Читаем без скачивания Анжелика и дьяволица - Анн Голон

— Примите мои извинения, сударыня, — сказала она герцогине, — я должна вас покинуть. Что бы вы ни говорили, я пришлю к вам одну из ваших девушек. Она зажжет свечи, и, если вы чувствуете себя лучше, вам принесут ужин. Просите все, в чем возникнет необходимость.

— Вы уходите? — спросила герцогиня едва слышно. — О, прошу вас, не покидайте меня!

— Но здесь вы в полной безопасности, — заверила ее Анжелика, заметив тревогу в голосе женщины.

Под этой мужественной внешностью скрывалось хрупкое существо, с трудом приходящее в себя после ужасов кораблекрушения. О том, что ей были видения, она рассказывала, как о чем-то совершенно естественном!..

— Я тотчас же пошлю к вам сиделку, — настаивала Анжелика, успокаивая ее, как ребенка. — Не волнуйтесь!

Внезапно насторожившись, она прислушалась к звуку мужских шагов на лестнице. В проеме открывшейся двери появился мальтиец Энрико.

— Госпожа графиня, его сиятельство Рескатор спрашивает вас.

Глава 4

Когда Энрико возвращался на берег моря, он вновь начинал титуловать своего хозяина Рескатором.

Анжелика торопливо следовала за мальтийцем; сердце ее колотилось, объятое страхом и одновременно чувством облегчения. Значит, «он» все же потребовал ее к себе.

Они вышли из форта и стали подниматься по направлению к деревьям. Когда они вышли на окраину селения, последний Дом которого стоял несколько в глубине, Анжелика услышала, как бьется о скалы прибой, и ей припомнилась похожая фраза, завлекшая ее в ловушку. То было несколько вечеров тому назад, когда незнакомый матрос, бледный, со странными глазами, пришел к ней и сказал: «Господин де Пейрак просит вас», — и заманил ее на островок Старого корабля.

Анжелика инстинктивно схватилась за пояс. Она забыла пистолеты. Какая глупость! Повернувшись к мальтийцу, она невольно воскликнула:

— Тебя действительно послал господин де Пейрак? Неужели и ты предал меня?

— Что происходит?

Граф стоял на пороге последнего деревянного дома. Его высокая фигура вырисовывалась на фоне огня, пылавшего в деревенском очаге, сложенном из валунов.

У Анжелики вырвался вздох облегчения.

— Ах, я испугалась, что опять попала в ловушку; в прошлый раз это был белый дьявол, пришедший с моря…

— Белый дьявол?!.

Пейрак посмотрел на нее, заинтригованный.

Он спустился ей навстречу и взял ее под руку, чтобы помочь переступить через каменный порог.

Жестом он отпустил мальтийца и закрыл тяжелую деревянную дверь, которая не пропускала грохота волн.

Только потрескивание огня слышалось в комнате. Анжелика подошла к очагу и протянула руки к пламени. От волнения ее била дрожь.

— Как вы нервны! — мягко сказал он.

Она обратила к нему свой прекрасный взгляд; от тревоги и муки глаза ее потемнели и приобрели оттенок морской воды, волнуемой штормом.

— И меньшего бы хватило после этих ужасных дней.

К тому же, я опасалась, вы забудете, что мы сказали друг другу сегодня утром.

— Как мог я забыть, особенно если на меня устремлены ваши прекрасные глаза!

Его родной голос с нежными модуляциями пронзил ее, она исступленно посмотрела на него, не в силах поверить в полное прощение.

Граф улыбнулся.

— Да, сердце мое, давайте объяснимся, — молвил он, — время приспело, мы слишком медлили с этим. Садитесь. Он указал ей на один из двух табуретов — кроме них да грубого стола и рыболовных снастей в хижине больше ничего не было.

Сев по другую сторону стола, Жоффрей внимательно изучал ее, и страстное чувство сверкало в его тяжелом взгляде. На ее лице, обрамленном роскошными светло-золотистыми волосами, он находил следы, оставленные скорбью, и следы удара, который он нанес ей. Воспоминание о собственной жестокости потрясло его.

— О, возлюбленная моя! — прошептал он глухо. — Да, вы правы; не дадим же нашим врагам одержать верх над нами. Никакое оскорбление не должно разрушить то, что нас связывает.

— Я не оскорбила вас, — пробормотала они… — или чуть-чуть.

— Мне нравится эта оговорка, — сказал Пейрак. И он расхохотался.

— — Дорогая, вы восхитительны. Вы всегда веселили и восхищали меня вашей непосредственностью. Садитесь же.

Она не знала, смеется ли он над ней или нет, но тепло его голоса сняло напряжение, терзавшее ее.

Она села, как он повелел. Под его влюбленным взглядом растаяли и ее страх, и ужасное ощущение, что она потеряла его и вновь осталась одна на белом свете.

— Может быть, мы слишком долго были одиноки? — заговорил он, словно отзываясь на ее тайные мысли. — Может быть, когда приговор короля разлучил нас, мы не поняли всей силы нашей любви, а встретившись вновь, не поняли всей глубины наших ран? Вы слишком долго привыкали защищаться в одиночку, никому не доверять, бояться злобной судьбы, уже однажды столь жестоко обрушившейся на вас.

— О да, — воскликнула, словно прорыдала, она. — Мне было восемнадцать лет. Вы были моим небом, моей жизнью, и я потеряла вас навеки. Как смогла я выжить?

— Да, бедная девочка! Я недооценил всей мощи чувства, которое вы мне внушили, и особенно силу чувства, которое вы испытывали ко мне. Я думал, что раз я исчез, вы забудете меня.

— Это устроило бы вас, чтобы вернуться к вашей первой возлюбленной, Науке… О, я знала вас… Вы способны были принять смерть, чтобы узнать, вертится ли Земля, а в разлуке со мной вы смогли выжить и вкусить от всех удовольствий вашей полной приключений жизни…

— Да, вы правы. Однако послушайте, вот что я открыл в эти последние дни, во время той бури, потрясшей нас обоих. Конечно, тогда, давно, вы очаровали меня, я был без ума от вас, однако, как вы только что сказали, я смог выжить. Но сегодня я бы уже не смог. Вот что вы сделали со мной, сударыня, и, конечно, такое признание дорого мне далось.

Граф улыбнулся, но Анжелика видела, как на его смуглом лице, отмеченном жестокой печатью жизни, грубыми шрамами, белевшими сквозь загар, с силой проступает то подлинное чувство к ней, которым он был преисполнен. Его пылающий взгляд остановился на ней, в нем читалось что-то вроде удивления.

— Странная это вещь — Любовь, — продолжал он, словно обращаясь к самому себе, — удивительное растение. Молодость полагает, будто срывает его в пору цветения, и что дальнейшая его участь — увядание. На самом же деле — это всего лишь первые ростки плода более сочного, дарованного лишь постоянству, пылкости, познанию друг друга. Не раз за эти последние дни вы вновь представали передо мной такой, какой прибыли когда-то в Тулузу — прекрасной, гордой, необычной, ребячливой и вместе с тем проницательной. Возможно, в те времена я не хотел знать, что ваша непохожесть на других пленяла меня еще более, нежели ваша красота. Кто знает, что мы любим в том первом взгляде, связывающем одно существо с другим? Часто, сами того не ведая, мы прозреваем в нем скрытые сокровища, сдерживаемую силу, и только будущее обнаруживает их… Но сильные мира сего не оставили мне времени раскрыть эти сокровища в вас… Даже в те времена я был настороже. Я думал: она переменится; став как все, она утратит эту упоительную непримиримость, эту страсть к жизни, этот тонкий ум… Но нет… И вот я вновь обрел вас, все ту же — и вместе с тем другую… Не обращайте ко мне ваш взор, любовь моя. Не знаю, где вы черпаете свою обольстительность, но она потрясает все мое естество.