Читаем без скачивания Кровавые Ангелы: Омнибус - Джеймс Сваллоу

— Я бы измерил оставшееся время инквизитора минутами, милорд.

Слабая тень улыбки появилась на губах Тихо и его рука дернулась. Вот оно, затем выбор был сделан.

— Возможно, мы должны ответить. Это единственное правильное решение.

Он встал и большими шагами сошел с командного возвышения, Симеон развернулся, провожая его взглядом.

— Пусть небольшая боевая группа встретит меня в телепортариуме. Скажи им вооружиться для ближнего боя".

Брат Симеон пошел вслед за Тихо, в полушаге от него.

— Капитан, вам нет необходимости быть там лично. Я с радостью бы занял ва…

Тихо взглядом заставил его замолчать.

— Есть множество причин, чтоб идти мне.

Нетерпение вступить в битву, даже такое краткое, играло в единственном человеческом глазе капитана.

— Скажи Инквизитору, что его спасение близится.

На его губах опять пробежала улыбка и исчезла.

— Мостик на тебе, Симеон.

Марайн.

По такому слабому ментальному импульсу она могла сказать, что Рамиус был на пределе своих психических резервов. Телепатическое сообщение было таким призрачным касанием, что она едва не пропустила его в битве. Прикладом своего оружия он сломала шею воющему, безглазому ребенку-мутанту, пока возилась? заряжая оружие свежей энергоячейкой. Марайн игнорировала просьбу Штеля пока перезаряжала, позволив ему взглянуть ее глазами на происходящее. Она разрешила ему прочитать ее поверхностные мысли, это было проще, чем ответить словами. Беги ко мне, быстро. Идут астартес. Оставь этих людей, они уже мертвы. Ее лицо скорчилось в гримасе.

— Беги к спасательной шлюпке! — Крикнула она незатронутому. — Оставь все и беги!

Огнем она взяла в вилку волочащую ноги, деформированную тварь, но чем больше она убивала, тем больше их возникало из паникующих Орилан. Это был долгий бой. Злобным криком, она заставила пожилого человека влезть в ближайшую спасательную шлюпку, стараясь не вдаваться в логику своих действий. Убеждения Марайн подпитывались ее виной и ответственностью, даже когда часть ее старалась забыть, что пассажиры могли точно так же мутировать в спасательной шлюпке, как и везде. Даже если шлюпка действительно стартует, какая в этом польза? Дрейф в космосе, где беглецы задохнутся или будут сбиты, и даже если они каким-то чудом опустятся на планету, что там ждет их, кроме новых способов умереть?

Рамиус до сих пор был у нее в голове, пролистывая ее мысли, как страницы в книге. Она показала ему твердую решимость устоять, по крайней мере, до тех пор, пока эти бедняги не сбегут с этого корабля смерти. Рамиус потянул ее воспоминания, на тему ее преданности ему; с диким ментальным ударом она выкинула его, ее щеки пылали, а на глаза навернулись горячие слезы. Марайн почувствовала его шокированное понимание, того, что она отвергла свою непоколебимую верность.

Чувство долга защитника, опередило вероломство Штеля. Он увидел вещи, которые никогда даже не осмеливался искать, когда она показала ему настоящую себя, сомнения и страхи, которые она от него прятала. Ее тренировки хорошо оправдали себя, и никогда ранее Инквизитор не подозревал, что Марайн испытывает к нему такую неприязнь. Женщина давно знала о настоящей природе его исследований, о темных, запрещенных экспериментах, которые он проводил. Она знала и ничего не сказала, в этом выражалась ее собачья преданность, посвященная ему. Но теперь он изменился, Штель зашел слишком далеко и Марайн больше не будет молчать. Он видел ее намерения выдать его ордо еретикус, обнародовать печальную историю его злоупотреблений положением. Если она выживет, она сдаст его. Марайн чувствовала, как он покидает ее разум порывом психического холода, печальный, грустный ветер затихал.

Рамиус был поражен воздействием того, что он почувствовал и окатил кабину воплем. Он чувствовал опустошенность. Марайн, единственная неизменная скала в океанах его сомнений и она выбрала предательство. Он потряс головой. Может быть, она не поняла? Он никогда не хотел, чтоб дела вышли из-под контроля! Он только хотел изучить, постичь. Неужели ей это так сложно было понять? Разве поиск знаний делает его предателем? Он почувствовал тошноту, когда понял, что для Марайн ответом будет — да.

Пилот резко упал вперед, умирая вместе с кораблем. Штель проигнорировал его, проигнорировал растущую влажность в атмосфере, когда металлический шаттл медленно превратился в мясистые желудки и воняющие кишки-отсеки. Он чувствовал всепоглощающее отчаянье, которое блокировало все остальные чувства. Все пошло не так и теперь она отвергла его. Как оказалось, его эмоции так же быстро превратились в жгучий гнев. Как она посмела? Как посмел простой солдат устроить судилище Рамиусу Штелю?

То, что она была его любовницей, не давало ей права критиковать его самого или его методы. Так тому и быть. Она отринула его совет, и он так же поступит с ней. Позволив ей остаться на этой разрушенной барже и умереть с остальными несчастными.

Внимание Штеля была отвлечено собственными, расстроенными мыслями и он не увидел произошедшее, пока не стало слишком поздно. Подергивающееся тело Вонорофа творило что-то отвратительное и прохрустев, его кости молниеносно развернулись в своих пазах, появились новые, усеянные клыками пасти. Пилот-мутант прыгнул на него и Рамиус подался назад, но идти было некуда. Атака существа выбила лазган из его рук и до того, как смог вызвать хотя бы искру психических сил, оно запрыгнуло на него, вбивая его череп в палубу. Оно кричало и тараторило, слова превращались в мешанину нечленораздельных звуков.

Цветные спирали поплыли перед глазами Рамиуса и воздух покинул его легкие, кровь заливала глаза. Он смутно понял, что кто-то еще вошел в судорожно сжимающийся отсек, кто-то огромный и смертоносный. Его разум на миг коснулся грани хладнокровного интеллекта убийцы.

Болтающий мутант встал на дыбы, готовый разорвать его глотку и так же быстро взорвался брызгами багрового гноя. В ушах звенело, зрение сузилось, Штель едва смог скинуть с себя дымящийся труп мутанта, когда огромная фигура появилась в поле зрения. Он вытер залившую глаза кровь, чтоб увидеть мерцающие медью и темно-красным поножи, которые заполнили его поле зрения. Наверху бронированной башни было лицо, которое наполовину было из бледной плоти и наполовину из отполированного золота. Насмешка играла на губах высокой фигуры.

— Берите его, — прогрохотала она.

— Там до сих пор еще есть живые, на нижней палубе лихтера.

Второй голос исходил от красного гиганта, стоящего в люке.

— Что делать, милорд?

— Спаси, кого сможешь, — сказал мужчина с половиной лица, слова последовали за Рамиусом в темноту потери сознания, — остальных перестрелять.

Его разум плавал в пустотах кристаллического океана, острые зубцы воспоминаний и чувств разрывали его, иглы размышлений впивались в душу инквизитора. На каком-то уровне, он понимал, что его материальное тело находилось на гране комы, его психическая сущность была дезориентирована и сломана, блуждая в пустотах его души. Он чувствовал кипение и бурление эмпириев за гранями реальности, измерения варпа, где жили непостижимые существа. Хотя он и боялся их, в нем оставалось много от Рамиуса Штеля, жаждущего познать этих существ, узнать, что они такое. Ему было слишком знакомо это чувство. Именно это стремление привело к разрушению Орилана.

Там был смех. Жестокий и издевающийся, забавляющийся его тяжелым положением. Штель пытался уклониться от него, но он находил его, где бы тот не прятался.

— Посмотри, что ты натворил, — слова были дыханием трупов, — не прячься от этого, инквизитор. Узри это. Признай свои собственные деяния!

Против его воли, разум Штеля опять очутился в библиотеке, силой отброшенный назад во времени, в момент, когда это все началось.

Всегда библиотека, место, в котором он первый раз взглянул на свой огромный потенциал. Это было на Арио, после сожжения еретиков Симбаса; там были гвардейцы, сжигающие склад с богохульными текстами, Рамиус осмелился прочитать том, который упал открытым к его ногам. Какая мелочь, это была всего лишь случайность. Он просто взглянул, просто посмел взглянуть. И то, что он прочитал, даже взгляда…

То, что он увидел, посеяло семена пылкого интереса, лелеемого радикализмом, который уже обосновался в его сердце. С годами, он все больше разочаровывался немощностью Экклезиархии и безмозглостью своего начальства, Рамиус скрывал свое отвращение, пока искал запретные знания и проникал в великие глубины псайкерского колдовства.

— Ты помнишь тот день, когда я заговорил с тобой? — Голос был таким же увлеченным, как и в первый раз. — Ты думал, я был сном. Но я был ветром перемен в твоем ограниченном разуме. Я раскрыл тебя, Рамиус. Ты приветствовал меня.