Читаем без скачивания Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

Расширение границ евразийства до общепланетарной глобализации в геополитическом аспекте ничего не имеет общего с американским глобализмом и его претензиями на мировое господство. Оно скорее связано с целостным постижением истории России через ее конвергенцию славянофильства и западничества, формационного и цивилизационного подходов, этнической и социальной истории. С восстановлением исторической правды, связанной с объективной оценкой славянофильства как достойного цивилизационного ответа-отповеди на западный формационный вызов – унификаторство или узурпаторство. То же самое относится и к оценке этнической истории России. На основе единства этнической и социальной истории можно достичь более адекватного решения проблем межнациональных отношений в полиэтнической России.

Создание новой глобальной, или универсальной, философии связано с конвергенцией материи и духа, материализма и идеализма, науки и религии, различных религиозных доктрин и конфессий Востока и Запада, Азии и Европы. Такая глобализация новоевразийского конвергентного принципа равномощности, равнозначности и равноправия Востока и Запада, Азии и Европы означает прежде всего глобализацию диалога с конвергенцией культур и цивилизаций.

Универсальность новоевразийства с его глобальным видением трехмерной (голографической) истории – это то главное, что отличает его от евразийства 20-30-х годов. Его сторонники историю представляли как вполне сознательный культурологический и религиозный процесс. Возможно, этим объясняется и наличие в нем трех противоречащих друг другу тезисов. Первый тезис: Россия не Европа и не Азия (П. Чаадаев). Второй тезис: Россия – азиатская страна, что доказывалось в программном документе евразийцев 20-30 годов XX в. – «Исход к Востоку». Третий тезис: Россия есть Европа (русские неолибералы и атлантисты). Нельзя, однако, отрицать, что в евразийстве 20-30-х годов имелись и свои достоинства. Это, во-первых, солидарность со славянофильским принципом суверенности России и утверждение особых путей развития России как Евразии. Во-вторых, принцип равноправия народов и стран в евразийской геополитике. В-третьих, идея культуры как «симфонической личности». Вчетвертых, обоснование идеалов нравственности на началах православной веры. В-пятых, признание одним из лидеров евразийцев П.Н. Савицким основного принципа философии евразийства: конвергенции. В-шестых, признание существования в истории абсолютно ценного и абсолютно оправданного – добра как главной сути общечеловеческой нравственности. На основе раскрытия изложенных постулатов обосновывается идея, что России и населяющим ее народам предопределено особое место в человеческой истории, предначертан особый исторический путь и своя великая миссия духовного просветления людей или соразвития народов.

В новоевразийстве как бы восстанавливается синтез Востока и Запада, представленный в первоначальном определении евразийства как учения об общности и различиях во взглядах на мир, выявляемых с позиций ментальностей Востока и Запада, Азии и Европы. Это не имеет ничего общего с толкованием новоевразийства, например, А. Дугина, претендующего на роль идеолога постсоветского евразийства.

В ряде своих работ А. Дугин пытался доказывать, что после распада Советского Союза у русских якобы вообще нет своего государства. Они, дескать, способны его обрести лишь в «антимондиалистской» придуманной им «германо-японо-иранской Новой империи»[166]. Некоторые академические издания тоже вносили свой вклад в «либерально-демократическую обработку» общественного мнения, причисляя идеологию евразийства к одной из замаскированных форм «националистического патриотизма», «мифологизированного мессианства» или даже «неартикулируемого антисемитизма»[167].

Даже в энциклопедических словарях по «Политологии» и «Геополитике» не находится места для современного понимания таких геоцивилизационных понятий, как «евразия» и «евразийство». Между тем само понятие «евразийство» естественно вписывается в новую междисциплинарную науку, называемую ныне «глобалистикой». Евразийство определяется в ней как родственное, сопрягающееся с глобалистикой идейно-политическое и философское движение. По своему духу оно создавалось в российской эмиграции с участием ученых разных отраслей науки, литераторов, юристов, географов. Нередко они придерживались разных политических убеждений как консервативного, так и либерального толка. Объединяли их общие взгляды на историю и на происходившие в то время процессы постреволюционной России. В их восприятии Россия представлялась как особый срединный материк между Азией и Европой, с особым типом евразийской культуры. Это определение и по сей день сохраняется в научном обороте, но в чем-то оно трансформировалось в своей содержательной части. Культурной основой евразийства всегда была великорусская культура. На ее базе большевики, наверное с некоторой поспешностью, объявили о рождении уже якобы сформировавшейся «новой советской цивилизации». С распадом Советского Союза на его пространстве образовалось новое Содружество Независимых Государств с многонациональной культурой. Но они в чем-то остаются схожими в своей геополитической и геоцивилизационной идентификации. В новых условиях и под воздействием общемирового процесса глобализации они на основе своей национальной и русской культуры (а также не успевшей сформироваться «советской цивилизации») продолжают проявлять естественное стремление к сохранению единого экономического, научного и информационного пространства. И даже пытаясь расширять его на соседние, близкие им по культуре страны, с которыми они связаны общими геополитическими и геоэкономическими интересами. Если раньше «евразийцы» противопоставляли исторические судьбы, задачи и интересы России и Запада, то в новых геополитических условиях сам Запад во все большей степени становится частью глобального экономического и информационного пространства.

Своеобразное возрождение евразийства началось в СССР уже в конце 80-х – начале 90-х годов XX века с появлением новой «волны евразийцев». Они тоже были представлены учеными, литераторами, другими представителями культуры разной политической ориентации. Главным их идеологом признавался Л.Н. Гумилев, называвший себя «последним евразийцем». Его взгляды разделяли и развивали такие писатели и публицисты, как О. Сулейменов, Ч. Айтматов, режиссер Н. Михалков, философы И. Шафаревич, А. Панарин, В. Кожинов, Г. Куницын и др.

С распадом Советского Союза в противовес укреплявшимся позициям западнической либерал-демократии все громче стали заявлять о себе представители левого направления евразийства в России и ряде других стран СНГ. Они продолжают считать идеологию евразийства составляющей частью и будущей основой несостоявшейся советской цивилизации на всем постсоветском евроазиатском пространстве.

Современное обоснование и развитие они получали в программных документах и периодических изданиях созданной в 2004 году политической партии «Евразийский союз», просуществовавшей, правда, недолго, около трех лет. В ее документах проект «Евразия-Россия» прошлого столетия, сменив прежние цвета, эволюционировал в «Новую Евразию» начала XXI века. В отличие от «неоевразийства» А. Дугина проект «Новая Россия – Евразийский союз», идею которого проводил журнал «Евразийские тетради», исходил из объективного характера общемирового процесса глобализации и эволюции самой идеи евразийства.

Идея евразийства как «новой исторической тенденции» и модель новой архитектуры постсоветской интеграции, а возможно, и на «расширенном» после распада СССР евроазиатском пространстве защищалась и обосновывалась в ряде научных трудов и изданиях Академии социальных наук Национального общественного фонда[168]. Концепция евразийства содержит достойный потенциал, чтобы проявить себя не только для постсоветских стран, но для Запада после того, как он избавился от своего исторического соперника («мировой системы социализма») и сам стал испытывать (особенно после разразившегося глобального экономического кризиса) потребность в новой модели развития, добавим также, особенно коллективной, более надежной общеевропейской и евроазиатской безопасности.

Этот кризис показал также, что сама по себе глобализация не может сводиться только к однополюсному утилитарному глобализму, к установлению гегемонизма Америки над всем мегаконтинентом Евразии.

В современном взаимосвязанном и взаимоуязвимом мире Россия не может существовать как нечто самостоятельное и цельное в иной системе координат по отношению ни к Западу, ни к Востоку. Новые евразийцы не разделяют пессимистические прогнозы о грядущем «столкновении цивилизаций». Речь идет не о некой «сакральной» универсальной миссии России, а об угрозе столкновения (или сталкивания?) цивилизаций и их обреченности на гибель, как «последний цикл суицида»[169].