Читаем без скачивания Беглец - Николай Дубов

Дубов Николай Иванович

Беглец

Николай Иванович ДУБОВ

Беглец

Повесть

Повесть о подростке из приморского поселка, о трагедии его семьи, где отец, слабый, безвольный человек, горький пьяница, теряет зрение и становится инвалидом. Знакомство и дружба с ярким благородным взрослым человеком обогащает мальчика духовно, он потянулся к знаниям, к культуре, по чувство долга, родившееся в его душе, не позволило ему покинуть семью, оставить без опоры беспомощного отца.

1

Рано утром Сенька-Ангел привез воду. Вообще-то он не тракторист, а шофер и водит то бортовую, то молоковоз, когда что надо, но тракторист заболел, а Сенька-Ангел на все руки, и его посадили на трактор. На берегу лимана - колхозный птичник, уткам там благодать, но пресной воды нет, и каждое утро трактор тащил туда пузатую желтую цистерну. По дороге он заезжал к ним во двор, и все запасались пресной водой - наливали в бачки, кастрюли, бутыли, ведра. За огородом, на полдороге к морю, есть колодец, но там вода солоноватая. Если привыкнуть - ничего, пить можно. Только зачем пить соленую, когда возят пресную?

Максимовна, мамка и Нюшка подставляли бидоны и кастрюли, дед и Федор оттаскивали их в сторону, Сенька-Ангел наставлял ребристую брезентовую кишку, пускал воду, на всех покрикивал и посмеивался, как всегда в таких случаях, стоял веселый галдеж, и ко всему еще непрерывно тарахтел трактор. Сенька-Ангел никогда его не глушил - у трактора не было аккумулятора. Аккумулятор раньше был, и даже новый, но бывший председатель колхоза и кладовщик его пропили. Они хотели свалить на Сеньку, мол, он и пропил, только из этого ничего не вышло, потому что Сенька совсем не пьет, даже кислого вина и пива. Доказать они ничего не доказали, а трактор остался без аккумулятора, и после этого Сеньке каждое утро приходится "прикуривать" от грузовика, заводиться его аккумулятором. "Прикурит" и целый день тарахтит, пока работа не кончится.

Юрка и Славка таскали пустую посуду, а папка - ему тяжестей носить нельзя, он больной, - стоял в стороне, командовал и давал советы. Все были так заняты, что не сразу заметили, как к воротам подъехала голубая "Волга". Из нее вышел высокий худой мужчина, вошел во двор и поздоровался, но в галдеже и тракторном рычании его никто не услышал. Юрка увидел первый и, забыв о десятилитровой бутыли в руках, уставился на него. На нем была синяя спецовка, только не такая, как у Сеньки-Ангела - простая, мятая и грязная, - а чистенькая, вся в "молниях" и блестящих кнопках. Папка тоже его увидел, подошел и поздоровался - наклонил немножко голову, правую руку поднес к козырьку кепки, потом протянул приезжему. (Очень красиво у него это получается. Юрка сам сколько раз пробовал перед зеркалом, но так фасонно не выходило.) Поговорить они не смогли, потому что в это время Сенька-Ангел закинул брезентовую кишку на цистерну, сел на свое место, закричал: "Привет, привет!" - и включил скорость. Трактор зарычал еще громче и поволок пузатую цистерну со двора.

Тогда приезжий снова поздоровался, и ему вразнобой ответили. Все уже заметили его, смотрели во все глаза и гадали, что за человек и что ему нужно.

- Кто у вас тут хозяин? - спросил он.

- Это смотря какого хозяина вам надо, - ответил Юркин папка. Он жил и в городе и везде и умел разговаривать со всякими людьми.

- У вас на доме вывеска: "Дорожный мастер". Должно быть, мастер и есть хозяин.

- Мастер я, - сказал дед, и его морщинистое лицо стало еще морщинистее, а выцветшие глазки спрятались в узкие щелочки, как всегда, когда он ожидал каких-нибудь неприятностей.

- Объехал я весь Тарханкут, - сказал приезжий, - а места лучше вашего не видел. Как оазис в пустыне.

Дед не понял и еще больше сморщился.

- Что ж у нас тут такого особенного? Место как место.

- Что имеешь, никогда не ценишь, - непонятно сказал приезжий. Он и потом то и дело говорил что-нибудь непонятное. - А нам очень понравилось. Нельзя ли у вас тут остановиться и пожить некоторое время?

Морщины на лице деда немного распустились. Значит, приезжий не начальство и неприятностей не будет.

- Так где у нас? Тесновато живем - четыре комнаты, три семьи, в четвертой мастерская. Да уж, коли вам такая охота, потеснимся как-нибудь.

- Вы меня неправильно поняли. Мы не собираемся вас затруднять. Если не возражаете, мы вон там, - он показал на бугор, заросший тамариском, поставим палатку и будем жить.

Дедово лицо совсем прояснилось.

- А живите на здоровье, места не просидите.

Хлопнула дверца "Волги", все посмотрели туда, приезжий тоже посмотрел, улыбнулся и сказал:

- Не выдержала.

Во двор вошла молодая женщина. Женщина как женщина, ничего особенного. Ветер растрепал ее волосы, она отбросила их рукой, озабоченно посмотрела на приезжего, но, увидев, что он улыбается, улыбнулась тоже. И тогда все тоже невольно начали улыбаться. На нее просто приятно было смотреть - и на глубокие ямочки на щеках, и на голубые, какие-то очень открытые глаза, и на то, как она легко, будто не ступая по земле, шла к ним.

- Вот, - сказал приезжий, - прошу любить и жаловать: Юлия Ивановна. А меня зовут Виталием Сергеевичем, фамилия - Воронин.

- Очень приятно познакомиться, - сказал дед. - Костыря Тимофей Архипович. А это моя Максимовна.

Максимовна вытерла руку о платье, и белая маленькая рука приезжей скрылась в ее красной мясистой лапе, как в толстой вязаной варежке. Тут все стали по очереди подходить и здороваться, кроме, конечно, ребят, потому что кто бы им стал подавать руку...

- Всё, Юленька, договорились, - сказал Виталий Сергеевич, - пойдем теперь посмотрим.

Приезжие пошли с дедом выбирать место, а Юрка, Славка и Митька, конечно, за ними.

За оградой они миновали кучу ржавого железного хлама, яму с гашеной известью. Каждый год перед Первым мая ее раскрывали и красили известкой дом и ограду. Под ногами шуршал уже засыхающий овсюг. Бугор был окутан бледно-розовым дымом - тамариск цвел. Приезжие переглянулись и снова улыбнулись друг другу.

- Ну? - сказал Виталий Сергеевич. - Я не прав? Море рядом, каких-нибудь десять километров персонального пляжа, и эти розовые кусты, и безлюдье, и эти дали...

- Мечта! - сказала Юлия Ивановна. - Лучше нельзя и придумать!

Она переводила взгляд вслед за его рукой. Юрка тоже смотрел туда же и старался понять, чем они восхищаются: Он жил и жил и никогда не думал, красиво здесь или нет. И никто не думал об этом и не говорил. Ни Федор и Нюшка, ни папка с мамкой. Наоборот, все жаловались, как плохо тут жить на отшибе - ни людей, ни магазина, ни клуба. И света нет - сидят при керосиновых лампах, и детям далеко ходить в школу, да еще во всякую погоду. А случись какая беда, надо бежать за четыре километра в Ломовку, потому что ближе никакого жилья нет. До Гроховки, где правление колхоза и телефон, пять километров, а до переправы и все шесть.

Дед и Максимовна не жаловались, но это потому, говорил папка, что у них свой дом в Ломовке и сад, там живет старший сын деда с семьей, а у деда здесь казенная квартира и казенная лошадь, а корова, свиньи и всякая птица свои. В полосе отчуждения он сам хозяин, сеет ячмень для казенной лошади и для своего скота сколько хочет, и на огороде всего невпроворот. Другим он тоже выделяет участки под огород, а сколько они там могут сажать, если целый день работают на дороге и для огорода остаются только вечера да выходной?..

А по-Юркиному, тут совсем неплохо. Конечно, хорошо, если б здесь жили еще другие ребята, было бы веселее, а то всего - он, Славка да Митька и Ленка. Ну, Митька еще маленький, а Ленка вообще не в счет. Ничего, им и вдвоем со Славкой неплохо. От Ломовки до моря километра два, по жаре не очень набегаешь, и ломовские ребята редко когда и купаются, а здесь море вот оно: огород, дорогу перешел - и купайся хоть каждые пять минут. Они и купаются. Непрерывно. Все лето. И рыбу лови хоть в лимане, хоть в море, и крабов. А в степи выманивай тарантулов, "выливай" сусликов в норах, ищи птичьи гнезда... А море, сколько оно всего выбрасывает! Ну, не так уж часто, а все-таки... Нет, Юрка не хотел бы жить в Ломовке, хотя там есть клуб и туда иногда приезжает кинопередвижка. Передвижка бывает редко, а танцы - на кой они Юрке сдались? Осенью и зимой там грязь, пока до школы доберешься, весь изваландаешься. А летом пыль, и раскаленный ракушечник домов, и вонючая вода в рытвине, что идет от копанки - глубокого колодца в конце улицы. Вода там все время подтекает из железного резервуара, а утекать ей некуда, она так и стоит в извилистой канаве через всю улицу и гниет. И Ломовка далеко от дороги, там когда-никогда заедет новый человек, все одни и те же люди, что сегодня, что завтра, что через год. А их дом у самой дороги. И сколько, какие только машины не пролетят мимо за день! Раньше они шли круглые сутки, а когда пересыпь на Донгузлаве перекопали и сделали переправу, ночью машины ходить перестали - ночью переправа не работала. Это и лучше, все равно их в темноте не увидишь, только фары слепят.