Читаем без скачивания Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

— Обойдешься, — хмыкнул Семен, — и страдать будешь вместе со всеми. Дама у него, фу-ты ну-ты… Я нынче соломенный вдовец, ты, верный друг, мою беспросветную тьму будешь развеивать, как солнечный зайчик.

— Как лучик, — тоненько пропищал Эльдар и добавил совсем уж глумливо: — Сеня-а!

Крестовский рассмеялся и хлопнул его по плечу.

— Ваньку сейчас, другого нашего соломенного вдовца, из приказа заберем, он в последнее время чуть не до ночи в кабинете засиживается, да отправимся кутить.

Мамаев подумал, что дам в Мокошь-граде еще много.

Зорин сидел за своим столом и встретил друзей рассеянным взглядом.

— Колдовал? — Семен сдернул с вешалки Иванову шинель. — И, судя по всему, преизрядно. Собирайся.

Иван Иванович противиться не стал, движения его были преувеличенно осторожны:

— Да Гелюшке давно амулет один обещал исполнить, он как раз ей в Крыжовене пригодится.

— Амулет? — Крестовский покачал сокрушенно головой. — Сначала в побрякушку силы лил, а после по ветру Попович отправил? Ванька, ты в обморок сейчас брякнешься.

— На воздухе полегчает.

На воздух Ивана Ивановича выводили под руки, он запрокинул к небу бледное лицо и поймал губами снежинку.

— В баньку бы сейчас, да чтоб веником березовым отхлестали…

Крестовский друга поддержал:

— Либо можжевеловым.

— Могу предложить розги, — хмыкнул Мамаев, — немедленно и даже мокрые.

Его обозвали басурманином, поспорили, где именно пар жарче да банщики рукастее, пришли к выводу, что мокошьградские бани — одно расстройство, посему души не успокоят, и решительно отправились в ближайшую ресторацию.

Эльдар по дороге отлучился ненадолго, чтоб дама попусту его не ждала, и, когда присоединился к друзьям за накрытым столом в «Жарю-парю», те уже изрядно захмелели.

— …даже не попрощался, — говорил Ивану Крестовский, — болонку Брюта отыгрывал.

— О Геле разговор? — присел Мамаев, кивая разносчику, чтоб принес ему квасу. — Она, кажется, затруднения твои поняла.

— Лучше б не понимала, — криво улыбнулся Семен, — лучше б сцену ревности устроила, Головиной в волосы вцепилась или мне.

— Африканских страстей возжелалось?

— А если бы и так? — горячился Крестовский. — Если мне надоело таиться? Как дети малые, право слово, любое словечко с оглядкой, что люди подумают. Надоело. Канцлер еще этот яд в уши льет. Ах, Семушка, послушай старика, не мальчик ты уже, о семье пора задуматься…

— Партию какую тебе присмотрел? — Если бы собеседники Мамаева были чуть более в форме, тон этого вопроса заставил бы их насторожиться. — Родственницу свою дальнюю?

Ответить Крестовский не успел, Иван вдруг хлопнул себя по лбу:

— Вспомнил, на что аркан твоего Блохина покойного похож!

— На что же?

— Посмотреть еще надобно… Эх, жаль, письмо в приказе осталось. Вернуться? Не к спеху, если я прав, Гелюшке это все одно не пригодится.

— Что за амулет ты ей изготовил? — Выслушав ответ, Семен изобразил аплодисменты. — Браво! Попович этим преимуществом воспользоваться не преминет.

— Думаешь, сдюжит?

— Уверен. Давай теперь про рунные плетения рассказывай.

Беседа со страданий сердечных свернула в служебное русло, и задуманной душевной попойки не получилось, Эльдар не раз пожалел о несостоявшемся свидании с очень дальней родственницей Юлия Францевича.

За ночь щиколотка распухла и в ботильон помещаться не желала. Перфектно! И что теперь делать прикажете? Часики тикают, а работа на месте стоит? По уму мне с такой неприятностью дней пять в постели с задранной ногой лежать надобно.

— Валенки? — предложила Дуняша жалостливо. — И Антипа с санями сей момент кликну.

— Давай валенки. — Я вызвала в памяти накорябанный по объяснениям хозяйки план города. — А с извозчиком погоди, до главной площади, на которой все присутствия расположены, меньше квартала. Ежели с Архиерейской на Чистую свернуть, так вообще рядом.

— Лучше не на Чистую, — служанка протянула мне обувку, — а в Сапожный проулок.

— После мне надо посмотреть квартиру, где покойный Блохин проживал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Так при приказе казенка за ним была, на верхнем этаже.

— Ты лично его знала?

— Куда нам, — хихикнула Дуняша. — Степан Фомич по другим девкам выступал.

Она оглянулась на запертую дверь хозяйской спальни, Захария Митрофановна, как я уже знала, почивала обыкновенно до обеда, и добавила шепотом:

— По продажным, в веселый дом хаживал.

— Неужели? А постоянная дама сердца у него была?

— Почем я знаю, — шмыгнула Дуняша носом. — Только ходок он был знатный, многие барышни не прочь были бы с ним закрутить, особливо после газеты.

— Какой еще газеты?

Вчера я попыталась расспросить о Блохине хозяйку, но та лишь отнекивалась, знакомства с покойным приставом не водила, услугами ее он не пользовался. Я ей не поверила, но решила пока не давить. Успеется.

— С портретом! И прямо под портретом написали: его благородие Блохин С. В.

Ни названия газеты, ни точного времени публикации Дуняша припомнить не смогла, год назад или раньше. Это было досадно, мне хотелось представить внешность объекта.

— В храме посмотрите, — сказала девушка. — Эту карточку господин Ливончик у себя выставил.

— Где? — растерялась я. — В храме?

— У торговых рядов вот такенными буквами вывеска: «Фотографический храм искусств Ливончика».

Дуняшу я поблагодарила, отметила про себя, что девушка неглупа и будет полезна. А еще заметила, что обувь Захарии Митрофановны, стоящая в сенях, принадлежит вовсе не домоседке, которой хозяйка накануне мне представилась. Каблуки стоптаны от постоянной ходьбы.

Крыжовень при свете дня оказался городком богатым и своим богатством кичащимся. Собор блестел золочеными куполами, лавки хвастались вычурными вывесками, добротные фонарные столбы украшало кружево ковки, а немногочисленные прохожие одеты были нарядно, с преувеличенным провинциальным шиком. В валенках была лишь я да деревенские тетки, торговавшие с дощатых лотков продуктами личного хозяйства. Я прохромала по периметру главной площади часа за полтора. Из распахнутых настежь дверей биржи вырывались клубы пара и возбужденные голоса, я туда заглянула, с десяток мужчин махали друг на друга бумажками. Вот ведь бывает такая служба суматошная.

Вывеска «Фотографический храм искусств Ливончика» написана была «вот такенными буквами», но в пять строчек. Салон располагался в столь узком домишке, стиснутом с двух сторон другими зданиями, что даже слово «фотографический» пришлось разбить переносом. В витрине было выставлено с десяток портретных карточек, морозные узоры на стекле осмотру мешали, я чуть не носом в него уткнулась. Не то. Все не то. Какие-то декольтированные дамы, детишки с дорисованным румянцем, котята в лукошке, бравый гусар, нашивки ни о чем мне не говорили, и я решила, что костюм маскарадный.

— Могу чем-нибудь помочь прелестной барышне? — Колокольчик на двери звякнул, и худощавый, средних лет гнум в сером сюртуке повел пригласительно рукой.

— Господин Ливончик? — улыбнулась я. — Примите восхищение вашим талантом.

— Желаете портрет?

Я прикинула наличность, к приказному казначею перед отъездом забежать не успела, так что рассчитывать могу только на свои сбережения. Гнум небольшую заминку воспринял однозначно.

— Я вас умоляю, барышня! Оставьте мысли о презренном металле, хорошеньким женщинам они не к лицу. Ливончик даст вам скидку, ваша карточка станет украшением гостиной для многих поколений ваших отпрысков, молодой человек, которому вы вздумаете ее подарить, немедленно падет на колени и предложит все богатства мира!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Скидку? — переспросила я, ухватив главное.

— Ну вот опять! — Он всплеснул короткими ручками. — Не думайте о деньгах.

Торговались мы вдохновенно, сперва на улице, пока фотограф окончательно не замерз, после переместились в салон, темную комнатушку с аппаратом на треноге и драпированной глухой стеной. Слегка отогревшись, гнум огласил прейскурант, я изобразила обморок.