Читаем без скачивания «Дух мадам Краул» и другие таинственные истории - Джозеф Ле Фаню

Отец закончил свой рассказ приглушенным голосом, глядя прямо в огонь, и раз или два отер своей большой рукой испарину со взмокшего от страха лба; вслед за тем отец испустил тяжелый вздох или скорее стон.

Мать, ни жива ни мертва от страха, забормотала молитвы. Меня тоже бросило в дрожь, и я чуть не заплакал, потому что все знал про белую кошку.

Мать похлопала отца по плечу, чтобы ободрить, потом, склонившись, поцеловала и наконец расплакалась. Отец сжал ее ладони в своих, он казался очень удрученным.

«Когда я входил, со мной никого не было?» — спросил он очень тихо, обернувшись ко мне.

«Никого, батюшка, — ответил я, — только седло и уздечка, что были у тебя в руке».

«А белого ничего?» — повторил он.

«Нет, ничего».

«Тем лучше», — сказал отец, перекрестился и забормотал что-то себе под нос; я знал, что это была молитва.

Выждав, пока он помолится, мать спросила, где он впервые увидел белую кошку.

«Я взбирался на бохерину (так на ирландском называют дорогу, вроде той, которая поднимается к фермерскому дому) и вспомнил, что все работники с коровами, а за конем присмотреть некому, кроме меня; тогда я решил оставить коня внизу на кривом поле и отвел его туда, спокойного и свежего, потому что ехал полегоньку. Я отпустил его, обернулся, держа в руке седло и уздечку, и тут заметил, как кошка выскочила из высокой травы на обочине тропинки; она прошлась передо мной поперек тропы, потом в обратную сторону, побежала с одного боку, с другого, не спуская с меня горящих глаз; она подкралась совсем близко, и мне почудилось, что она рычит. Так я и добрался до дверей и стал стучаться и звать — это вы сами слышали».

Чем же так взволновал этот незамысловатый случай отца, мать, меня самого, а под конец и всех остальных, кто жил под нашим деревенским кровом? Отчего мы усмотрели в нем дурное предвестие? Дело в том, что, как все мы верили, встреча с белой кошкой сулила моему отцу близкую смерть.

До тех пор примета никогда не обманывала. Не обманула и в этот раз. Спустя неделю батюшка подхватил лихорадку, которая ходила в ту пору в наших краях, и, не проболев и месяца, сошел в могилу.

Здесь мой приятель Дэн Донован сделал паузу; я заметил, что он молится, — губы его шевелились; я понял, что он произносит молитву за упокой души.

Чуть позже он заговорил снова:

— Прошло уже восемьдесят лет с тех пор, как моя семья впервые столкнулась с этим дурным предзнаменованием. Восемьдесят лет? Да, именно. А вернее, почти девяносто. В прежние времена мне не раз приходилось беседовать со стариками, которые хорошо помнили все, что тогда произошло.

А случилось следующее.

Владельцем старой фермы в Драмганниоле был в свое время мой двоюродный дед, Коннор Донован. Он имел такое состояние, какого никогда не было ни у отца моего, ни у деда, потому что на короткое время взял в аренду Балраган и сделал на этом деньги. Однако деньги не смягчают жестокого сердца, а двоюродный дед был, как я опасаюсь, человек недобрый — беспутные люди редко бывают милосердными. Он выпивал, а в гневе ругался и страшно богохульствовал — так недолго и душу погубить.

В те времена наверху, в горах, вблизи Каппер Куллена, жила красивая девушка из семьи Коулман. Мне говорили, что в наши дни никого из Коулманов там уже нет: вся семья вымерла. За голодные годы очень многое изменилось.

Звали ее Эллен Коулман. Семья ее была небогатой. И все же такая красавица могла бы рассчитывать на хорошего жениха. Но она сделала выбор, хуже которого и быть не могло.

Кон Донован — мой двоюродный дед, Господи его прости! — видел Эллен Коулман, когда бывал, случаем, на ярмарке или на храмовом празднике, и влюбился — а кто бы на его месте устоял?

Он плохо обошелся с девушкой. Он обещал жениться и сманил ее, а потом нарушил обещание. Это старая история. Девушка ему надоела, а кроме того, он хотел многого в жизни добиться и поэтому взял себе жену из семьи Коллопи, с богатым приданым: двадцать четыре коровы, семьдесят овец и сто двадцать коз.

Кон Донован женился на этой самой Мэри Коллопи и стал еще богаче, а Эллен Коулман от горя умерла. Но нашему крепкому фермеру это было трын-трава.

Ему хотелось завести детей, но детей у него не было — вот и все, чем наказал его Господь, а в остальном у него все шло как по маслу.

И вот как-то ночью Кон возвращался из Нинаха, с ярмарки. В то время дорогу пересекала мелкая речка — мост через нее перебросили, как я слышал, уже позже; летом она часто высыхала. И это сухое русло, поскольку ведет оно прямиком, не петляя, к старому дому в Драмганниоле, обычно использовали, чтобы срезать путь. Ночь была светлая, лунная, и мой двоюродный дед направил лошадь в ту самую пересохшую речку; достигнув двух тополей у границы фермы, он свернул на луг и двинулся в дальний его конец, где под ветвями дуба в живой изгороди есть проход, — оттуда до дома остается всего несколько сотен ярдов.

В конце луга Кон Донован заметил — или ему привиделось — какое-то белое пятно; оно медленно передвигалось по земле к проходу, временами делая мягкие прыжки; эта белая тварь, скользившая вдоль ряда кустов, была, как описывал дед, размером не больше его шляпы — вот все, что удалось разглядеть, прежде чем она скрылась в том самом месте, куда он направлялся.

У самого прохода лошадь заартачилась. Двоюродный дед понукал ее, улещал — все было бесполезно. Он спешился и попытался провести лошадь за повод, но она с фырканьем отпрянула и принялась дрожать всем телом. Двоюродный дед снова поднялся в седло. Но лошадь не успокоилась и не слушалась ни ласки, ни плетки. В свете полной луны дед не обнаружил ничего, что могло бы напугать кобылу; задержка в двух шагах от дома показалась ему особенно досадной, и он окончательно потерял свое, далеко не ангельское, терпение; всерьез пустив в дело плеть и шпоры, он подкрепил свои усилия потоком ругательств и богохульств.

Внезапно лошадь прыгнула в проход, и Кон Донован, пролетая под мощной дубовой ветвью, ясно увидел стоявшую рядом, на насыпи, женщину, которая вытянутой рукой ударила его в плечо. От удара он припал к лошадиной шее; кобыла, в отчаянном испуге, диким галопом прискакала к дверям дома и остановилась, дрожащая и взмыленная.

Ни жив ни мертв, мой двоюродный дед вошел в дом. Он рассказал жене свою историю, быть может не всю, а только то, что пожелал. Жена не знала, что и подумать. В одном не приходилось сомневаться: случилась беда. Муж был очень слаб и плох и просил немедля послать за священником. Когда больного укладывали в постель, то на его плече, там, куда пришелся удар, обнаружили пять отметин от пальцев. Эти странные следы — которые, как рассказывали, по цвету напоминали ожог от удара молнии — оставались на его теле до самой смерти.