Читаем без скачивания Растафарианская история - Полина Волкова

Но разве можно быть вообще хоть в чем-нибудь уверенным? Тогда, в самом начале, одно мне казалось верным – этот странный, несчастный человек – именно тот, кого мы должны были здесь встретить.

Глава вторая: барабаны, растаманы и лсд

музыка: Babatunde Olatunji, Ife L'Oju L'Aiye

They said be careful where you aim'Cause where you aim you just might hit.

Впервые я заметила серебряный браслет на руке Рэбая, когда он (через несколько дней) ненадолго заехал к нам перед тем как (видимо) ехать в Клаб-Хаус.

Мы уже поняли, что он ездит туда каждую пятницу где-то к полуночи и возвращается только под утро, и что трава, которую он привозит нам оттуда, на уровень выше той, которую он обычно достает в Виллидже. Он заехал, чтобы взять деньги и обещал привезти марихуану через пару часов. Он сел в кресло напротив меня и взял сигарету из пачки, которая лежала на столе. Видно было, что он только что из дома, во всем чистом и свежем, готовый к тому, чтобы не появляться там до понедельника. Я смотрела на него и думала: как он наверное любит себя, как он наряжается перед зеркалом и надевает на себя все эти бусы, браслеты… Огромный толстый серебряный браслет на его правой руке очень привлекал мое внимание.

Мне казалось, что он что-то означает и (забегая вперед) так и оказалось: я много раз видела его потом у других растаманов. Но не у всех. Скорее, только некоторые раста носят такие браслеты. Кроме того, впоследствии я ни разу не видела, чтобы Рэбай снимал свой браслет хотя бы на секунду. Но на все мои вопросы про это он и другие растаманы (о которых я уже скоро расскажу) отвечать не хотели. Например, однажды я спросила Рэбая, когда он получил свой серебряный браслет. На что он ответил, что родился вместе с ним. А когда я, задолго до этого, спрашивала его, откуда у него этот браслет, Рэбай говорил, что привез его из Индии, делая вид, что это просто прикольный браслет, который ничего не означает.

Остановлюсь пока на этом, чтобы раньше времени не раскрывать секреты Растафарианства (которые я планирую вам раскрыть). Я как раз подхожу к моменту встречи с еще одним героем этой истории, у которого был не только серебряный браслет, но еще и золотой (который, кстати, он носил очень редко).

Вообще, история, которую я хочу рассказать, начинается только теперь. Хотя ей тяжело дать начало: то ли все началось с того дня, когда он приехал к нам на блины, то ли с того момента, когда мы впервые попробовали лсд… Я пытаюсь рассказать все по порядку, не упустив ничего важного.

В ту пятницу Рэбай привез нам обещанную трубку (стеклянную, зеленовато-голубую, большую по размеру, чем те, что продаются с лотков на нью-йоркских улицах, и с этого дня мы уже никогда не курили и не будем курить траву через пластиковую бутылку), он взял деньги и уехал в Бруклин, просидев у нас всего пятнадцать минут. Тогда было положено начало некоторым будущим событиям: мы (так как наш Джо опять наебал нас и не положил на наш счет в эту пятницу денег, как обещал, и это означало, что мы не получим их как минимум до понедельника) рассказали Рэбаю про то, как уже много месяцев назад заняли ему семь тысяч долларов и Джо до сих пор почти ничего нам не вернул и только обещает.

– Such people take kindness for weakness, – сказал Рэбай.

Мы не просили его нам помочь, он предложил помощь сам, но в тот раз мы отказались.

– Если передумаете – просто скажите, – сказал он и уехал в Бруклин.

Траву он привез только следующим вечером. А еще через день, в воскресенье, мы отправились в клуб под названием Sin-Sin. В одиннадцать мы стояли на углу пятой улицы и второй авеню и ждали Рэбая, но он не появлялся. Вокруг был большой движняк, к клубу подходило все больше и больше народа. То и дело откуда-нибудь из кустов появлялись обдолбанные люди и, смотря на мир невидящими глазами, наталкиваясь на прохожих, шатающейся, но стремительной походкой удалялись в темноту. Пока мы ждали Рэбая, к нам подошел толстый черный человек с рюкзаком и пытался продать кокаина. Ближе к полуночи мой друг вдруг указал куда-то рукой и сказал: вон он, вон он в шляпе. Рэбай парковал машину в нескольких метрах от клуба.

– Он не один, он со всеми этими из Клаб-Хауса! – сказал мой друг. Они доставали барабаны из багажников и приближались к нам. Один из них, проходя мимо, поздоровался с моим другом. Я не увидела его лица.

Рэбай шел за ними по улице и кричал нам издалека свое любимое и бесконечное "Positive!", и мы, уже начиная привыкать к этому, отвечали ему так же. На нем была черная шляпа (под которой спрятаны дреды), черный костюм с белой рубашкой и коротким черным галстуком и черно-белые туфли с закругленными белыми носами (в стиле Остапа Бендера). Вместе с ним мы прошли в клуб бесплатно ("Rabbi" – сказал он страшным голосом человеку на входе, и тот с неудовольствием посторонился) и по темной узкой лестнице поднялись на второй этаж.

Син-Син изнутри ничем не отличался от любого обычного московского клуба, только здесь было холодно, а не жарко, и люди в основном черные, и у многих длинные или короткие дредлоки, почти у всех – распущенные. Здесь было много белых девушек, в основном очень пьяных, красные лампы освещали тесный прямоугольный зал, из колонок звучал регги. Рэбай отправился исследовать толпу, а мы сели у бара. Денег у нас не было, и немного оставшейся травы мы не стали брать с собой в клуб, чтобы покурить, когда вернемся домой. Мы ждали непонятно чего. Было скучно. Прошло долгих полчаса и вдруг зазвучала Could you be loved, и все изменилось, многие люди повскакивали со своих мест и стали танцевать, а когда Боб Марли допел свою лучшую песню, в клубе воцарилась тишина, а затем заиграла другая, живая музыка. Музыка, которую я никогда раньше не слышала и не воображала. Из толпы звучали барабаны.

Как пелевинскую лису меня потянуло на эти звуки, и я начала пробираться через толпу к музыкантам. Они сидели кругом, не меньше десяти барабанщиков, рядом басист и трубач. Но из них всех я слышала только одного человека: его барабан не просто направлял всех остальных, он был самим ритмом, самой музыкой, потоком, который несет лодки… А на его лице, которое я наконец-то разглядела, было выражение абсолютного счастья.

Так я познакомилась с Джери. После выступления один седой длинноволосый старик с маленькой (чуть больше еврейской кипы) трехцветной растаманской шапочкой на голове, с которым я разговаривала (выражая свой восторг от музыки), вдруг схватил меня за руку и потащил куда-то.

– Это мой брат Джери, – сказал он, подведя меня к человеку, который только что вышел из випа обратно в зал. На нем был ослепительно-голубой пиджак поверх желтой майки и белая огромная растаманская шапка на голове, из-за которой он казался гораздо выше, чем есть на самом деле. Белая аккуратная борода обрамляло его лицо, темно-коричневое, и большие глаза, которые показались мне фиолетовыми, смотрели на меня очень внимательно.

Мы пожали руки и я сказало что-то искренне о том, что никогда раньше не слышала this kind of music и что I never dance, but this time I couldn't stop myself. Я не хотела навязываться и вернулась к своему другу (который сидел на диванчике недалеко), но Джери, к моему удивлению, пошел за мной и сел рядом, нелепый старичок с длинными седыми волосами – тоже. В этот момент мы с моим другом больше всего на свете хотели травы, которой у нас не было, и вдруг, не говоря ни слова, Джери вытащил из кармана приличный кусочек марихуаны и положил в ладонь моему другу, встал, откуда-то из ниоткуда достал железячку и начал постукивать по ней другой железкой в такт музыке, нарезая круги по залу.

– Ну как тебе? – спросил мой друг, – пиздато они играют? А ты обратила внимание на басиста?

– Нет, я смотрела только на Джери.

– Зря. Другие тоже охуенные, но Джери конечно… это не обсуждается… без него они бы все потерялись…

– Без него это была бы совсем другая музыка… А ведь это он с тобой поздоровался?

– Да.

Наш разговор, который никто вокруг не мог понять, прервал все тот же растаманский старичок, спросивший меня, как по-русски будет "любовь", а потом (после того как не смог выговорить) вскочил и вытащил ошеломленную девушку (белую) из толпы, и посадив ее рядом со мной, начал заяснять, что мы все одной крови, что быть раста – это не обязательно значит быть черным, что он черный, а я белая, но разве это имеет значение? И тут он неожиданно снял свою шапочку и надел мне на голову.

Из толпы появился Рэбай, наступая всем на ноги и расплескивая красное вино из бокала, он шел к нам. Со стороны он выглядел очень пьяным или обгашенным.

– Нет, он не такой уж обдолбанный, каким притворяется, – заметил мой друг.

Рэбай, похоже, был удивлен, найдя нас в компании своих знакомых.

– Прямо для тебя, – сказал он, увидев на мне растаманскую шапочку.

– You look like a real hippy, – добавил мой друг. Он в этот момент разминал траву в ладони.

– I'll make you a joint, – сказал Рэбай. Через минуту он протянул ему абсолютно совершенный, идеальный, мастерский косяк.