Читаем без скачивания Удар ниже пояса - Александр Ходырев

ХОДЫРЕВ Александр Дмитриевич

Удар ниже пояса

В дверь кабинета начальника управления Ходунова кто-то постучал.

Ходунов перестал писать и поднял глаза. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Шутикова из отдела международного сотрудничества.

— Можно, Александр Петрович? — спросил Шутиков.

— Заходи, Леонид Павлович. — Ходунов приподнялся и пожал руку вошедшему как-то боком Шутикову. — Садись. Ты извини, бумага срочная.

— Да что ты! Это ты меня извини. Я подожду.

Шутиков положил локти на маленький столик, стоявший в торце большого стола, за которым сидел Ходунов, и, подперев подбородок, озабоченно сдвинул брови. На Шутикова это было совсем не похоже. Человек он был легкий и веселый, и обычно улыбка не сходила с его лица.

Отдав бумагу печатать в соседнюю комнату, Ходунов сел в кресло и внимательно посмотрел на Шутикова.

— Что-то случилось?

Шутиков опустил глаза и покрутил головой. Потом он виновато посмотрел на Ходунова и, криво улыбнувшись, нехотя сказал:

— Похоже.

— На что похоже? — Ходунов нахмурился и сразу стал похож на строгого преподавателя, экзаменующего нерадивого студента. — Ну, может, ты объяснишь мне всё внятно?

Шутиков виновато посмотрел на него, вздохнул и уже тверже сказал:

— За мной следят. Они меня вычислили.

Ходунов откинулся в кресле и молча сосредоточенно смотрел прямо на Шутикова. Тот, видимо, получив облегчение от того, что главное он уже сказал, почувствовал себя свободнее.

— Расскажи все по порядку. Только все. — Ходунов сделал ударение на последнем слове. — Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул Шутиков. — Конечно, понимаю. Ну, извини.

— Ладно, давай по сути.

— Ну, видишь, я ведь ожидал, что они проявятся, поэтому последнее время был настороже. В пятницу вечером я заметил звук такой характерный, когда говорил по телефону из дома. Ну, ты сам понимаешь, — Шутиков криво усмехнулся, — я-то в этих делах понимаю. Бывшая специальность как-никак.

— Прослушивали?

— Да и продолжают. В субботу рано утром мы на дачу поехали. Там ничего такого я не заметил. Вчера днём приехали в Москву, и я вечером решил специально пройтись. Определил четко. Следят. Причем довольно грамотно.

— Да. — Ходунов вздохнул. Лицо у него было огорчённым и сердитым. — Все как и должно было быть. Такие вещи сами собой не рассасываются. Смотри, вся эта история с чемоданом началась… Когда это было?

— 17-го. 17 мая. В субботу.

— А сегодня у нас… Второе июня, понедельник. — Ходунов снова вздохнул. — Ну, да, больше двух недель. Вполне хватало времени. Что ты мне прямо с утра-то не сказал?

— Да я с утра должен был в МИД заехать.

— Понятно. Ну, и что делать будем?

Шутиков тоже вздохнул и весь сгорбился на стуле.

— Я думаю, пока ничего.

— И сколько же будет это «пока»? Дело-то ведь, кажется, нешуточное. Это все может очень плохо кончиться.

Шутиков выпрямился и, не глядя на Ходунова, сказал, оправдываясь:

— Я знаю. Все я прекрасно понимаю, Александр Петрович. Я еще вчера звонил своему хорошему приятелю «оттуда». — Шутиков показал отогнутым большим пальцем куда-то вверх и в сторону. — Сегодня вечером я с ним встречаюсь. Объясню ему ситуацию. Думаю, поможет.

Холодный взгляд Ходунова стал еще и скептическим.

— Что значит поможет? Ты ему все хочешь рассказать? Все как есть? Или ты собираешься ему лапшу на уши повесить? Мол, за тобой следят, а ты не знаешь почему. Давай, Леня, как-то серьезнее. Ты что, не понимаешь, что ли?

— Понимаю, конечно, понимаю, — морщась, как от боли, и непрерывно вздыхая, ответил Шутиков. — Ну, давай до завтра подождем. Завтра утром я точно приму решение.

— Ну, гляди. Хотя я бы на твоем месте не стал ждать.

Но Шутиков, видимо, уже ухватился за эту встречу с приятелем «оттуда».

— Ну, все. Все решим завтра. Я вообще-то даже и не хотел тебе ничего говорить. Думаю, чего зря беспокоить.

Теперь же взгляд Ходунова, который и так-то чего только в себе не содержал — и неодобрение, и укоризну, и скепсис, — выразил еще и изумление.

— Ну, ты хорош! Ну, слов нет. Позаботиться хотел! Не знаю, ей-богу, иногда хочется взять что-нибудь тяжёлое и…

— Ну, это тебе придется уж очень тяжелое. — Шутиков впервые за время разговора прямо посмотрел на Ходунова, и в его глазах зажглась веселая искорка. — Меня только оч-ч-чень тяжелым прошибешь.

Широкое лицо Шутикова расплылось в улыбке. Ходунов, безусловно, был расстроен и зол. Но не удержался и усмехнулся.

— Ох, Леня, Леня. Вот беда моя в том, что не могу на тебя обозлиться по-настоящему. А ведь надо. Ну, согласись, надо?

— Конечно, — согласился Шутиков, радостно улыбаясь. Сказав все Ходунову, он почувствовал такое облегчение, как будто ничего плохого уже не было, всё стало хорошо.

А у Ходунова, наоборот, настроение только испортилось еще больше. Он покачал головой и, снова став совершенно серьезным, сказал:

— Ладно, я подожду до завтра. Но имей в виду, если я увижу, что все остается в том же положении, я буду считать себя просто обязанным делать что-то. Всё слишком серьёзно — пакеты эти, деньги. Да и смерть эта внезапная…

— А ты что, думаешь, этот краснорожий не просто так коньки отбросил?

— Ничего я не думаю. — Ходунов еле сдерживал раздражение. — Что я, следователь, что ли? Я ничего не знаю. Но предполагать могу. Ты не обижайся, но я прежде всего не о тебе думаю и не о себе. Тут могут и твоих зацепить. И моих. Ты это понимаешь?

Шутиков моментально посерьезнел:

— Да что ты, Саня! Я совершенно уверен, до этого дело не дойдёт.

— А почему? Почему ты в этом уверен?

— Прежде всего потому, что они следят за мной. Я, только я им нужен. Это просто здравый смысл подсказывает.

— Ой, ладно, Леня! Кто знает, какой у них там смысл? Может, как раз и не здравый. Они и за мной, может быть, следят.

— Если они нас определили, то определили и того, кто взял этот чемодан. Так что ты не переживай. Они со мной будут разбираться. Гарантирую.

Ходунов серьезно и даже с грустью посмотрел на Шутикова:

— Ну, ты ведь мне тоже не совсем безразличен, если уж на то пошло.

Шутиков благодарно улыбнулся:

— Я знаю, Саня. Спасибо тебе. Ну вот, видишь, такое уж я…

— Не такое, не такое, — поморщившись, перебил его Ходунов. — Был бы такое, с тобой и разговаривать не о чем было бы. Ладно, мне собираться надо. Я должен ехать на совещание к Благолепову. Держи меня в курсе дела, если что.

— Если что — обязательно.

Собирая бумаги, которые могли понадобиться на совещании, Ходунов не переставал вновь и вновь переживать разговор с Шутиковым.

«Ну, понятно, когда за собственную глупость расплачиваешься. Но вот когда за глупость друзей?! Хотя, если уж быть совершенно объективным, это теперь переходит в мою собственную глупость».

От этих логических построений настроение совсем упало. И к чувству тревоги, которое не оставляло Ходунова последнее время и усилилось после разговора с Шутиковым, добавилось чувство досады на себя самого.

Оказалось, что Благолепова срочно вызвали «наверх», совещание проводил один из его заместителей, который отнесся к говорильне сугубо формально.

Ходунов вышел из здания на Новом Арбате и посмотрел на часы.

«Слава богу, хватило ума у Алексеева не размазывать кашу. Так, если добираться на метро, это займет минут тридцать. А если пешком напрямик, то не больше сорок пять. Могу я подарить себе, дорогому, пятнадцать минут? Могу. Пойду пешком».

Стараясь держаться в тени нависающего второго этажа, Ходунов дошел до подземного перехода и перешел на другую сторону. Завернув за угол высокого здания в американском стиле, он оказался в небольшом переулке. Хотя буквально в нескольких шагах шумел проспект с его непрерывным потоком машин и оживленными тротуарами, здесь было тихо и спокойно.

Держась теневой стороны переулка, Ходунов неторопливо шел узким тротуаром. Впереди, на противоположной стороне переулка, освещенной ярким июньским солнцем, на наклонном флагштоке безвольно свисал большой красочный флаг. Подойдя ближе, Ходунов увидел под флагом стилизованную под рыцарский герб вывеску.

«Интересно, что это такое? — подумал Ходунов. — Если Эр-Эр, куда ни шло. А если Пи-Пи? Да, двусмысленность какая-то получается».

Пока Ходунов плелся мимо, шикарная дверь офиса открылась и на улицу вышел среднего роста господин. Он прямиком направился к стоящему рядом чёрному «Опелю», обогнул машину спереди и на несколько мгновений оказался лицом к Ходунову. Это был сравнительно молодой, лет тридцати пяти, подтянутый, хорошо одетый, невысокий, но широкоплечий круглолицый блондин. Сразу было видно, что это человек, уверенный в себе, привыкший приказывать, ощущающий свою силу и значимость. На Ходунова, который был в тени на противоположной стороне переулка, он не обратил внимания.