Читаем без скачивания Анжелика и дьяволица - Анн Голон

Сидя по ту сторону грубого деревянного стола, Анжелика не сводила с де Пейрака пылающих глаз. Мир вокруг перестал существовать для нее. Только он оставался на земле — и их жизнь. Он говорил, а перед ней вставали образы, воспоминания, даже о тех временах, когда они были в разлуке.

Граф превратно истолковал ее молчание.

— Вы все еще сердитесь на меня! — произнес он. — За все происшедшее в последние дни… Я сделал вам больно!.. Ну, скажите же мне, что вас оскорбило особенно мучительно в моем безобразном поведении. Пожалуйтесь чуточку, дорогая моя, чтобы я узнал вас получше…

— Жаловаться, — прошептала она, — на вас?.. Ведь вам я обязана всем на свете! Нет, это невозможно… Правда, есть вещи, которые я, скажем так, не поняла, потому что я тоже недостаточно знаю вас…

— Например?

Но она уже все позабыла. Ее упреки вдруг растаяли под солнцем любви столь нежной и столь глубокой.

— Так вот!.. Вы назначили Колена губернатором. — Вы бы предпочли, чтобы я его повесил? — Нет, но…

Он улыбнулся ей снисходительно.

— Да, я понимаю!.. Этот союз двух мужчин, в то время как они должны были бы стать врагами из-за прекрасной Елены Троянской note 7, достаточно гнусен!.. Вам он причинил страдания?

— Немножко… Это чисто по-женски, не правда ли?

— Согласен с вами… Но вы прелесть, — отвечал де Пейрак. — Что еще?

— Вы вынудили меня идти с ним под руку, когда мы направлялись в пиршественную залу…

— Признаю, это было совершенно омерзительно. Простите меня, сердце мое. Бывают моменты, когда, отчаянно за что-то сражаясь, наносишь неловкие удары. Я переусердствовал, наверно, в своем желании изгнать прошлое с глаз долой, позабыть…

— И вы флиртовали с этой Инее! — С какой Инее? — удивился он.

— Ну, с любовницей-испанкой Ванерека.., на пиру…

— А, вспомнил!.. Долг хозяина! Должен же я был как-то утешить очаровательную молодую особу за то внимание, что вам уделял наш выходец из Дюнкерка. Страдая от яда ревности, испытываешь какую-то жалость к тем, кто переживает те же муки…

Анжелика опустила голову. Вместе с памятью к ней возвращалась боль.

— Есть кое-что и поважней, — прошептала она.

— Но что же?

— Эта западня на острове Старого корабля! Завлечь туда нас. Колена и меня, — это совсем не в вашем духе! Лицо графа де Пейрака помрачнело.

— Действительно, это совсем не в моем духе.

Он вытащил из камзола смятый клочок бумаги и протянул ей.

Анжелика разобрала нацарапанные грубым почерком слова:

«Ваша супруга находится на острове Старого корабля с Золотой Бородой. Причаливайте с северной стороны, чтобы они не заметили вашего появления. Вы сможете тогда застать их в объятиях друг друга».

Дрожь прошла по телу Анжелики. Безотчетный ужас, не паз овладевавший ею в последние дни, вновь охватил ее, сковал холодом все тело.

— Но кто.., кто мог написать такое?.. — прошептала она. — Откуда у вас эта записка?

— Я получил ее от матроса из экипажа Ванерека, но он служил лишь посредником. Вместе с ним я попытался найти субъекта, который велел ему вручить мне это письмо, но тщетно. Так «они» действуют. «Они» используют момент, чтобы раствориться среди нас, когда экипажи высаживаются на берег и в порту возникает сутолока; «они» делают свое дело, а затем исчезают, как призраки.

— Кто это — «они»? Пейрак был явно озабочен.

— В Заливе есть чужие, — произнес наконец граф, — они шныряют повсюду и — я имел возможность убедиться в этом — проявляют чрезмерный интерес к нам.

— Французы, англичане?

— Сие мне неведомо. Скорее французы, но на их кораблях нет никаких флагов; цель их — посеять беспорядок среди нас.

— Не из их ли числа тот бледный человек, который сообщил мне, что вы требуете меня на остров?

— По-видимому. А также человек, который по дороге в Хоуснок передал мне ложное известие, что вы спасены и плывете на «Ларошельце» к Голдсборо…

Граф поведал жене, что, не волнуясь более после этой встречи за ее судьбу, он решил следовать за Сен-Кастином до Пантагуета, по дороге в Голдсборо, вознаградив человека, предупредившего его.

— Я дал ему несколько жемчужин.

— Но… Кем же все-таки «они» могут быть? Кто их посылает?

— Узнать это пока невозможно. Ясно лишь одно — «они» были хорошо осведомлены о наших делах и поступках; «они» не отступают ни перед чем, ибо в кругу моряков передавать ложные вести считается низостью более постыдной, чем прямое преступление. Даже среди врагов у людей моря существует солидарность, преступить которую могут себе позволить только омерзительные существа или откровенные бандиты. Похоже, те, о ком мы говорим, принадлежат к наихудшей породе.

— Так, значит» я была права, — выдохнула она, — опасаясь неведомой.., дьявольской затеи, начавшей свое шествие — Итак, я увидел вас на острове с Золотой Бородой. Но тут вмешались обстоятельства, неизвестные нашим врагам, нечто такое, чего они не могли знать и что меняло все: Золотая Борода — это Колен. Колен Патюрель, Король рабов из Микнеса, являющийся мне почти другом, по крайней мере, человек, которого я весьма почитал, ибо репутация его в Средиземноморье велика. Да, это многое меняло для меня. Колен! То, что вы одарили этого человека своей.., скажем, дружбой.., не было бесчестьем… Но я должен был удостовериться, что это действительно Золотая Борода. Я отослал Жана за подкреплением, приказав ему возвращаться по фарватеру, только во время отлива.

— А сами остались.

— Остался.

— Вы хотели знать, что я такое? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

— И я узнал.

— Вы не боялись сделать горькие открытия?

— Они оказались замечательными и укрепили мое сердце.

— Вы, как всегда, любитель безумных пари!

— Дело не только в этом. В решении остаться на острове и спрятаться там до возвращения моих людей крылось не только желание узнать побольше о моей супруге, этой прекрасной незнакомке. Конечно, раз представилась такая возможность, муж может многое узнать о красивой женщине, беседующей с мужчиной, который когда-то был ей небезразличен и который, она это знает, еще любит ее. Но одно лишь любопытство не могло бы подвигнуть меня на столь мучительное испытание, если бы сама ситуация к тому не вынудила. А она была щекотлива, или, скажем так — деликатна — по многим соображениям. Посудите же сами, сердце мое, если бы я предстал перед вами в одиночку в качестве оскорбленного супруга, неужели Колен легко дал бы себя убедить в моих мирных намерениях? А сам он, в качестве пирата, приговоренного быть повешенным быстро и высоко, вряд ли позволил бы хозяину Голдсборо легко себя запугать. Вы обвиняете меня в том, что я слишком легко принимаю самые сумасшедшие вызовы, но мысль сойтись с ним в поединке на этом берегу, имея в качестве свидетелей лишь вас и тюленей, с единственно возможным исходом