Читаем без скачивания Хватит ныть. Начни просить - Аманда Палмер

Не могу поверить, что ты только что дал мне доллар.

Тебе он, скорее всего, нужен больше, чем мне.

Я видела, как ты весь день кружил по площади и просил у людей деньги, и я надеюсь, что ты понимаешь, что в этот момент мы совершенно в одинаковом положении.

Однако я никогда не чувствовала себя неловко из-за этих денег, потому что было столько красоты и гуманности в этом акте. Бездомные наряду с богатыми туристами останавливались, чтобы взаимодействовать с моим искусством. Они видели ценность в том, что я делала. Они видели силу и необходимость в установлении связи между людьми. Было ли это справедливо? Не знаю. Казалось, что это было справедливо. Их деньги были для меня символично значимыми, и, в некотором отношении, я этим очень гордилась. Они как бы одобряли меня, а их одобрение значило для меня больше, чем чье-либо еще.

Я начала осознавать, что на Гарвардской площади существует подпольная финансовая система, в которой участвуют всякого рода уличные чудаки. Было невозможно пройти мимо другого уличного артиста (сменяющих друг друга кукловодов и музыкантов, жонглеров и фокусников или просто бездомных) и не дать им только что заработанные доллары из собственной шляпы. Подарок переходил из рук в руки.

Однажды за мной очень долго наблюдал старый японец в потрепанной одежде. Он уселся на одну из бетонных скамеек на тротуаре, рядом лежали свернутые спальные мешки и мусорные пакеты, он сидел и смотрел на меня. Я видела его боковым зрением. Примерно спустя час он полез в карман, вытащил оттуда доллар и побрел ко мне. Он положил его в шляпу, а потом посмотрел на меня.

Вот твой цветок.

Я вижу тебя.

Он прищурился и посмотрел на мое лицо, будто искал ответ на вопрос, который я все никак не могла услышать. Я смотрела на него в ответ. Потом слегка кивнул головой, взял цветок и ушел. Я влюбилась в него. На следующий день он оставил в моей шляпе записку. Он хотел знать, выйду ли я за него замуж. Я не знаю, какого ответа он от меня ожидал. Я больше никогда его не видела.

Я хотела, чтобы меня видели. Это было абсолютной правдой. Все артисты, все люди хотят, чтобы их видели. Это наша главная потребность. Даже те скромные люди, которые не любят, когда на них смотрят.

Осознание этого пришло ко мне после длительного пребывания на ящике. Еще больше я любила заглядывать в глаза прохожих и видеть человека. Мне нравилась связь между нами.

Мне нужен был двусторонний обмен, отношения и приглашение к настоящей близости, которую я время от времени испытывала во взгляде прохожих. Но это случалось не всегда. Иногда это происходило, поэтому я продолжала этим заниматься.

Именно поэтому стриптиз, которым я пробовала заниматься спустя несколько лет, мне не подошел, хотя он и оплачивался намного лучше. На меня смотрели. Но меня не видели. Стриптиз-клуб уничтожал настоящую эмоциональную близость. Там было полно физической близости: я видела, как под столом одни девушки ублажали мужчин[7], а другие не стеснялись приставать к мужчинам у бара. Я танцевала на сцене часами, абсолютно без одежды, а потом часами разговаривала с самым одиноким мужчиной на планете, притворяясь, что пью шампанское. Мы, стриптизерши, были экспертами в алкогольных напитках. Это работа, которую ты тоже обязана усвоить в The Glass Slipper. Если бы я пила все то неоправданно дорогое шампанское (с него я получала пятнадцать процентов), которое для меня покупали одинокие мужчины, – они хотели поговорить, – во время своей шестичасовой смены я бы напивалась до полусмерти.

Иногда я приходила домой, и у меня был полный упадок сил. Я не понимала, что делать со всем этим одиночеством, которым со мной поделились. Годами позже я попыталась собрать это все в песне под названием «Берлин» (так меня звали в стриптиз-клубе):

Трудно работать на конвейере разбитых сердец.

Я не могу их починить, могу только раздеться и продавать себя по частям.

Люди смотрят лишь на твою промежность.

Никто не смотрит в глаза.

Это сводило меня с ума.

Иногда люди смотрели на меня и пытались вернуть цветок обратно Невесте, как бы отплачивая мне за цветок, который я им только что подарила.

Я показывала жестом: «Нет, нет, он твой».

Несколько раз люди возвращались ко мне спустя пятнадцать минут и клали свежекупленный букет у моих ног. Некоторые собирали цветы или цветки рододендрона из Гарвард-ярда и дарили их мне, а потом я вручала им один из своих цветов. Так мы и продолжали обмениваться ими, и это становилось смешно и сбивало с толку.

Иногда я уже не могла понять, кто что кому дарил.

Просить о помощи – это, по своей сути, сотрудничество.

Хирург знает, что его работа творческая. Машина не может сделать его работу, ведь она требует человеческой аккуратности и принятия решений. Операция не может пройти автоматизировано, необходимо критическое мышление и умение работать исходя из обстоятельств. Работа хирурга требует уверенности, сочетания интуиции и импровизации. Если хирург при операции на мозге неожиданно находит опухоль, и ему нужно попросить у ассистента что-то важное, причем сделать это быстро, у него нет времени на вопросы:

– Могу ли я просить о чем-то?

– Могу ли я доверять человеку, у которого собираюсь что-то попросить?

– Есть ли у меня силы попросить о чем-то в эту минуту?

Он просто понимает свое положение, он просит без стыда, получает правильный скальпель и продолжает делать надрез. На кону нечто большее. Это актуально для всех без исключения.

Те, кто может без зазрения совести попросить о чем-то, видят себя в сотрудничестве, а не в конкуренции с миром.

Если тебе стыдно просить, ты признаешь: «Ты имеешь надо мной власть». Если просишь с высокомерием: «Я имею власть над тобой». Просить о помощи с благодарностью значит: «Мы можем помочь друг другу».

Иногда мне надо было чихнуть. А статуи не чихают. Это стало драматическим внутренним процессом. Целую минуту я концентрировалась на этом чувстве в моем горле и носу, балансируя на грани. И иногда я все-таки чихала. Ничего не могла с этим поделать. Это невероятная дзен-практика. Иногда на мою щеку садился комар, или муха, или пчела, и мы так вместе и стояли. Иногда солнце светило прямо в лицо, и капля пота свисала с кончика моего носа, пока она не становилась настолько большой, что падала на тротуар. Иногда я вытирала свой нос, потому что болела. Или потому, что на улице было холодно. Иногда было настолько холодно, что мне приходилось продливать свой танец или дарение цветка, поэтому некоторые бедные люди стояли и терпеливо ждали, пока я исполняла странный, чересчур драматичный, авангардный танец, пытаясь хоть как-то согреться.

В конце я дарила цветок и изображала что-то театральным движением руки, при этом мне нужно было незаметно и грациозно вытереть сопли, висящие из белого от краски носа.

Искусству просить о помощи можно научиться, его можно изучать и оттачивать. Мастера этого искусства, как и мастера живописи и музыки, знают, что все зависит от импровизации. Оно процветает не путем создания правил, а путем разрушения этих норм. И к слову, здесь нет никаких правил. Скорее существует множество правил, которые так и просят, чтобы их нарушили.

Наш босс Гас в Toscanini's был настоящим покровителем искусства, идеальным примером человека, который отдавал всего себя жизни. Он раздвигал рамки того, что мы могли дать друг другу.

Он был любимым местным звездным мастером мороженого, страстно относился к музыке, культуре, политике Кембриджа и новым возможностям приготовления замороженного десерта. Он, как чокнутый профессор, с вдохновением изобретал из розовых зернышек перца, базилика и пива новые вкусы мороженого и сорбетов.

Гас жаждал объединять людей. Он печатал информацию о местных танцевальных ансамблях на картонных стаканах для кофе. Он дарил ящики мороженого научным сотрудникам из Массачусетского технологического института. Он предоставлял подарочные сертификаты на мороженое во время негласных аукционов, посвященных переустройству городских парков. Он был Дедом Морозом, который дарил всем мороженое. Нередко молодые инди-музыканты в Бостоне шли работать именно в Toscanini's или в Pearl Art & Craft (еще одно место с гибким графиком, куда запросто принимали на работу людей с синим ирокезом на голове).

Я нашла новую работу «выступи-на-улице-за-сто-долларов-в-день» и сорвала тем самым куш. Мне нужно было место, где я могла бы хранить свадебный наряд. Я просто не могла носить его из моей паршивой квартиры в магазин каждый день. Я продолжала работать в магазине, потом набиралась смелости и спросила Гаса:

– Хм, ты не возражаешь, если я оставлю свадебное платье в подвале? Там всего пара ящиков, одежда и косметика.