Читаем без скачивания Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы - Ален Безансон

В пределах, которые ставит историческая точка зрения, можно попробовать сравнительно оценить нравственное разрушение, причиненной в нашем веке нацизмом и коммунизмом.

Под нравственным разрушением я имею в виду не распущенность нравов в том смысле, в котором на это с незапамятных времен жалуются старики, глядя на нравы молодежи. Я не хочу также судить этот век в сравнении с другими. Нет никаких философских оснований считать, что человек раньше был более добродетельным или менее добродетельным. Фактом остается, что коммунизм и нацизм взялись пойти против течения и изменить нравственные правила, сознание добра и зла. По этой причине были совершены некоторые вещи, которых доныне человеческий опыт еще не знал.

Хотя интенсивность преступления была доведена нацизмом до такого уровня, с которым коммунизм, может быть, не сравнялся, следует, однако, констатировать, что коммунизм повлек более широкие и глубокие нравственные разрушения. Тому есть две причины.

Во-первых, обязанность усвоить новые нравственные правила охватывает все население, подвергающееся перевоспитанию. Свидетельские показания говорят нам, что это принудительное обращение — самая невыносимая часть коммунистического гнета и что все остальное: отсутствие политических и гражданских свобод, полицейская слежка, физические репрессии, даже страх — ничто в сравнении с этой воинствующей педагогикой, которая сводит с ума, нагому что противоречит очевидным, чувственно и разумно воспринимаемым фактам. Что в конечном счете все множество «мер» и «органов» ей подчинено. И поскольку коммунизм, в отличие от нацизма, располагал временем, педагогика пошла до конца. Ее крушение или отступление оставили в наследство травмированное человечество, и отравленные души тут труднее очистить, чем в Германии, которая после временного отчуждения пробудилась от кошмара, готовая к труду, к суду совести, к очищающему покаянию.

Во-вторых, потому что сохраняется неискоренимая путаница между общепринятой и коммунистической моралью: вторая прячется за первой, паразитирует на ней, поражает ее, как гангрена, делает из нее инструмент распространения своей заразы. Вот недавний пример: в одной из дискуссий, последовавших за появлением «Черной книги коммунизма», автор передовиц в «Юманите» заявил по телевизору, что 85 миллионов погибших ни в чем не омрачают коммунистического идеала: они представляли собой всего лишь достойный глубокою сожаления уклон. После Освенцима, продолжал он, нельзя быть нацистом, но после советских лагерей можно оставаться коммунистом. Этот человек, говоривший в полном сознании, совершенно не отдавал себе отчета в том, что вынес себе самый роковой приговор. Он не заметил, что коммунистическая идея настолько растлила принцип реальности и нравственное начало, что действительно смогла пережить 85 миллионов трупов, в то время как нацистская идея под своими трупами рухнула. Считая, что он говорит как человек великой честности, как бескомпромиссный идеалист, он произнес чудовищные слова. Коммунизм более извращен, чем нацизм, потому что он не предлагает человеку сознательно принять мораль преступника, но пользуется духом справедливости и добра, распространенным по всей земле, чтобы но всей земле распространить зло. И любой коммунистический опыт вновь начинается в невинности.

Глава третья

Разрушение политики

Я рассмотрел физическое уничтожение людей и разрушение их нравственной природы — природы разумных существ, способных различать добро и зло. Следует еще рассмотреть разрушение политической природы, то есть способности создавать семейные и общественные связи, обустраивать отношения правителей с подданными, формируя таким образом полис, государство.

Прежде чем захватить власть и для того чтобы ее захватить, коммунистические и нацистские партии используют все имеющиеся политические средства. Они включаются в политическую игру, но сами при этом остаются вне игры, подчиняясь собственным критериям и внутрипартийной дисциплине. К примеру, когда партия большевиков требует отдать землю крестьянам и немедленно заключить мир, это не значит, что она успокоится, когда будут удовлетворены оба эти требования. Большевикам нужно привлечь на свою сторону крестьян и солдат, чтобы начать революционный процесс. Но вот революция осуществлена — земля у крестьянина отбирается, и начинается активная подготовка к войне. Партия не видит в этом ни малейшего противоречия. Ни одно дело не завершается достижением поставленной цели, оно включено в бесконечное движение и существует только как жертва, приносимая ради другого дела, выходящего за провозглашенные ранее пределы.

Придя к власти, партия как никогда ранее ведет политику разрушения политики. Все органические формы общественной жизни ликвидируются: семья (если партии хватает на это сил; семья повсюду оказывает сопротивление и тем не менее все-таки размывается и деградирует), классы, общественные организации и государственные органы. Людей полностью лишают права на объединение, на самостоятельную организованность, на представительство, сводят до положения винтиков и в этом виде загоняют в новые общественные формы. Эти формы строятся по образцу тех, которые должны были бы существовать, если бы социализм существовал как общество, и получают названия советов, союзов, коммун. Поскольку социализм существует лишь в воображении, жизнь новых общественных форм поддерживается исключительно принуждением. Решение о том, должны ли новые органы и организации получить названия, отражающие воображаемый социализм, или сохранить старые, чтобы казалось, будто прежний мир еще в некоторой степени существует, зависит от текущих политических выгод: во втором случае их назовут профсоюзами, академиями, парламентами, кооперативами — эту омонимию можно «политически использовать» Какое множество западных парламентских или муниципальных делегаций попались на удочку, считая, что их принимают парламентарии и члены городских управ, а не партийные чиновники, присвоившие эти названия!

В общих чертах нацистская партия подражала коммунистическому разрушению политики. Она тоже захватила власть, скрывая свои реальные цели и обманывая временных союзников (из числа правых консерваторов), чтобы затем подавить их. Она тоже создала новые организации и вербовала туда молодежь и «массы» Нацистская идея не требовала немедленного уничтожения прежних общественных форм — нацисты довольствовались тем, что нейтрализовали и подчинили их. Поэтому при нацизме сохранились предприниматели, рынок, судьи, чиновники прежнего типа, занимавшие свои должности до нацистов, не снятые с них и продолжавшие руководствоваться прежними правилами. Начавшаяся война ускорила наступление тотальной власти нацизма и закрепила ее. Мы не знаем, как все развивалось бы дальше в случае победы.

Fűhrerprinzip — существенная деталь задуманного нацизмом возврата к природе. Стержнем организации всего общества должна была стать пирамида лояльных, связанных присягой, преданных рейху начальников, возглавляемых вождем, прославление которого нерасторжимо связано с духом всей системы.

Коммунистическая партия тоже имеет иерархическую структуру, но в принципе— на демократической и выборной основе. Оригинальность партии Ленина состояла в том, что с самого ее основания центр указывал партийным «низам», кого они должны выбирать, так что демократические выборы просто давали возможность испытать всемогущество центра. Дело в том, что гностическое сознание и научное знание, на которых зиждилась партия, теоретически были достоянием ее руководства и отсюда, из этой точки, шли в «низы», которые, препоручая власть «центру», проявляли свои успехи в усвоении доктрины и «партийной линии» В результате со времен Ленина наблюдался культ вождя, достигший своего апогея при Сталине. Культ выжил, но при Брежневе уже было ясно, что идол внутри пустой. Культ вождя противоречит коммунистической доктрине, и троцкистские блюстители чистоты учения возмущенно отвергали его. Но реальная действительность обнаруживает себя в системе, основанной на нереальной сверхдействительности: человеку удобнее поклоняться себе подобному, нежели абстрактному, очевидно ложному учению.

Итак, лишь постольку, поскольку коммунистическая и нацистская власть воплощалась в реальных личностях, остатки политики сохранялись внутри партии, единственной выжившей реальной организации Политика сводилась к тому, что воображал Монтескье, описывая оттоманский или персидский двор, — к смеси ненависти и интриг между лицами и кланами на временное объединение в погоне за личной властью, причем этот сговор мог быть, а мог и не быть обоснован изменением партийной линии в рамках одной и той же общей политики. Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Сталин ставили одну и ту же цель — социализм; но надо было, чтобы кто-то один был верховным вождем. И в этой банке с пауками не прекращались предательства и убийства.