Читаем без скачивания Меценат - Валентин Черных
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какие деньги в деревне? Поселитесь у меня, еда вся своя. Только бумага и чернила. Так возьмем в конторе. А если еще и беседу с народом проведете, с оплатой не обидим.
— Я подумаю, — сказал писатель. — Может быть, и воспользуюсь вашим предложением. А теперь давайте вернемся к вашей ситуации.
— Когда приедете, там все и обсудим, — сказал Тихомиров. — На месте все виднее.
Придя вечером с поля, Тихомиров сообщил Полине:
— Завтра писатель приедет. Я его пригласил у нас остановиться.
— А со мной не мог посоветоваться?
— Я вот и советуюсь. Но если ты против…
— Могу быть и против, — сказала Полина.
— Тогда я скажу Буянову, пусть у других устраивает. Можно к модистке.
— У нас будет жить, — отрезала Полина. — Но если ты хоть раз упомянешь имя этой…
— Не упомяну, не упомяну, — пообещал тут же Тихомиров.
Полина готовила комнату для писателя. На окно повесила новые занавески, стол застелила парадной скатертью и осмотрела критически комнату — на тумбочке стояло несколько книг, в основном, по тракторам, нижняя полка была завалена нотными тетрадями.
— Слазь на чердак, — приказала она Тихомирову, — достань художественную литературу.
— Да он ее, может, читал, — сказал Тихомиров.
— Он, может, и читал, — отпарировала Полина, — но пусть знает, что и мы читали тоже.
— А какие брать?
— Какие поновее. Прошлый раз Нюрка полчемодана привезла.
— Ладно, — согласился Тихомиров и, приставив лестницу, полез на чердак.
Писатель приехал в полдень. Из вещей с ним был полупортфель-получемодан; такие сейчас выпускают — для чемодана маловат, для портфеля великоват. Он поздоровался с Тихомировым, а Полине поцеловал руку. Полина так смутилась от этого, что тут же спрятала руку под передник.
Парторг Буянов заранее приготовился к визиту писателя. На столе лежали кипы амбарных книг и папок.
— Мы вам подготовили документацию, — пояснил Буянов, — чтобы вы могли проследить динамику роста хозяйства.
Писатель прикинул на вес амбарные книги.
— Не беспокойтесь, — заверил его Буянов, — мы все это перевяжем в два пакета, чтобы руки не оттягивало. — Буянов достал моток веревки, и они с Тихомировым быстро и ловко соорудили два внушительных пакета.
— Теперь мы готовы ответить на ваши вопросы, — сказал Буянов.
— Вопросов нет, — сказал писатель. — Поживу, познакомлюсь. Вопросы будут потом. С вашего позволения, я забираю все это на квартиру.
— Забирайте, — сказал Буянов. — Тихомиров останется. У нас сейчас самая горячая пора — сев. Кое-какие проблемы надо обсудить.
Писатель забрал пакеты, а Тихомиров и Буянов остались вдвоем.
— Да, — сказал Буянов. — Несолидный все-таки писатель.
— Как понять?
— Ботинки его видел? По пятнадцать рублей. Мой младший в восьмом классе, а такие отказывается носить. Не модно! А пиджачок? Двадцать семь рублей. Витебская швейная фабрика.
— Встречают по одежке, — возразил Тихомиров, — провожают по уму.
— Не знаю, как мы его будем провожать, но ничего, кроме неприятностей, от него нам не будет, попомни мое слово.
— У тебя какие-то факты есть? — насторожился Тихомиров.
— Нет у меня фактов, — вздохнул Буянов, — но я знаю одно: если человек носит ботинки по пятнадцать рублей, это опасный человек, потому что ему плевать, что о нем подумают люди.
Вечером писатель и Тихомиров шли по деревне. Информация по деревне распространяется мгновенно, поэтому писателя рассматривали особенно пристально. Особого впечатления он не произвел. На нем был серый, по-видимому, много раз стиранный плащ и простецкая кепка. Деревенские парни были одеты несравнимо лучше: почти на каждом была импортная куртка со множеством пряжек и молний.
Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперед, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.
За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.
— Выходи, Иван, — попросил его Тихомиров.
— Не хочу, — сказал Пехов. — Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. — Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:
Прощайте, товарищи, все по местам,Последний парад наступает,—
и начал медленно оседать в грязь.
Тут писатель бросился в лужу, в три прыжка добрался до Пехова.
— Пойдем!
Куда? — спросил Пехов.
— Домой, — сказал писатель.
— Домой не пойду, — ответил Пехов.
— Тогда поедем в райцентр, — предложил писатель.
— Зачем? — спросил Пехов.
— Пива попьем, — ответил писатель.
— Хорошее предложение, — согласился Пехов. — Поедем.
Они вышли из лужи, залепленные грязью. Кто-то засмеялся, но тут же притих.
— Забирай его домой, — сказал Тихомиров жене Пехова.
— Не нужен он мне. Не нужен! — взвилась она.
— Ты же требовала, чтобы он вернулся, — тихо сказал Тихомиров. — Или ты уже этого не хочешь?
Жена Пехова всхлипнула, молча взяла мужа за руку и повела к дому.
Писатель сидел, закутавшись в одеяло, Полила застирывала ему брюки.
— Зря вы в лужу полезли, — говорила Полина. — Неделю назад ом на крышу дома взобрался, едва сняли. Говорят, его модистка приворожила, зелье подмешала, он и чокнулся. А ее, знаете, как еще в деревне зовут? Мина!
— Почему мина? — удивился писатель.
— А потому что неизвестно, кто па нее наступит и где она взорвется. Она же семью разбивает. Против нее всю общественность надо поднимать.
— Ну что ты такое говоришь? — укоризненно сказал Тихомиров. — Разве такие дела общественностью можно решать? Жена Пехова уже один раз подняла общественность. Что из этого получилось, сама видишь. У Пехова с модисткой любовь.
— У Пехова с ней любовь! А у тебя что с ней? — в упор спросила Полипа. — Ты скажи при свидетеле: почему ты се защищаешь?
— Потому что это несправедливо. Каждый человек имеет право любить, за это его нельзя обвинять.
— Люби, — отрезала Полина. — Но неженатых. Конечно, она красивая. Но те, кто не такие красивые и не такие рыжие, они что, не женщины? Вы знаете, до чего она дошла? — спросила писателя Полина. — Она голая по дому ходит.
— По крыше? — не понял писатель.
— Нет, по комнате.
— Ну, у себя дома каждый может делать то, что он считает нужным, — сказал писатель. — А за ней что, специально подсматривают?
— А чего подсматривать-то? Она занавески не закрывает.
— Не слушай ее, — сказал Тихомиров. — Сплетни это все.
— Сплетни?! — взвилась Полина. — Идите и посмотрите сами, — предложила она писателю. — Она через полчаса спать будет ложиться.
— А вы уже ходили смотреть? — спросил писатель.
— Я еще не ходила, — сказала Полина, — но мне рассказывали. Пойдемте, и покажу, где ее дом, и вы сами убедитесь.
— Нет, — сказал писатель. — Подсматривать нехорошо.
— Никакое это не подсматривание, — сказала Полина. — Она ведь это специально. Сходите. А потом вы об этом фельетон в газету напишите.
— Ладно, — сказал писатель. — Идемте. Только вместе, чтобы вы убедились, что это сплетни. Идемте, Александр Михалыч.
— Нет, — сказал Тихомиров. — Это нехорошо.
— Да, вы правы, — согласился писатель.
— Испугались! — заявила Полина. — Какой же вы писатель! Жизнь изучаете, а жизни боитесь.
— Хорошо, — сказал писатель. — Пошли. В конце концов, в этом надо разобраться.
— Пошли, — оживилась Полина. — Хотите, я сбегаю к соседке. Ее муж еще с войны бинокль принес. И вы все очень хорошо рассмотрите.
— А вот бинокля не надо, — сказал писатель.
…Огородами они вышли на окраину деревни. Дом модистки стоял у реки. Полина вывела писателя к ивняку, из которого хорошо просматривался дом модистки с освещенными окнами. Здесь уже собралось несколько молодых парней. При появлении писателя и Полипы они спрятались за кустами, и оттуда один из них сказал:
— Тетя Поля, нехорошо подсматривать за чужими окнами.
— А вам хорошо, что ли? — отпарировала Полина. За кустами засмеялись. — Я и смотреть не буду. Писатель будет смотреть, а потом напишет о ней фельетон.
— А писать-то зачем? — спросили из кустов. — Не хотите смотреть — не смотрите! А уж писать об этом — полное паскудство.