакомых и друзей. Ему не чужды любезность и тактичность. Он уверен в себе и готов проявлять инициативу.

Расклад нынче выпадал странный, что так, что эдак. Захария Митрофановна даже кликнула Дуньку, девку свою, чтоб колоду, значит, сняла.

— Чегой это, барыня? — спросила Дунька, щурясь на расписные картинки. — Никак сызнова повешенный?

— Дура, — ругнулась старуха беззлобно, — дерево это, значит, про родню вспомнить надобно.

— Племяш в столицах чудит? Али в гости вашего соколика ждать?

— То-то и оно, что по картам иного полу гость получается, гляди, к дереву всадник притулился, а к нему карта женская легла.

— Дык а баба откуда? Из родни-то у вас только Митрофанушка, брата покойного сыночек, и остался.

— Поживем — увидим, — решила мещанка Губешкина, более известная в Крыжовене как провидица Зара, и аккуратно собрала колоду в резной ларчик. Инструменты свои она предпочитала содержать в порядке.

Гость, а точнее, гостья явилась в дом на Архиерейской улице под вечер. Тренькнули колокольцы извозчичьих саней, грубый мужской голос пробасил под окном:

— Туточки, барышня, ваша тетушка проживают.

Дунька, прилипшая к заиндевелому стеклу, сообщила барыне:

— Девица, шубка на ей, шапочка. Ванька сундук с саней тащит, сейчас в дверь колотить примется.

— Отворяй, — велела Захария Митрофановна, кутаясь в узорную неклюдскую шаль.

Девка выскользнула в сени, завозилась, обувая валенки. Раздался уверенный стук в дверь, скрипнули петли, в комнату потянуло морозцем.

— Гостью вам, Дуняша, привез, — басил ванька, — из самого Мокошь-града барышня, тетушку, говорит, проведать желаю любезную.

Губешкина выглянула в сени.

— Сундук сюда, мил-человек, да снег допрежь с ног обколоти, не неси в дом.

Девица потопала за порогом, обувка у нее была не особо по погоде, кожаная, тонкая. Вошла, прищурилась над запотевшими стеклышками очков, зыркнула на нетопырье чучело над столом, на шар хрустальный, высмотрела в красном углу икону и чинно на нее перекрестилась.

— Дражайшая моя Захария Митрофановна, — прожурчала приветливо, с протяжным столичным «а», — неужто забыли Гелюшку свою непутевую?

Извозчик, поставив багаж в гостиной, мялся теперь в сенях, ожидая платы за услугу. Старуха молчала, ей было интересно, как «непутевая Гелюшка» дальше выкрутится. Она не подвела, вынула из муфты денежку, с поклоном протянула ваньке, да не забыла носочком ботильончика на порожек ступить, чтоб, значит, через порог не передавать, плохих примет не множить.

— Спасибо, мил-человек, куда надо доставил. Моя родственница, как сейчас помню эти очи черные, с родительской заботой на наши шалости с кузеном Митрофанушкой взирающие.

Извозчик бормотал спасибо на спасибо.

— Вы, барышня, как нужда в санях будет, меня кличьте, Антипом меня звать, любому уличному постреленку велите или вот Дуняше тутошней, сразу примчусь и доставлю, куда скажете. А к Кузьме не садитесь, ненадежный он человек.

— Буду иметь в виду, — пообещала девица, сбрасывая на руки Дуньке лисью шубку; муфту придержала, ловко перекладывая ее из руки в руку. — Ступай, Антип, может, успеешь на станции еще пассажиров взять. У вас в Крыжовене, тетушка, оказывается, спрос на гужевой транспорт опережает предложение. В форменную баталию пришлось с каким-то неучтивым господином за сани вступить.

Платьице на гостье было ладное, шерстяное, серое, со шнуровой витой отделкой, на плечи из-под лисьей папахи свисали ярко-рыжие локоны. Экая модница. Столичная штучка.

Зеленые глазищи остановились на Губешкиной, и старуха громко велела:

— Дунька, дура, двери-то запри, чтоб, значит, любимую племянницу не морозить. Да чаю поставь с дороги.

Пока ванька Антип уходил, а девка возилась в сенях, рыжая медленно пересекла комнату.

— Простите, — вздохнула она тяжело, — этот маскарад, Захария Митрофановна.

— Все развлечение, — решила старуха и быстро спросила: — В муфте что прячешь?

— Заметили? — Девица села, положила на стол глухо стукнувший меховой цилиндрик. — Митрофан Митрофанович предупреждал меня о том, что его тетушка обладает быстрым умом. Мы с вашим племянником коллеги, в одном присутствии службу несем.

Вернувшаяся в комнату Дунька испуганно ахнула, когда из муфты появился черный вороненый револьвер.

— Позвольте отрекомендоваться, — девица стянула перчатки, ее пальцы быстро отщелкивали что-то в смертоносном механизме, — чиновник седьмого класса чародейского приказа, надворный советник Евангелина Романовна Попович.

Дунька ахнула сызнова, баб-чиновниц ей раньше видеть не приходилось, как и баб-сыскарей.

— На кухню ступай, — велела старуха, — чаю спроворь, да чего еще к чаю, баранок там, варенья брусничного… Что еще? Буженины. Третьего дня от Старуновых занесли. А прознаю, что ты этому Антипу лошадному хозяйские разговоры передаешь, накажу.

Девка ушла. Сыскарка отложила револьвер.

— Спасибо, Захария Митрофановна.

— Давай уж по-простому, без отчества, — хмыкнула Губешкина. — Родня как-никак. Тетушкой кличь; А я тебя, значит, Гелюшкой.

Попович улыбнулась и сняла очки.

— Митрофан уверял, что есть в вас авантюрная жилка.

— Письмо-то от племянничка доставила?

— А как же! — Евангелина достала из поясного кармашка запечатанный конвертик. — Только там о деле моем ничего не сказано.

Губешкина поддела сургуч кончиком изогнутого жертвенного кинжала.

— Оно и понятно.

«Тетушка Захарочка, — писал Митрофан своим каллиграфическим почерком, — прости меня непутевого, что давно тебя корреспонденцией не баловал. Весь в делах, весь в заботах. Начальство по самую маковку работой завалило. Даже четверти часа, чтоб на почтамт забежать, не находится. Хорошо хоть оказия с Гелей образовалась…»

Пока хозяйка читала, Дуняша накрывала на стол. Сыскарка, заметив опасливые взгляды прислуги, револьвер убрала.

— Значит, Вольская родня? — уточнила Губешкина, сворачивая письмо.

— Седьмая вода на киселе, — кивнула барышня. — Вы уж и думать о нас забыли.

— В столицу зачем приехала?

— Кузена разыскивала. На родине мне оставаться было никак не возможно.

— Скандал?

— Перфектно, — одобрила Попович, не чинясь, налила из самовара, придвинула блюдо с бужениной. — Незамужние барышни обычно от скандалов бегают.

— Несчастная любовь. А про подробности ты говорить не желаешь.

— Ну да. И сам скандал тоже не обсуждаем. Предположим, по официальной легенде, сиротка явилась за пожилой тетушкой присмотреть. В это, разумеется, не поверит никто, а вот в тщательно скрываемые и случайно выясненные обстоятельства бегства — с удовольствием.

— В вашем чародейском приказе все такие хитрые? — усмехнулась Губешкина. — Тогда племяннику карьеру у вас в жизни не сделать.

Геля прожевала кусок буженины и сказала серьезно:

— Митрофан прекрасный секретарь, сметливый, скромный, аккуратный. Может, его взлет не будет молниеносным, но по ступенькам он поднимется основательно.

— Утешай старуху.

— Не вижу тут старух, тетушка, — притворно удивилась рыжая льстица. — Наблюдаю лишь симпатичную женщину и добропорядочную берендийку, содействующую силам правопорядка.

Дунька переминалась у порога, прислушиваясь. Захария Митрофановна велела ей исчезнуть и обернулась к гостье.