Читаем без скачивания Меценат - Валентин Черных

ВАЛЕНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ ЧЕРНЫХ (родился в 1935 году) окончил сценарный факультет ВГИКа, в 1968 году — курсы режиссеров телевидения. Его перу принадлежат литературные сценарии фильмов «Человек на своем месте», «С весельем и отвагой», "Собственное мнение», «Москва слезам не верит», «Полет с космонавтом», а также сценарии, написанные им совместно с другими кинодраматургами: «Здесь проходит граница», «Любовь земная», «Возвращение сына». За участие в работе над фильмом «Вкус хлеба» Валентину Черныху в 1980 г. было присвоено звание лауреата Государственной премии СССР. В 1981 г. фильм «Москва слезам не верит» был удостоен Почетного приза американской Академии киноискусства «Оскар» как лучший иностранный фильм года. В. Черных автор пьес «Дело Боброва», «День приезда — день отъезда», «Превышение власти».

Литературный сценарий Валентина Черныха «Меценат» ставит на киностудии "Беларусьфильм» режиссер Валерий Рубинчик.

Александр Михайлович Тихомиров, и его жена Полина, собирались в театр. Тихомиров достал из шкафа парадный костюм — черный, старозаветного покроя. Костюм предназначался для торжественных, случаев: в район, когда он сидел в президиумах, совещаний, в театр, на праздник урожая и для выступлений перед выпускниками средней школы.

Костюм был тяжелым и позванивал нацепленными орденами и медалями. Ордена и медали у Тихомирова были только трудовые: два Трудового Знамени, один «Знак почета», одна- медаль «За трудовое отличие», другая — «За трудовую доблесть». Военных наград у Тихомирова не было, во время войны он был мальчишкой:

К моменту изображаемых событий Тихомирову, следовательно, перевалило за сорок, а его жене было чуть, меньше сорока. Женщина она ладная, с хорошей фигурой — она ее сейчас и демонстрировала, стоя перед; зеркалом шифоньера, выбирая костюм, для театра. Выбрала она темно-синий кримпленовый, с белыми лацканами.

Тихомиров проверил, прогорели ли дрова в печке, прикрыл заслонку, закрыл форточку, взял баян, и они с Полиной вышли.

Отъезжавшие стояли группками в три-четыре человека. Отдельно стояли три молоденькие учительницы. И в стороне от всех модистка, красивая, стройная, высокая. Бабы демонстративно не обращали на нее внимания, мужики, наоборот, поглядывали в ее сторону — больно уж она выделялась: все женщины в пальто, а она в куртке, все в платочках, а она распустила густые рыжие волосы по плечам.

У самого автобуса стоял Пехов, мужчина одних лет с Тихомировым и из одного с ним тракторного звена. Он сосредоточенно рассматривал автобусный баллон, стараясь не смотреть в сторону, модистки, а его жена, наоборот, не сводила с нее глаз. Модистка же ни на кого не обращала внимания — стояла, подставив лицо яркому весеннему солнцу.

И тут подошел парторг Буянов с женой.

— Если все в сборе, — сказал он, — тогда в путь.

В театре они выделялись. Кроме модистки и учительниц, на всех женщинах были темно-синие, с белыми лацканами кримпленовые костюмы. Они напоминали взвод солдат в форме, тем более что держались тесной группой. И колхозные мужчины выделялись темными костюмами с нацепленными орденами и медалями. Многие городские, пришли вообще без галстуков, в вязаных жилетах, застиранных штанах. Городские жевали на ходу бутерброды, пили прямо из горлышек, бутылок, если не хватало стаканов, смеялись, ни на кого не обращали внимания. Раздался последний звонок, и все хлынули в зал.

На сцене был выстроен почти настоящий класс и стояли настоящие парты. Двое друзей в школьной форме — блондин и брюнет — вели диалог:

— Не понимаю,! — говорил брюнет. — И не хочу понимать. Ты же лучший математик в школе. Ты должен поступать в институт.

— Я не могу, — печально отвечал блондин. — Мама болеет, две сестренки, их надо кормить и учить. Мне придется идти работать.

— А почему бы не пойти работать сестрам? — спрашивал брюнет. — Здоровые уже девицы. Учатся плохо, да и не хотят учиться. Они замуж хотят. А ты потеряешь несколько лет. А для математики нужны молодые мозги. У меня тоже братья. Ничего, пусть идут работать, а если хотят учиться, кончат вечернюю школу. Не надо жертв, тем более, что эти жертвы никто не оценит. Даже если твои сестры не окончат среднюю школу, мир немного потеряет, рожать они будут и с восьмилетним образованием. А наука лишится блестящего математика.

— Есть еще одно обстоятельство, — печально сказал блондин. — Ты же знаешь, я дружу с Антониной.

— Ну и дружи на здоровье, — сказал брюнет.

— Но дело в том, что она беременна, — сказал блондин.

— Ну и что? — удивился брюнет.

— Она беременна от меня, — сказал блондин. — Она родит через полгода. Какая же учеба с маленьким ребенком?

— Пусть сделает аборт, — сказал брюнет.

— Как можно! — сказал блондин. — Врачи говорят, что если прервать первую беременность, то у нее может никогда не быть детей. Так что выхода у меня пока нет. Ты уезжай поступать, а я останусь.

— Ну и дурак, — сказал брюнет.

— Какой уж есть, — печально ответил блондин. — Извини, но я не могу бросить мать, сестер и Антонину.

— Значит, ты предпочитаешь бросить математику? — спросил брюнет.

Блондин молчал. Заиграла печальная музыка, занавес начал закрываться, в зале вспыхнул свет, и женщины, не ожидая когда закончатся аплодисменты, бросились во главе с Венькой Ильиным к выходу, чтобы успеть занять очередь в буфете.

Их усилия увенчались успехом, они были первыми, а учительницы и модистка — одними из последних, потому что, наверное, считали, что неприлично бежать опрометью через фойе к буфету. Ну, если вы такие совестливые, постойте.

Полина взяла себе пирожное и лимонад, а Тихомирову пиво и бутерброд с колбасой. Но Тихомиров тоже протянул деньги буфетчице и попросил:

— Четыре ситро и четыре пирожных.

— Ты чего это? — не поняла Полина.

Тихомиров молча составил бутылки на свободном столике и пригласил учительниц и модистку. Учительницы благодарно улыбнулись ему, модистка улыбнулась тоже, одна из учительниц начала было доставать деньги, но Тихомиров остановил ее жестом. Пожелав им приятного аппетита, он вернулся к Полине. За их столиком сидели Пехов с женой.

— Учительницам ладно, но ей-то за что? — спросила Полина.

— Не обеднеешь, — спокойно сказал Тихомиров.

— Да разве в деньгах дело! — задохнулась от ярости Полина. — Если хочешь знать, я могу всем в этом театре купить лимонада и пирожных.

— Всем не надо, — остановил ее порыв Тихомиров.

— Всем, значит, не надо, а ей надо? — уже дрожащим от обиды голосом говорила Полина. — За что же ты меня при всех позоришь?

— А мы сейчас это ситро на ее рыжие патлы выльем, — предложила жена Пехова.

— Не советую, — сказал Тихохмиров.

— А что ты ее защищаешь? — начала заводиться жена Пехова. — Может, его эстафету решил принять, — она кивнула на своего мужа.

— Молчи! — вдруг почти выкрикнул Пехов.

Присутствующие начали оборачиваться в их сторону.

— Спокойно, — предупредил Тихомиров. — Дома поговорим.

Теперь па сцене был большой роскошный кабинет. За большим столом в модном костюме сидел брюнет и отдавал приказания. Он говорил по селектору, отвечал по телефонам, к нему входили люди, брюнет подписывал бумаги, а с краю длинного стола заседании тихо сидел блондин в скромном костюме и ждал, когда освободится брюнет. Наконец брюнет сказал секретарше:

— Ни с кем не соединять, никого не пускать.

— Сейчас должны шведы приехать, — напомнила секретарша.

— Пусть ими пока займется мои заместитель, — сказал брюнет и подсел к блондину. — Извини. Расскажи, как на родине-то.

— Все хорошо, — сказал блондин. — Тобой все гордятся.

— А как у тебя? — спрашивал брюнет. — Как сын, как дочь?

— Сын шофером работает, дочь швеей на фабрике. Я все так же бухгалтером на рембазе.

— Давай откровенно, — сказал брюнет. — Ты же проиграл жизнь. Ведь бухгалтером на рембазе мог бы работать любой, а ты ведь был блестящим математиком. Я же тебе в подметки не годился, а видишь: руковожу крупнейшим заводом. Кому были нужны твои жертвы? Кому? С Антониной ты разошелся и женился на другой. Матери ты мог бы помогать даже больше, если бы выучился, потому что заработок ученого и бухгалтера не сравнишь. Конечно, надо думать о других, но еще надо идти и к своей цели. У человека должна быть мечта. И никто не вправе требовать, чтобы мечту приносили в жертву, потому что кому-то это удобно.

Брюнет говорил это с пафосом, и в зале зааплодировали.

…Потом актеры выходили кланяться, их приветствовали аплодисментами. Актеры тоже начали аплодировать, и из зала поднялся наконец толстый лысый мужчина, раскланялся и взмахом руки поднял в зале молодого пария. Тот тоже вышел на сцену и неумело поклонился.