Читаем без скачивания Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918 - Роджер Петибридж

Р. Петибридж

Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905–1918

Как всегда – моим родителям

Черный вечер.Белый снег.Ветер, ветер!На всем Божьем свете!..

Ветер, ветер!На ногах не стоит человек…

От здания к зданиюПротянут канат.На канате – плакат:«Вся власть Учредительному собранию!»…

Революцьонный держите шаг!Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!Пальнем-ка пулей в Святую Русь —

В кондовую,В избяную,В толстозадую!

Вступление

Эта книга – не изложение истории русской революции. Скорее ее можно счесть попыткой показать серию диапозитивов, иллюстрирующих главные события того периода. Лектор с указкой раскованно комментирует их, а аудитория имеет возможность любоваться живыми картинками, свободная от необходимости переваривать массу фактов, дат и тезисов политической философии. Студент, изучающий русскую историю, может при желании почерпнуть из этой книги детали и подробности революции, а публика, как таковая, имеет возможность в любой момент прекратить рассматривать калейдоскоп событий.

Книги такого рода почти целиком состоят из отчетов очевидцев величайшего кризиса в истории, и по ним невозможно оценивать те глубинные течения, которые, слившись воедино, обрушились штормом. Единственное, что в них есть, чем они ценны, – это факт физического присутствия, отношение к преходящему моменту – небрежно-развязная походка Ленина, его картавое «р», жар полемики в залах заседаний, рев сброда, штурмующего Зимний дворец.

Джон Рид, один из самых известных репортеров, присутствовавших на месте событий в Петрограде 1917 года, писал в предисловии к «Десяти дням, которые потрясли мир»: «Что бы ни думали иные о большевизме, неоспоримо, что русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков – явление мирового значения. Точно так же как историки разыскивают малейшие подробности о Парижской коммуне, так они захотят знать все, что происходило в Петрограде в ноябре 1917 г., каким духом был в это время охвачен народ, как выглядели, что говорили и что делали его вожди. Именно об этом я думал, когда писал настоящую книгу».

Издатель данной книги тоже пытался показать, как люди «выглядели, говорили и что делали». Он не может соперничать с Джоном Ридом, который действительно был в гуще революционных толп и передавал свои впечатления с удивительной непосредственностью, свежесть которой не поблекла за все эти прошедшие десятилетия. Но все же у издателя есть одно преимущество. В наше время он может слегка пренебречь страстями революции, обрести более широкий взгляд на ход событий и сделать выбор из множества мемуаров и свидетельств бесчисленного количества современников тех событий – всех цветов, мастей и политических взглядов: коммунистов и монархистов, иностранных журналистов и послов в Петрограде, честных русских солдат на фронте и неотесанных крестьян в глубине страны.

Русская революция была колоссальным событием, все очевидцы которого пристрастны. Будущий историк, имея в своем распоряжении огромную кучу свидетельств о ходе революции, которые уже скопились к настоящему времени, скорее всего, сможет разобраться в них и вынести объективное суждение. Издатель данной книги предпочел покинуть зал суда, оставив очевидцев вспоминать и спорить между собой. Процесс не подошел к концу, нет никаких ограничений в качестве и количестве разнообразных свидетельств и показаний, но финального решения нет и быть не может. Был ли Ленин в самом деле немецким шпионом? Насколько велика в русской революции была роль Троцкого, искаженная советскими историками? Удалось ли Анастасии[1] вырваться из рук убийц царской семьи и много лет спустя возникнуть в далеком углу Германии? Эти проблемы вместе с массой других так и остаются нерешенными. Свидетели просто дают нам возможность снова увидеть воочию те хаос и агонию, которые стали высокой драмой революции.

Наверное, читая эти трагические страницы, любой человек не сможет не задуматься, насколько контрастны воззрения на революцию ее сторонников и их главных противников.

Взять, например, теплые и сердечные слова княгини Палей[2] об императрице, на которую она во время отречения царя от трона смотрела сквозь розовые очки и которая в ее восприятии была симпатичным и благородным созданием, – и сопоставить их с холодным отчетом Керенского о бывшей государыне всея Руси. Он дал его немного погодя, когда был министром юстиции и имел достаточно власти, чтобы физически уничтожить ее.

Муж княгини Палей подошел к царице.

«Императрица в простом облачении медсестры поразила его спокойствием и серьезностью взгляда.

– Дорогая Аликс, – наконец сказал великий князь. – В эти трудные минуты я хотел бы быть рядом с вами…

Императрица посмотрела ему в глаза.

– Ники? – спросила она.

– С Ники все в порядке, – торопливо добавил великий князь. – Но крепитесь, будьте столь же мужественны, как и он. Сегодня, 16 марта, в час утра, он подписал отречение от престола – за себя и за Алексея.

Вздрогнув, императрица опустила голову, словно молилась. И затем, собравшись, сказала:

– Если Ники это сделал, значит, он был должен так поступить. Я верю в милость Господа. Бог нас не оставит». Теперь точка зрения Керенского:

«Александра Федоровна, сухая, гордая и неприязненная, неохотно, словно преодолевая нежелание, протянула руку. Мне тоже не особенно хотелось обмениваться с ней рукопожатием, так что наши ладони едва соприкоснулись. В этом заключалась типичная разница характеров и темпераментов между женой и мужем». (Несколько минут назад Николай II оказал Керенскому теплый прием.)

Княгиня Палей была аристократка, вышедшая замуж за одного из родственников царя. Керенский принадлежал к буржуазным кругам, причем весьма радикальным. Но среди тех, кто противостоял монархии, было море различий. Во главе первого восстания 1905 года был отец Гапон, наивный молодой священник, который не утруждал себя размышлениями и, держа над головой икону, возглавил шествие к Зимнему дворцу, чтобы обратиться к царю. Он обратился к царю с псевдорелигиозным воззванием:

«Государь, боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа».

Троцкий, другой молодой человек, тоже испытывал неприязнь к царскому режиму, но у него был совершенно другой темперамент и иное воспитание, чем у отца Гапона. Он был убежденный атеист, революционер-интеллектуал, вскормленный писаниями Маркса и Энгельса, который сформулировал кристально четкую теорию, как организовывать революцию. Вот как он анализирует восстание марта 1917 года:

«Постараемся яснее представить себе внутреннюю логику движения. Под флагом «женского дня» 23 февраля началось долго зревшее и долго сдерживавшееся восстание петроградских рабочих масс. Первой ступенью восстания была стачка. В течение трех дней она ширилась и стала практически всеобщей. Это одно придавало массе уверенность и несло ее вперед. Стачка, принимая все более наступательный характер, сочеталась с демонстрациями, которые сталкивали революционную массу с войсками. Это поднимало задачу в целом в более высокую плоскость, где вопрос разрешается вооруженной силой. Первые дни принесли ряд частных успехов, но более симптоматического, чем материального характера.

Революционное восстание, затянувшееся на несколько дней, может развиваться победоносно только в том случае, если оно повышается со ступени на ступень и отмечает новые и новые удачи. Остановка в развитии успехов опасна, длительное топтание на месте гибельно. Но даже и самих по себе успехов мало, надо, чтобы масса своевременно узнавала о них и успевала их оценить. Можно упустить победу и в такой момент, когда достаточно протянуть руку, чтобы взять ее. Это бывало в истории».

Разительно отличались не только мнения людей; от революции зависели и их судьбы. Через несколько недель после того, как и в правительстве в Петрограде, и на фронтах возникло двоевластие, Николай II, отрекшись от престола, удалился в тесный мирок личной жизни, уединившись в одном из своих обширных дворцов:

«После двух часов прояснилось и потеплело. Утром немного погулял. Разобрал свои вещи и книги, отложил то, что мне хотелось бы взять с собой на тот случай, если отправлюсь в Англию. После обеда прогулялся с Ольгой и Татьяной и работал в саду. Вечер прошел как обычно».