Читаем без скачивания Грех - Тадеуш Ружевич

Но он все не идет.

Он не знает, что нужен мне как глоток воздуха или воды, как пища и свет.

Если б он знал, он бы пришел.

Часов одиннадцать вечера, холодно, пусто. Я сижу в кругу света от электрической лампочки, за окном темень. Я запираю дверь на ключ, медленно спускаюсь по лестнице. Останавливаюсь. Вслушиваюсь.

ТЕРПИМОСТЬ

(перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян)

4 мая 1958 года я сидел в вагоне-ресторане скорого поезда. Робкие солнечные лучи падали на поля и, проходя сквозь оконные стекла, согревали мне лицо. В том году март и апрель выдались настолько холодными, что на деревьях померзли почки и птицы погибали в лесах. Сельских жителей и харцеров призывали по радио разгребать снег и подкармливать куропаток. Зелень на полях была хилая, словно измученная сражениями с тяжелой зимой.

Вошли две молодые девушки, сели за соседний столик. У одной — прямой нос и красивые полные губы. В их голосах было что-то от птичьего щебета. Лучше, наверное, просто слушать звучание, не разбирая слов, — скорее всего, они болтают о пустяках. Я просмотрел меню, выбрал обед. К столику подошла пожилая седая женщина:

— Это место свободно?

— Свободно.

Она пристроила на вешалку полиэтиленовый дождевик, сняла пальто и осталась в шерстяной кофте. Плотная, широкоплечая. Лет за шестьдесят. Румяное продолговатое лицо. Курносый нос, глаза — то ли серые, то ли голубые. Брови светлые. Ее пышущая здоровьем внешность вызвала во мне неприязнь. Невыразительные глаза наводили на подозрения. Слишком уж она довольна жизнью.

Подошел официант с подносом.

— Дайте мне это яичко.

Официант поставил перед ней хлеб, масло, яйцо под майонезом. Ела она быстро. Вскоре подошел другой официант:

— Салатику не желаете?

Женщина посмотрела на поднос:

— А какой салат?

— С селедочкой.

— Давайте селедочный. А он свежий?

— Свежий.

— Ну тогда дайте порцию.

Одна из девушек стрельнула глазами в нашу сторону и насмешливо улыбнулась. Я смотрел на лицо соседки, разрумянившееся еще пуще. «Как она жрет, — подумал я. — Из той категории людей, которые после определенного возраста только жуют и переваривают пищу. Страшно. Эти сонные глазки, тусклые, неподвижные, словно зерна. Глаза пресмыкающегося. Такие бывают у черепах, крокодилов. Застывший безжалостный взгляд. Взгляд из иной эпохи. Эпохи, не знавшей Иисуса, Ганди, Шекспира. Здесь сидит прожорливый древний реликт».

Я еще раз просмотрел меню.

— Мне комплексный обед.

— С телятинкой или с котлетой?

— С котлетой.

— Пожалуйста.

Официант ушел.

Женщина доела салат.

— Уф, наелась, — сказала она. — Я жуть какая голодная была. Просто терпежу никакого. Я когда голодная, прямо даже не знаю, что со мной творится. Теперь получше.

— Рад за вас.

— Такой уж у меня характер. Как поем, сразу хорошо делается.

— Вам повезло, что вы в вагоне-ресторане. Но это плохое свойство, порой можно попасть в ситуацию, когда приходится голодать.

— Салаты у них превосходные, свежайшие. Да, надо сказать, они стараются.

— Пожалуй…

— А теперь посмотрим-ка, что у них на обед.

«Прорва ненасытная!»

— Что там у вас на обед? — остановила она официанта.

— Телятинка с овощами и картофельным пюре, щавелевый суп, компот. Есть еще обед со шницелем…

— Хм, а что за телятинка?

— Телячье жаркое, почечная часть, очень вкусно.

— Что ж, попробуем вашу телятинку… А гарнир к ней какой?

— Зеленая фасоль.

— А еще что?

— Только фасоль.

— Ладно, несите обед с телятиной, посмотрим. Только, уж будьте добры, без картошки. Можно со свеклой.

Официант удалился, но женщина продолжала говорить ему вслед:

— Не могу я картошку есть.

— Вам нельзя картофель?

— И нельзя, и не люблю.

— Вам, наверное, крахмал вреден. Из-за давления.

— Да, да.

Девушки щебетали. В их голосах, приглушенно долетавших до меня, звенели голоса птиц. Чистые. Сами по себе наполненные радостью бытия.

Я присмотрелся к женщине.

«Картошку ей нельзя. Как эти чудища о себе заботятся. Бдят над старыми телесами, будто верные цепные псы. Она, видимо, какая-нибудь мелкая спекулянтка. Конечно, дерет с народа три шкуры. Получает посылки из-за рубежа. Ругает правительство. Будет есть без передышки несколько часов кряду».

— Теперь я довольна. Как наполню желудок, сразу хорошо делается.

Я приветливо улыбнулся ей, словно большому животному.

Официант поставил перед нами тарелки с супом.

— Принесите, пожалуйста, кусочек хлеба, — крикнул я ему вдогонку.

Одна из девушек, улыбаясь, протянула мне хлеб.

— Спасибо, я отдам, когда мне принесут.

Девушка отвернулась. Ее кожу озарял мягкий свет. Она была настолько плоская, совсем никакого живота, что я подумал: «У нее, наверное, все внутренности спрессованы».

— Это я хлеб съела. Вы уж простите, голодная очень была. Весь хлеб съела. — Старуха улыбнулась.

— Ничего страшного.

— Они в этом вагоне стараются. Даже окна чистые. Не забудьте, только без картошки. Нет! Кофе после обеда.

— Первый раз солнышко выглянуло. А ведь весна и так на полмесяца запоздала.

— Что ж это за кусочек! Как для ребенка. На один зуб. Возьму-ка я, пожалуй, вторую порцию. А ведь говорила им: без картошки. Нет, принесли с картошкой. Какая им разница? Хорошо хоть немножко фасоли положили. И даже приготовлена вкусно. Свежая.

— Тортика не желаете? — спросил у меня официант.

— Нет, спасибо.

— А вы?

— А что за тортик?

— Ореховый.

— Давайте кусочек торта. И кофе. Вообще-то не надо бы мне кофе пить. Из-за сердца. Ну ладно, выпью, чего уж там.

— Вы выглядите вполне здоровой.

— У меня внутри все хворое. Все! Ой! Аист! Аист на гнезде стоит. Аист. Вот здорово, что аиста увидела. Если в дороге увидишь аиста на гнезде, значит, вернешься в родные края, домой. И ничего дурного с тобой в пути не случится. Не заболеешь, не помрешь. Такая прежде у людей была примета. Вам смешно. Ну вот, я уж и наелась. Но телятины этой — просто кот наплакал.

— Нынешней зимой много птиц погибло. Куропатки в полях. Хоть и призывали крестьян разгребать снег, но кто ж послушается? В огородах тоже еще черно. Ростки показались, а потом снова все спряталось. У меня земли нет, но…

— У меня на участке нарциссы до сих пор не распустились, а ведь в другие годы уже две недели бы как цвели.

— Так у вас участок?

— Да, есть у меня участок. Под Варшавой.

— Теперь понятно, почему у вас такой цветущий вид. Работа на свежем воздухе. Приятное занятие. Здоровое и доходное.

Женщина посмотрела на меня с иронией:

— Приятная, как же… Я этой приятной работой уже сыта по горло. Из ушей лезет. Я зарплату, как служащие, не получаю. Какое им дело до земли? Отработают восемь часов и — в кафе, в театр. Одеты всегда чисто, ручки красивые. Сидят у государства на шее и в ус не дуют. Урожай, неурожай, жара, холод — все равно зарплату свою получают. Поглядите на мои руки. Небось удивляетесь, что они такие неухоженные. Я себе миниюр не делаю, а лицо красное от дождя и ветра…

— Вы несколько преувеличиваете… Служащие тоже по-разному получают. На тысячу злотых, знаете ли, с семьей прожить нелегко.

— А я даже и того с земли не имею. В землю вкладывать надо. И налоги платить. Мне и тысячи не заработать.

— А сколько вы платите налогов? Так, чисто из любопытства спрашиваю.

— Не помню уже. Из головы вылетело.

«Вылетело у нее из головы, как же. Наверняка какая-нибудь мизерная сумма, но и с этим крутит, норовит обмануть государство. Служащим завидует. А у самой участок под Варшавой, земля. Это ж ведь золотая жила. Варшавские зеленщики на деньгах сидят. Эта вот здесь, на моих глазах, жрет без передыху и говорит, что трудно ей. Интересно, чего ей еще надо. «Миникюра» у нее нет. У этой коровы еще «миникюр» должен быть. Ясное дело, у нее претензии ко всему народу и к правительству: «миникюра» у нее, видите ли, нет. Интересно, какой от нее прок? Сколько она съедает каждый день? Какой в этом смысл? Кормить организм, который производит лишь навоз и злобу».

— По-моему, такая работа лучше, чем в учреждении. Сидеть на стуле среди бумаг. Вы выглядите гораздо лучше, чем другие женщины в этом вагоне. У вас вид здоровый. А они все такие бледные, усталые, посмотрите сами.

— Это я-то здоровая? Я так выгляжу, потому что от ветра кожа становится красной и грубой, как у дикарей. На медкомиссии была, там та же песня. Я ж ведь на инвалидности. Пособие получаю.

«Пособие она получает. Да они государство обворовывают. Государство? Вор у вора крадет. И все ноют. И как только она это пособие выбила?»

— Я когда на комиссию вошла, все расхохотались. А вы что тут делаете? Вы же прямо-таки образчик здоровья. А как обследовать-то начали… Враз другие мины состроили. У меня и почки больные, и желудок, и сердце. Все во мне хворое.