Читаем без скачивания Растафарианская история - Полина Волкова

Полина Волкова

Растафарианская История

…Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!

Everything they do is done for men to see:They make their phylacteries wideand the tassels on their garments long;they love the place of honor at banquetsand the most important seats at the synagogues;they love to be greeted at the marketplacesand to have men call them “Rabbi”.

But you are not to be called “Rabbi”,for you have only one Master and you are all brothers.And do not call anybody on earth “father”,for you have one Father, and he is in heaven.Nor are you to be called “teacher”,for you have one Teacher, the Christ.

Глава первая: New York, NY

музыка: U2, New York

Я ждал это время, и вот это время пришло.Те, кто молчал, перестали молчать.Те, кому нечего ждать, садятся в седло.Их не догнать, уже не догнать.

В сентябре 2008-го, накануне мирового финансового кризиса, мы (я и мой лучший друг) переехали из России – в Америку, в Нью-Йорк. Мы не имели никаких конкретных планов на будущее, с собой у нас было тридцать тысяч долларов. Мы сняли номер в отеле рядом с Times Square и, проснувшись следующим утром в городе, который никогда не спит, первым делом отправились на поиски марихуаны.

Весь день мы гуляли по Манхэттену: сначала шли вниз по Бродвею, затем блуждали по узким, мощеным булыжником улочкам даунтауна, уже не понимая, где запад, а где восток. Я помню, был жаркий солнечный вечер, мы внезапно вышли на Astor Place – к черному кубу, памятнику бессмысленного искусства, влились в толпу туристов и студентов NYU, движущихся по 8-ой улице, которая на этом отрезке называется Saint Mark's. Здесь было очень много людей, много ресторанов с открытыми террасами, шумных, уже битком набитых баров, маленьких бутиков с худыми и бледными манекенами на витринах в изящных платьях и шляпах. Эта милая улочка длиной всего в три блока, нагретая солнцем, заросшая ветвистыми деревьями, упиралась в зеленеющий, цветущий и известный своей скандальной известностью Tompkins Square Park. Отовсюду здесь пахло травой. Первая же наша попытка увенчалась успехом: мой друг, оставив меня одну дожидаться его на лавочке, подошел к кучке черных, которые сидели в дальнем, темном углу парка, и они после десятиминутного разговора продали ему травы на двадцатку.

Еще несколько раз мы возвращались в Ист-Виллидж, чтобы купить травы, и постепенно поняли, что это именно то место, куда мы ехали, то, которое мы искали. Нам повезло, и мы быстро сняли там квартиру – небольшую студию на третьем этаже молочно-белого дома, построенного в конце 19-го века, на углу 9-ой улицы и авеню A, с кирпичными стенами и деревянным полом, с камином, который, к сожалению, не работал, и с окнами на парк. Так началась эта история.

Уезжая из России, мы полностью сожгли все мосты, оборвали все связи с прошлым. Ничего не взяли с собой. Мой друг (музыкант) продал все свои инструменты, не взял никаких демозаписей, даже любимую коллекцию дисков он оставил без сожаления пылиться на полках своей опустевшей квартиры, а я взяла всего одно (любимое) платье, и одну книгу – Улисс Джеймса Джойса (чтение которой начинало уже казаться мне бесконечным).

В самолете я все пыталась читать ее, застряв на главе Циклоп, где-то посередине книги. Магические слова никак не складывались в волшебную картинку, как бывало раньше (в Блуждающих скалах, например), и мысли мои все время покидали Джеймса Джойса и безуспешно пытались нарисовать Нью-Йорк. Но вообразить его было невозможно, потому что (мне казалось) – этот город, такой знакомый по фильмам, виденный тысячу раз в рекламе – в журналах и на экране, он должен быть несравнимо эффектнее, чем его изображения, его копии.

И вот, перелетев океан, поездом доехав от JFK до Манхэттена, мы вышли из жарких недр Penn Station, озираясь по сторонам, оказавшись в мидтауне у подножия исполинских небоскребов, в стеклах которых отражалось закатное солнце, и вдохнули этот незабываемый запах – пряный, кисло-сладкий, такой сильный, насыщенный, жирный, витающий плотными облаками во влажном воздухе, запах горелого арахиса, соленых прецелей и хот-догов на лотках пакистанцев, запах пакистанцев, черных и мексиканцев, арабов, евреев, индусов, и вездесущий запах чистого белья, вырывающийся из химчисток и ландроматов, резкие запахи еды, вылетающие из подземных кухонь тысяч и тысяч ресторанов; часто в этом запахе уловим оттенок сладкой гнили – когда улицы Манхэттена усеяны зловонными мусорными пакетами; все вместе эти ароматы превращаются в устойчивый, неповторимый запах Нью-Йорка, который витает вокруг человека еще некоторое время после того, как он зашел в свою квартиру, и который усиливается в жаркие ночи и просачивается даже сквозь закрытые окна.

Нью-Йорк поразителен в своих противоречиях: нигде вы не увидите столько богатства и нищеты одновременно, рядом, буквально вплотную, нигде вы не найдете столько высокомерия и зависти вместе, нигде не увидите туристов, фотографирующихся на фоне мусорных баков, и моделей, позирующих, лежа на заплеванном тротуаре. Ведь это нью-йоркский асфальт, а значит он священен. Это слово – New York, ставшее за последние несколько десятков лет очень дорогим и успешным брэндом, встречается в этом городе на каждом шагу, повсюду висят баннеры, напоминающие “Это Нью-Йорк” или “Ты в Нью-Йорке”, на каждом канализационном люке стоит значок NYC, на каждом картонном стаканчике – напоминание о том, что ты, именно ты – действительно здесь.

Этот Город Желтого Дьявола, новый Вавилон, столица мира – приняла нас в свои объятия и мы поплыли по волнам случая, который и свел нас с человеком, о котором я собираюсь рассказать.

Он приехал в Нью-Йорк, как и мы, будучи молодым, но с тех пор прошло уже больше тридцати лет, так что даже те люди, которые когда-то знали его настоящее имя, теперь уже забыли его и стали называть этого человека так, как ему нравилось – Рэбай, что означает – учитель. Хотя многие произносили это слово язвительно, вкладывая в него совершенно другой смысл, и никто не произносил с уважением или симпатией, а чаще всего – с ненавистью и завистью.

В тот год, когда мы встретились, ему исполнилось пятьдесят. Он был родом с Тринидада, в тринадцать лет он стал растаманом, и к моменту нашей встречи его дредлоки были длиной до середины спины. Рэбая однажды вечером случайно встретил мой друг в Томпкинс Сквер Парке.

Это был дождливый вечер понедельника, он долго слонялся по Виллиджу в поисках марихуаны и, проходя по одной очень темной аллее, увидел подозрительного человека и спросил его, а тот, нисколько не удивившись и не задавая никаких вопросов (в отличие от других попадавшихся нам черных дилеров), отвел его в проджекты, где достал травы, взял у моего друга двадцатку и еще пять долларов за услуги и дал свой номер телефона, сказав, что может добыть любые наркотики в любое время дня и ночи.

Скоро и я встретилась с Рэбаем. Это был уже октябрь. После череды сентябрьских дождей внезапно потеплело и стало совсем как летом. Мы договорились встретиться с ним на перекрестке 6-ой улицы и авеню А, в трех блоках от нашего дома. Когда мы вышли из подъезда, на город спускались сумерки. Небо – яркого темно-синего цвета, полная луна блестела сквозь верхушки деревьев в парке. Это была пятница, то есть Ист-Виллидж забит людьми, все бары уже наполнились и оттуда пахло разлитым пивом, люди разговаривали громко, восторженно и волнительно.

Мы медленно шли по улице, рассматривая еще не привычный, но уже любимый нэйбохуд, и вдруг среди цветастой плотной толпы я увидела человека, который стоял, прислонившись к своему мотоциклу, и выделялся даже на таком пестром манхэттенском фоне. Описывать его нужно по-порядку: на нем были байкерские черные сапоги до колен, узкие черные кожаные штаны, поверх белой майки с короткими рукавами – темно-коричневый шипованный кожаный жилет ("LIFERS" – написано железными шипами на спине), на шее завязан красный платок, на руках браслеты, в руках – огромный косяк, сделанный из выпотрошенной сигары, на безымянном пальце правой руки – большой золотой перстень, в носу – кольцо, на голове – темно-коричневые, спускающиеся ниже плеч, толстые дреды; лицо его не выглядело старым, но черная борода (которую он, увидев меня, начал поглаживать, как какой-то персидский царь) начинала уже седеть ближе к вискам, лоб напоминал опять о чем-то восточном, широкий африканский нос, а в его темно-карих глазах из глубины черных зрачков горели золотые огоньки.

С тех пор мы все время покупали траву у Рэбая, обычно мой друг встречался с ним на том же перекрестке, у Side Walk Cafe, где он всегда парковал свой рубиновый харлей-дэвидсон.

Но наше плотное общение с Рэбаем началось только спустя полгода после знакомства. Мы сами устроили себе неприятности. (Так, наверное, происходит всегда и со всеми: мы сами портим себе жизнь своими поступками и никто, кроме нас, не виноват в том, что случается.)

…Первые два месяца в Нью-Йорке мы жили очень комфортно: много гуляли, покупали вещи, изучали местные бары и рестораны и старались не считать деньги. Но примерно в середине октября (вскоре после знакомства с Рэбаем) нам вдруг захотелось съездить в Атлантик-Сити, расположенный в нескольких часах от Нью-Йорка. В этом странном городе-казино, сделанном как будто из картона и цветной бумаги, мы провели весь день, играя в покер, к вечеру мы были в небольшом плюсе, страшно устали и нам не хотелось ехать обратно на автобусе, и тут вдруг незнакомый человек, услышав, что мы живем на Манхэттене, предложил нас довезти на своей машине.