Читаем без скачивания Обещание - Густаво Беккер

Г. А. Бекеръ

Обѣщаніе

(La promesa)

I

Маргарита плакала, закрывши лицо руками, плакала безмолвно, и слезы тихо катились сквозь пальцы по ея щекамъ и надали на землю, надъ которой она низко склонилась головой.

Рядомъ съ Маргаритой стоялъ Педро; по временамъ онъ поднималъ на нее глаза, но при видѣ ея слезъ снова опускалъ ихъ и, такъ-же какъ и она, хранилъ глубокое молчаніе.

И все молчало вокругъ, какъ бы изъ уваженія къ ея скорби.

Сельскіе звуки стихали; вечерній вѣтеръ спалъ, и тѣни начинали окутывать густыя деревья рощи.

Такъ прошло нѣсколько минутъ. Между тѣмъ исчезъ послѣдній слѣдъ яркаго свѣта, который оставило солнце, умирая на горизонтѣ; луна начала смутно обрисовываться на фіолетовомъ фонѣ сумеречнаго неба, и одна за другой стали появляться главнѣйшія звѣзды.

Наконецъ, Педро прервалъ это тяжелое молчаніе и воскликнулъ глухимъ и прерывающимся голосомъ, обращаясь какъ бы къ самому себѣ:

— Это невозможно, невозможно!

Потомъ онъ приблизился къ неутѣшной дѣвушкѣ, взялъ ее за руку и промолвилъ нѣжнымъ и ласковымъ голосомъ:

— Маргарита, для тебя любовь составляетъ все, и ты ничего не видишь за предѣлами любви. Между тѣмъ, кромѣ нашей любви, существуетъ еще нѣчто другое, столь-же важное — мой долгъ. Нашъ господинъ, графъ Гомарскій, завтра выступаетъ изъ замка, чтобы присоединить свое войско къ войскамъ короля донъ Фернандо, который идетъ выручать Севилью изъ рукъ невѣрныхъ. Я долженъ сопровождать графа. Я темный сирота: у меня нѣтъ ни имени, ни родныхъ; ему я обязанъ всѣмъ. Я служилъ ему въ мирныя времена, спалъ подъ его кровлей, грѣлся у его очага, ѣлъ его хлѣбъ. Если я покину его сегодня, то завтра его люди замѣтятъ мое отсутствіе и спросятъ съ удивленіемъ, выступая тѣсной толпой изъ воротъ замка:

— Гдѣ же любимый оруженосецъ графа Гомарскаго? — И мой господинъ отвѣтитъ смущеннымъ молчаніемъ, а его пажи и шуты скажутъ съ насмѣшкой: — Графскій оруженосецъ воинъ только для виду, парадный боецъ!

Тутъ Маргарита взглянула на своего возлюбленнаго глазами, полными слезъ; ея губы зашевелились, какъ будто хотѣли что-то сказать, но рыданія заглушили ея голосъ. Педро продолжалъ еще нѣжнѣе и убѣдительнѣе:

— Ради Бога, не плачь, Маргарита, не плачь твои слезы меня приводятъ въ отчаяніе. Я уѣзжаю отъ тебя, но вѣдь я возвращусь, когда хоть немножко прославлю свое бѣдное имя… Господь поможетъ намъ въ нашемъ святомъ дѣлѣ. Завоюемъ Севилью, и король наградитъ завоевателей вотчинами на берегахъ Гвадалквивира. Тогда я вернусь за тобою, и мы поселимся вмѣстѣ въ этомъ арабскомъ раю, гдѣ, какъ говорятъ, даже небо лазурнѣе и чище, чѣмъ въ Кастиліи. Я возвращусь — клянусь тебѣ; возвращусь, чтобы сдержать слово, торжественно данное тебѣ въ тотъ день, когда я вручилъ это колечко, залогъ моего обѣщанія.

— Педро! — воскликнула Маргарита, подавляя свое волненіе и обращаясь къ нему твердымъ и рѣшительнымъ голосомъ: — Ступай, ступай, поддержи свою честь! — Съ этими словами она бросилась въ послѣдній разъ въ объятія своего возлюбленнаго и прибавила тихо и взволнованно:- ступай, поддержи свою честь… но возвратись и возврати мнѣ мою!!

Педро поцѣловалъ ее въ лобъ, отвязалъ отъ дерева свою лошадь, и удалился вскачь по аллеѣ, обсаженной тополями.

Маргарита слѣдила за нимъ глазами, пока его фигура не пропала въ ночныхъ тѣняхъ, и когда онъ совершенно исчезъ изъ виду, она вернулась въ деревню, гдѣ ждали ее братья.

— Нарядись въ свою праздничную одежду, — сказалъ ей одинъ изъ нихъ, когда она вошла: завтра утромъ мы пойдемъ вмѣстѣ со всѣми сосѣдями въ Гомару, чтобы посмотрѣть, какъ графъ отправляется въ Андалузію.

— Мнѣ не только не весело, но даже грустно смотрѣть на отъѣздъ людей, которые, можетъ быть, не вернутся, — отвѣчала Маргарита, вздыхая.

— Ты непремѣнно должна идти съ нами, — настаивалъ другой братъ; — и притомъ будь какъ можно спокойнѣе и веселѣе: по крайней мѣрѣ, тогда не станутъ болтать люди, что у тебя есть возлюбленный въ замкѣ, и что онъ уходитъ на войну.

II

Только что занялась заря на небѣ, какъ по всему Гомарскому селенію прогремѣли звонкія трубы графскаго отряда, и крестьяне, собиравшіеся большими толпами изъ окрестныхъ деревень, увидали развѣвающееся знаыя своего господина на самой высокой изъ крѣпостныхъ башень. Любопытные ожидали зрѣлища уже около часу; нѣкоторые усѣлись по берегамъ крѣпостныхъ рвовъ; другіе взлѣзли на вершины деревьевъ, толпились по равнинѣ, тѣснились на вершинахъ холмовъ; самые отдаленные зрители составляли цѣлую цѣпь вдоль большой дороги. Среди ожидающихъ начинало уже замѣчаться нетерпѣніе, когда трубы снова зазвучали, загремѣли цѣпи подъемнаго моста, тяжело опустившагося черезъ ровъ, поднялись желѣзныя рѣшетки, и тяжелыя крѣпостныя ворота заскрипѣли на своихъ петляхъ, растворившись настежь.

Народъ поспѣшилъ столпиться по сторонамъ дороги, чтобы увидать поближе блестящее вооруженіе и роскошное убранство свиты графа, знаменнтаго во всемъ округѣ своей пышностью и богатствами.

Шествіе открывали глашатаи. Время отъ времени они останавливались, трубили въ трубы и громко объявляли королевскій указъ, въ силу котораго вассалы короля призывались на войну съ маврами, а города и свободныя селенія приглашались пропускать войска и оказывать имъ содѣйствіе.

За нный слѣдовали величавые герольды въ своихъ шелковыхъ одѣяніяхъ, съ гербами, расшитыми золотомъ и цвѣтными шелками, въ беретахъ, украшенныхъ яркими перьями.

Затѣмъ ѣхалъ на гнѣдомъ жеребцѣ первый оруженосецъ графскаго дома, вооруженный съ головы до ногъ, и держалъ въ рукахъ знамя своего властелина, съ его девизами и гербомъ. У его лѣваго стремени шелъ исполнитель правосудія — въ красномъ съ чернымъ.

Оруженосцу предшествовало около двадцати тѣхъ знаменитыхъ трубачей, которыхъ такъ превозносятъ наши королевскія хроники за невѣроятную силу легкихъ.

Когда оглушительный и рѣзкій звукъ трубъ пересталъ спорить съ вѣтромъ, послышался глухой, мѣрный и однообразный гулъ. То двигалась нѣхота, вооруженная длинными пиками и снабженная крѣпкими кожаными щитами. За нею вскорѣ появились двигатели военныхъ машинъ, со своими желѣзными орудіями и деревянными башнями, далѣе — мелкая прислуга, состоящая при вьючныхъ лошадяхъ.

Потомъ пронеслись большими отрядами латники крѣпостного гарнизона въ облакѣ пыли, которую подымали копыта ихъ лошадей. Ихъ желѣзныя латы бросали яркія искры; ихъ копья составляли цѣлый лѣсъ.

Наконецъ, предшествуемый литаврщиками на великолѣпныхъ мулахъ, убранныхъ чепраками и кистями, окруженный своими пажами, разодѣтыми въ богатыя шелковыя одежды, и сопровождаемый оруженосцами своей свиты, показался графъ.

При видѣ его толпа разразилась громкими привѣтственными криками. Эти возгласы заглушили крикъ женщины, которая упала, точно сраженная молніей, на руки людей, поспѣшившихъ къ ней на помощь. То была Маргарита, узнавшая своего таинственнаго возлюбленнаго въ неприступномъ и великолѣпномъ графѣ Гомарскомъ, одномъ изъ самыхъ знатныхъ и могущественныхъ вассаловъ кастильской короны.

III

Покинувъ Кордову, войско донъ Фернандо достигло мало по малу Севильи, хотя не безъ борьбы. Ему пришлось выдержать нѣсколько битвъ по дорогѣ, и только овладѣвши знаменитымъ Гуадаирскимъ замкомъ, королевскія войска очутились въ виду невѣрнаго города.

Неподвижный, блѣдный и ужасный графъ Гомарскій сидѣлъ въ своей палаткѣ, опираясь на рукоять своего меча и устремивши глаза въ пространство съ тѣмъ неопредѣленнымъ выраженіемъ, которое замѣчается у людей, смотрящихъ въ одну точку и не видящихъ ничего, что ихъ окружаетъ.

Около него стоялъ старѣйшій изъ его оруженосцевъ, единственный человѣкъ, который осмѣливался подступиться къ нему во время припадковъ его черной хандры, не навлекая гнѣва на свою голову.

— Что съ вами, сеньоръ? — говорилъ онъ. Какая скорбь васъ томитъ и снѣдаетъ? Печальный идете вы на битву и печальный возвращаетесь назадъ, даже послѣ побѣды. Когда всѣ воины спятъ, утомленные дневными трудами, я слышу, какъ вы тоскливо вздыхаете; а если подойду къ вашей постели, то вижу, какъ вы стараетесь побороть что-то невидимое, что мучаетъ васъ. Вы просыпаетесь, открываете глаза, но вашъ ужасъ не разсѣевается. Что съ вами, сеньоръ? скажите мнѣ. Если это секретъ, я съумѣю хранить его въ моей памяти, какъ въ могилѣ.

Казалось, что графъ не слушалъ оруженосца; тѣмъ не менѣе, когда прошло нѣсколько времени, онъ мало по малу вышелъ изъ своей неподвижности, какъ будто слова. только теперь дошли отъ его слуха къ сознанію, и, ласково приближая къ себѣ оруженосца, сказалъ серьезнымъ и медленнымъ голосомъ:

— Я страшно мучился, но молчалъ. Я думалъ, что страдаю по милости пустой фантазіи, и до сихъ поръ стыдился говорить объ этомъ; но нѣтъ — то, что со мной происходитъ, не есть фантазія. Должно быть, я нахожусь подъ вліяніемъ какого-нибудь страганаго проклятія. Или небо или адъ хотятъ чего-то отъ меня и добиваются этого сверхъестественными средствами. Помнишь тотъ день, когда мы встрѣтились съ маврами въ Тріанскомъ Альхарафѣ? Насъ было немного; схватка была ужасна, и я чуть не погибъ. Ты видѣлъ, какъ въ самый разгаръ битвы ранили моего коня, и, ослѣпленный яростью, онъ бросился прямо къ сильнѣйшему отряду мавританскаго воиска. Я напрасно старался его удержать; поводъ выскользнулъ у меня изъ рукъ, и взбѣшенное животное несло меня на вѣрную сыерть. Мавры уже сомкнули свои ряды и приготовились встрѣтить меня пиками; цѣлая туча стрѣлъ свистѣла вокругъ меня; конь былъ уже въ нѣсколькихъ шагахъ отъ желѣзной стѣны, о которую мы оба должны были разбиться, какъ вдругъ… повѣрь — мнѣ это не почудилось — я увидѣлъ руку, которая схватила узду, остановила коня съ сверхъестественной силой, повернула его къ рядамъ моихъ солдатъ и точно чудомъ спасла меня.