Читаем без скачивания Необычайная коллекция - Бернар Кирини

Магнетизм Гулда. Однажды, нагрянув к Гулду без предупреждения, я застал его за укладкой чемодана.

— Вы уезжаете?

— Вынужден!

— Вынуждены?

— Да, из-за Эрнана Зуазо. Он приезжает в Париж навестить сестру.

И Гулд объяснил мне, что между ним и упомянутым Зуазо много лет имеет место любопытный феномен, что-то вроде магнетического отталкивания, заставляющего их бежать друг от друга.

— Если нас не разделяет приличное расстояние, мы оба чувствуем себя плохо, недомогаем, слабеем.

— Заболеваете, короче говоря?

— Да, заболеваем. Нас мучают бессонница, жар, расстройство пищеварения, депрессия, апатия. Чем ближе Зуазо, тем хуже я себя чувствую; как только он удаляется, мне становится лучше. С ним происходит та же история. В идеале нам бы следовало жить как можно дальше друг от друга, на разных оконечностях прямой, пересекающей центр Земли. Но это уже крайность; расстояния в тысячу-другую километров нам достаточно, и мы не ощущаем никаких симптомов, пока живем на разных континентах.

— А если вы сближаетесь?

— Как я и говорил: начинаются недомогания и все такое. Мы очень стараемся держаться на расстоянии, но не всегда удается избежать беды. Однажды мы недоглядели и оказались в одной стране — в Испании: я был в Кастилии, а он в Галисии. Мы оба жестоко мучились, не понимая отчего. Только через два дня до меня дошло: он где-то рядом, слишком близко ко мне. И подумать только, мы с ним отправились в Мадрид в один и тот же день!

— И что же произошло?

— К счастью, ничего: мы застряли в пробках, каждый на своем шоссе, как будто магнитное поле отталкивало нас друг от друга, не давая войти в критическую зону.

Гулд сложил рубашку, убрал ее в чемодан и добавил:

— Это очень обидно, потому что Эрнан — милейший человек, и мы с ним прекрасно ладим. Встречаться мы не можем, но часто переписываемся.

НЕОБЫЧАЙНАЯ КОЛЛЕКЦИЯ (III)

Многоступенчатые книги 

Гулд. Некоторые книги куда весомее, чем кажется на первый взгляд. Вы думаете, что у вас в руках роман едва ли в две сотни страниц, который вы прочтете за один вечер. Заблуждение! Книжица с виду тонкая, но это обман зрения — на самом деле вам предстоит прочесть не двести, а две тысячи, двадцать тысяч, двести тысяч страниц! Вы будете читать десять, сто, тысячу вечеров, а может статься, и всю жизнь!

Я. Вы говорите о романах с продолжением?

Гулд. С продолжением? (Срывается на крик.) Да нет же! Нет! Ни романы с продолжением, ни романы-эпопеи, ни саги здесь ни при чем! Книги, о которых я говорю, закончены и в то же время незакончены, с виду они короткие, но на деле огромнейшие. Это многоступенчатые книги, подобные русским матрешкам, которых всегда много в одной. Иные из них вы можете прочесть, не догадываясь об их скрытых богатствах, и закрыть, даже не подозревая, мимо чего прошли. Это лучшие: они до смешного ревностно хранят свою тайну, пока не найдется умный читатель, который их раскусит. Другие многоступенчатые книги, напротив, предпочитают ясность и с первых страниц объявляют масть, указывая на скрытый в них месседж. Есть и золотая середина между этими крайностями: книги не таят своего двойного дна, но и не помогают читателю до него добраться. В общем, как вы уже поняли, мои любимицы — первые, безмолвные, от которых, читая, не дождешься ни словечка подсказки. Разоблачать их — сущее наслаждение и гордость для книголюбов вроде меня.

Я по-прежнему не мог понять, что это за пресловутые «многоступенчатые книги», и Гулд взялся меня просветить.

Для начала он показал мне собрание сочинений некого Поля Ласпальера (1880−1955), тринадцать романов, написанных и опубликованных между 1904 и 1954 годом. «Ровно пятьдесят лет, — подчеркнул Гулд, — это круглое число подтверждает мое убеждение, что он все предусмотрел с самого начала». На первый взгляд Ласпальер прошел обычный литературный путь, начав с банального романчика в манере Флобера, затем продолжив книгами более личными, порой даже оригинальными, и закончив тремя замысловатыми и непонятными сагами, очевидно, под влиянием Нового Романа. И только одно у него всегда оставалось неизменным: все его книги делятся на абзацы в десять строк — ни больше ни меньше. Ласпальер любил также сквозных персонажей: из романа в роман встречаются одни и те же имена, — в этих совпадениях, по его словам, не следовало искать никакого скрытого смысла; сам он списывал их на свою леность. («Уж если у меня есть персонаж, я выжимаю из него все, что могу».)

Однако на самом деле все не так просто с этими сквозными персонажами, как и с абзацами по десять строк. Только после его смерти читатели поняли, что, помимо тринадцати опубликованных романов, Ласпальер написал еще множество других: десятки, сотни, возможно, даже тысячи. Точнее, он их не написал — но все равно создал. Романы Ласпальера комбинируемы: взяв один абзац из одного, другой из другого и так далее, можно составить столько романов, сколько захочется.

«Если тринадцать романов в их видимом состоянии не обессмертили Ласпальера, — продолжал Гулд, — то из потенциальных книг, для которых они дают материал, выстраивается собор поистине головокружительной высоты. Представляете себе? Взявшись за перо, Ласпальер уже держал в уме свой план: год за годом он создавал творческое наследие, способное плодиться: каждый абзац каждой новой книги был одновременно новым абзацем и предыдущих, и последующих сочинений. Ему приходилось следить, чтобы каждое слово точно встраивалось не только в нынешнюю книгу, но и во все другие, прошлые и будущие; хотите, назовите это литературным фокусом, хотите — информационным подвигом».

С тех пор как был раскрыт секрет, группа поклонников — в которую входит и Гулд — занята воспроизведением сотен романов, которые Ласпальер написал, не написав, рассыпанных фрагментами в его изданных книгах. «В сущности, — объясняет Гулд, — его тринадцать книг надо рассматривать не как тринадцать “романов”, но как тринадцать пропозиций из миллионов возможных. Наше дело — воплотить остальные. Мы уже написали двести восемь. Там есть детективы, приключенческие романы, одно философское эссе в диалогах и даже порнографические книжонки, которые я лично составил, позаимствовав из романов Ласпальера самые крутые пассажи. Разумеется, по качеству эти книги неравноценны; некоторые комбинации приблизительны, и из них получаются не вполне складные тексты. Но другие, поверьте мне, дают потрясающие результаты, даже лучше, чем матрицы, иными словами, тринадцать комбинаций, записанных Ласпальером. Это подтверждает мою мысль о том, что, публикуя их, он думал об экспозиции своего материала, а не о конечном результате: то была не цель, а средство».

Гулд посмотрел на меня и прищурился. «Знаю, что вы мне возразите: мы могли бы ввести абзацы Ласпальера в память компьютера, чтобы все возможные комбинации выдала за нас машина. Ей ведь потребуется на это всего несколько минут, тогда как мы, работая вручную, потратим годы. Не так ли?»

Я открестился, как мог, от подобной мысли; но Гулд продолжил:

«Это было бы, разумеется, куда легче и избавило бы нас от многих трудов. Но это, я думаю, означало бы предать замысел Ласпальера. Он дал нам тысячи возможных романов не для того, чтобы мы пропустили их через дробилку компьютера и обработали, как банковские данные. Комбинировать абзацы Ласпальера следует не автомату, но эрудиту и даже, пожалуй, писателю. Это не черная работа — это искусство. Необходимы чутье, такт, чувство текста; вся прелесть нашего предприятия состоит в долгих и кропотливых поисках абзаца, который наилучшим образом подойдет к предыдущему. Компьютер попросту выплюнет вам сто тысяч романов без всякого порядка, даже не сгладив, так сказать, швы, — я говорю о маленьких усовершенствованиях, которые мы вносим в тексты, чтобы они были лучше, к примеру меняем время глагола или убираем повтор. Да, я говорил и повторяю: чтобы комбинировать Ласпальера, надо быть писателем. В таком духе он и замыслил свое творческое наследие: как открытую библиотеку, которой могут пользоваться люди доброй воли, чтобы писать, если у них есть мужество, характер и мало-мальский талант».

Другой пример: «Утренние холода» швейцарца Фердинанда Эркюля, начало 1940-х годов. «На первый взгляд, — объяснял мне Гулд, — в этой книге нет ничего необычного. Дать ее вам на десять минут или даже на час — вы увидите роман, ничем не отличающийся от других. Вы, наверно, прочтете его с удовольствием, потому что стиль хорош и юмор тонок, — так, по крайней мере, думаю я, а, как вы знаете, я имею нескромность полагать, что мое мнение чего-нибудь, да стоит. Короче говоря, эта книга покажется вам ничем не выдающейся, и вы удивитесь, с какой стати она оказалась в моей библиотеке».

Я полистал «Утренние холода» со смутной надеждой проникнуть в тайну книги, прежде чем мне откроет ее Гулд.