Читаем без скачивания Медовый месяц Золушки - Георгий Полонский

Во все глаза следила Золушка за гордой грациозной кобылой мужа (ох, и страдала же красавица Карма от его жестоких шпор! Но - боготворила седока, обожала, вот странность!), а до слуха доносились королевские нотации:

- Ты уж слишком безответна, так нельзя. Моя покойница, бывало, сервиз на сто двадцать персон поколотит, если что не по ней! Изумительно тарелки метала, земля ей пухом… Вот бы у кого тебе поучиться… Вообще-то я дал слово кое-кому, что буду совсем другие мысли тебе внушать. Ладно… замнем… Ты поскучнела что- то. Неинтересно со мной? О чем думаешь?

Она сказала: о Лариэле… о том, как трудно ему.

Тут они услыхали голос герцогини Гортензии: "Алкидушка! Друг мой!" - напевно звала свояченица. Золушка быстро сказала, что пойдет поискать блюдо с черносливом. В дверях они с герцогиней столкнулись, Золушка поклонилась приветливо, но та ничего не пожелала ей сказать, совсем ничего…

Едва свояченица приступила к обработке короля, он захныкал, что решительно не способен на такие вещи…

- Опять двадцать пять! - закатила глаза герцогиня. - Но ведь и сын ваш продолжает упираться… Нельзя же быть такими эгоистами в конце концов. Страна уже неделю сидит без творога!

- Не вся, не вся - я, например, получаю. И, знаешь, Гортензия, самодельный творог моей невестушки совершенно ничем не уступает…

- А страна ест одних гусей! - слова Гортензии звучали, как оплеухи. - Нельзя же только о себе думать! У всех изжога! Люди столовыми ложками хватают питьевую соду, чтоб гасить этот пожар внутри!… Нет, друг мой, вот вам последнее слово - не мое личное, а вообще всех патриотов: если принц Лариэль не найдет в себе решимости освободиться самостоятельно, - ему помогут!

- Что… что это значит?

- Сказать вам? Черным по белому?

- Не надо! Ни в коем случае! - до синеватой бледности перепугался король. Он любил, когда - золотистым, например, по голубому, и совершенно не выносил, когда черным по белому. - Постановили же - не огорчать… О, Боже… Мне лучше уйти в монастырь! Нет покоя… У меня давление скачет! У меня мухи перед глазами!

Герцогиня попыталась внушить ему (уже в который раз): не будь он рохлей и сделай что надо, - его уже лучшие профессора Фармазонии лечили бы. А там медицина - не чета здешней… Но он вцепился, как в якорь спасения, в эту свою няню и утешительницу! Незаменимую, видите ли!

В результате оказанного на него давления глава государства плакал, как дитя, навзрыд. Плач заглушал и слова герцогини, и его собственные. Хотя и с трудом, но можно было при желании разобрать, в чем его главная мука: у него нет своего мнения… он ни к черту не годный король…

- Все великие короли были как бы из одного куска сделаны… из одной глыбы. А я? Во мне бренчат сорок тысяч кусочков, мелких и пестрых, и каждый берет себе тот, который ему нужен. Каждый, кому не лень! Отпустите меня в монастырь! Отпустите!

Гортензия призывала его собраться, "вспомнить, какого он пола"… Напрасно: пола за собой король не признал никакого, сам себя клеймил прозвищем "интеллигент" - в общем, окончательно расклеился. А когда приступ самокритики пошел на убыль, Его Величество вытер слезы обеими ладонями и потребовал внезапно, чтобы Гортензия везла его к статуе Ипполита, деда его. Герцогиня уже готова была заключить, что у монарха "протекла и одновременно поехала крыша",но последовало другое объяснение, более жизнерадостное. У них, видите ли, с Анной-Вероникой идет такая незатейливая игра - один спрячет что- нибудь, другой ищет. Так вот, блюдо с черносливом король спрятал на голове статуи! Если не помочь снохе подсказками, она будет год искать это блюдо злосчастное! Поэтому - вперед! Туда, к дедушке Ипполиту!

Вне себя, ответных слов уже не находя, Гортензия направила туда кресло-каталку с носителем короны. Он был еще заплаканный, но уже повеселевший…

Глава пятая.

Про обстоятельства, которые любящих и любимых делают совсем чужими.

В начале 12-го часа он послал к молодой жене камеристку Терезу с прохладным сообщением: ждать его не следует, он будет всю ночь работать, ибо неотложных государственных дел - по горло…

Решалась судьба Пухоперонии - какие ж тут могут быть супружеские обиды? Она и не позволила себе этого… только носик ее порозовел на минуту-другую, но ни слезинки пролито не было. Она стала советоваться с Терезой: может, и ей не ложиться нынче, чтобы варить мужу кофе? Тереза удивлена была: помилуйте, да разве это Вашего Высочества забота? Разве некому приготовить чашку кофе для принца, ставшего у нас Первым Лицом? Спрошено это было с преувеличенным изумлением, и в тоне камеристки была еле заметная насмешка…

После этого разговора Тереза была отпущена, они пожелали спокойной ночи друг другу. Если б на этом месте была Люси-Не-Поддамся-Не-Проси, Золушка наверняка проговорила бы полночи с ней; а вот с Терезой такой дружбы не получалось…

Один раз она спросила мужа: а нельзя ли перевести Люси на должность камеристки? Чтобы не кто попало был постоянно рядом, а симпатичный тебе человек, с которым тянет поговорить по душам… Просьбой этой принц был озадачен. Этот пустяк вызвал складки у него на переносице… те складки, которые она называла "государственными" (заметила, что именно державные заботы, повалившиеся на мужа, как снег с крыши, вызывают их). Однако, Лариэль обещал ей распорядиться насчет Люси… обещал - и забыл, видимо. Ничего не изменилось. Такой души, чтобы постоянно и доверчиво можно было общаться с ней, не появилось…

Как? - воскликнет кто-нибудь, дочитав до этого места. - А сам Лариэль? Какие-такие подружки нужны двоим, влюбленным столь пылко и беззаветно, как принц и Золушка?!

Вроде бы, так. Но у нее, мы знаем, появилось много забот с больным капризным королем, чьи кости (и чей характер) такими хрупкими оказались, такими ломкими… А у Лариэля были высшие и свехтрудные заботы теперь: он страну спасал! И знал, что передоверить эти спасательные работы просто некому… Молодожены стали не так уж часто видеться в последние дни. И в последние ночи, как видим. Если рассказывать все без малейшей утайки, надо признать: ничего особенно нового Тереза не доложила принцессе в двенадцатом часу…

А не пора ли, между прочим, вспомнить об одном мальчишке, посланном в Пухоперонию с деловой командировкой? Своевременная, знаете ли, мысль… Потому что он уже действовал, этот командированный, если угодно знать! Прочем - действовал сногсшибательно! Что именно он делал - те, которые запасутся терпением, прочтут где-то в середине этой главы…

А пока мы - с главными героями. Они на расстоянии каких-то пустяковых десятков метров друг от друга. Если бегом, это меньше минуты! Но они - врозь.

Золушка пробовала заснуть, ей удалось это очень не скоро. А у нас тем временем есть возможность понаблюдать за принцем в его кабинете. И вообразить на его месте самих себя! Последнее, положа руку на сердце, интересует автора больше всего: вот, допустим, на месте принца Лариэля - он сам, лично… Или друзья его: каждого из близких друзей почему-то охота вообразить на этом месте!… Или вас, любезный читатель… Впрочем, это жестокое желание: никто из нас, по-моему, не захотел бы оказаться пухоперонским принцем в те ночи и дни…

Над принцем висели охотничьи трофеи, очень давние - головы оленя и медведя, с глазами, остекленевшими, конечно, раз и навсегда, но удачно сделанными: взгляд животных не казался мертвым, в нем жила печаль…

На ковре под мишкиной головой красовалось старинное оружие, а под оленьей - висела круглая мишень для стрельбы из лука, и сам лук висел тут же. Если раскрутить мишень за рукоятку, она могла вращаться, и с изрядной скоростью, и тогда угодить с 30-ти шагов стрелой в центр было уже искусством…

Над высокой спинкой кресла на золотистом гобелене выткан был герб королевства, его символ - гусь.

Что еще? Три диаграммы бросались в глаза. Первая имела заголовок - "НАЛОГИ", вторая - "НИЩЕНСТВО И РАЗБОЙ НА ДОРОГАХ", а третья - "ПОГОЛОВЬЕ ГУСЕЙ". Их недавно повесили. Висевшие прежде - принц порвал в клочья и буквально орал на двух министров, что ему не красивые диаграммы нужны, а честные, абсолютно честные… Вот ему и повесили желаемое: на первых двух картинках кривая стремилась вверх с наглядной крутизной, а на третьей она удрученно сползала книзу. В последнее время Пухоперония теряла и этот единственный козырь: резать и есть свою "фирменную" птицу жители наловчились лучше, чем приумножать ее… Мешало что-то приумножению. Что? Лариэлю полагалось знать это, а он - понятия не имел…

При двух больших канделябрах поблескивали тусклым золотом корешки книг. Их старинная мудрость была к сегодняшним неприятностям безучастна. Увы! Наверное, поэтому принц свирепо "психанул" час назад: не щадя дорогих переплетов, сминая страницы, он расшвырял на столах и на полу десятка полтора томов - они выглядели, как советники, которые болтали под руку всякий вздор, не идущий к делу, и были наказаны за это…