Читаем без скачивания Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке - Александр Осокин

Что же делала здесь наша подлодка, и зачем она так опасно близко для себя подошла к берегу? Швеция была нейтральной страной. Немецкие дивизии сюда перевозиться никак не могли. Поэтому вариантов истинной цели последнего похода С-13 совсем немного: либо она вновь вела наблюдение за передвижением какого-то немецкого судна, либо сама тайно перевозила в Швецию кого-то или что-то, либо, наоборот, вывозила из Швеции. Кстати, по утверждению Маринеско в «Истории КПЛ C-13», именно в этом месте ночью в 2.12 их атаковал самолет – скорее всего, это был самолет шведской береговой охраны.

Из поведения подлодки С-13 в последнем боевом походе следует, что, по всей видимости, ей было категорически запрещено вступать в бой. Члены экипажа С-13 в своих воспоминаниях неоднократно упоминали о спорах между Маринеско и Стеценко по поводу намерения атаковать противника, причем, хотя они вели их наедине, всезнающий матросский «телеграф» утверждал: Маринеско все время рвался в бой, Стеценко же останавливал его, доходя до прямых запретов. Его главный довод при этом был такой: война кончается, зачем же топить немецкие суда, когда они и так через несколько дней достанутся нам? Не исключено, что столь убедительным доводом он просто прикрывал истинное задание командования.

Если все это так, то жестко-негативные заключения командира дивизиона А. Орла и командира бригады Курникова о последнем походе С-13 либо были прикрытием истинной цели этого похода, либо свидетельствуют о том, что даже вышестоящие начальники Маринеско не имели о ней представления. А может быть, имели – и всё сделали для успешного ее выполнения.

О важности последнего военного похода подводной лодки С-13 косвенно свидетельствуют два факта:

1. За два дня до выхода в последний боевой поход подлодки C-13 под командованием Маринеско (18 апреля 1945 г.) произошел ряд кадровых перестановок на подводном флоте Балтики: Л. А. Курников стал командиром бригады подводных лодок, П. А. Сидоренко – начальником штаба этой бригады, а сам начальник Подводного плавания Балтфлота контр-адмирал А. М. Стеценко ушел в этот длительный поход.

2. На следующий день после возвращения С-13 из этого похода (24 мая 1945 г.) группе советских флотоводцев – Касатонову, Королеву, Алексееву и другим были присвоены очередные адмиральские звания. Конечно же документы на присвоение были поданы и оформлены заранее, однако постановление Совнаркома Сталин почему-то подписал лишь на следующий день после возвращения Стеценко вместе с С-13 из похода, во время которого она, возможно, выполнила самое последнее боевое задание в Великой Отечественной войне – не только свое и подводного флота Балтики, но и всего Военно-Морского флота страны. Об этом свидетельствует список лиц, получивших высокое звание адмирала и генерала (или повышенных в звании) в этот особый день – день торжественного приема в Кремле в честь командующих по случаю Победы. Из тринадцати человек, указанных в этом списке (не была ли эта цифра остроумным намеком вождя на номер подлодки, выполнившей его последнее спецзадание в Великой Отечественной?), восемь получили звание адмирала, один – генерала береговой обороны, один – генерала медслужбы, два – генерала интендантской службы и один – генерала авиации. Показательно, что ни пехотинцев, ни танкистов, ни артиллеристов в этом списке нет. Это позволяет предположить, что подводная лодка С-13 выполнила последнее самое важное задание Верховного Главнокомандующего в этой войне, поставленное перед ВМФ (кстати, следующее присвоение генеральских званий состоялось 29 мая 1945 г., причем среди сорока одного военачальника различных родов войск, получивших генеральское звание в тот день, не было ни одного адмирала; а предыдущее имело место 2 мая 1945 г., тогда из тринадцати лиц, получивших генеральское звание, лишь один стал адмиралом).

Кстати, об особой роли адмирала Стеценко свидетельствует тот факт, что именно он присутствовал при подписании акта капитуляции Японии 3 сентября 1945 г. на борту американского авианосца «Миссури», представляя там советский ВМФ.

Почему Подводника № 1 не терпело начальство?

Нельзя не задуматься над вопросом, почему о Маринеско и его главном подвиге – «атаке века» не было никакой информации в годы войны и в течение многих лет после нее. Когда об этом впервые заговорили и что послужило тому причиной?

Вполне допустимо, что в годы войны рассказывать об С-13 было невозможно, поскольку данные о потопленных ею в ночное время немецких судах следовало еще проверить, а сделать это было очень непросто, так как Германия, скорее всего, не спешила признавать столь серьезные для нее потери (именно поэтому вторым потопленным С-13 в январском походе судном считался крейсер «Лейпциг» и лишь значительно позже выяснилось, что это был «Генерал Штойбен»[157]). Называть имя командира подводной лодки, потопившей огромное судно противника, было не принято по целому ряду соображений, в том числе и для его личной безопасности. Еще одной причиной умолчания могло быть нежелание раскрывать имевшиеся на территории противника источники, а также методы и способы получения от них важнейшей информации. И наконец, самым секретным являлся факт проведения важной операции, если она шла по прямому указанию Инстанции.

Похоже, что столь долгое молчание советского командования относительно «атаки века» было результатом всех перечисленных выше причин. Заговорили о ней в начале 60-х, после того как с 1959 г. начались регулярные встречи балтийцев-подводников, на которых Маринеско сам трижды присутствовал и даже выступал с воспоминаниями о войне. Еще больший интерес вызвала эта тема после выхода на экраны ФРГ и других европейских стран художественного фильма «Ночь опустилась над Готенхафеном» (ФРГ), в 1960 г. его показали даже в Москве. В этом фильме рассказывалось о трагической гибели гигантского немецкого лайнера «Вильгельм Густлофф» в результате торпедной атаки советской подводной лодки. Произошло нечто похожее на историю появления из небытия советского разведчика Рихарда Зорге, когда лидер нашей страны Н. С. Хрущев, посмотрев французский фильм «Кто вы, доктор Зорге?», узнал, что был такой разведчик, в 1964 г. Зорге посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза, и таким образом страна узнала о его судьбе.

Легендарные факты из жизни Александра Маринеско вскоре стали известны всем советским подводникам, и он был признан Подводником № 1 в нашей стране, рекордсменом по суммарному тоннажу потопленных кораблей противника – 46 000 тонн. Почему же, в отличие от Р. Зорге, справедливость по отношению к Маринеско не была восстановлена и ему – герою войны, много пережившему (даже побывавшему на Колыме, о чем будет сказано ниже), – не присвоили звание Героя Советского Союза, к которому он был представлен еще 20 февраля 1945 г.?

По этому поводу, скорее всего, и ездил объясняться к наркому ВМФ адмиралу флота Н. Г. Кузнецову представленный к снятию с должности командира подлодки и разжалованию из капитана 3-го ранга в старшие лейтенанты А. Маринеско – Подводник № 1 советского флота.[158] (Есть даже сообщения, что он ездил на этот прием из Либавы в Ленинград на собственном «Форде»[159]). И нарком принял его и имел с ним длительную беседу.

Полагаю, что хотя Н. Г. Кузнецов не мог в создавшейся ситуации достойно наградить героя и даже подписал подготовленный командующим КБФ вице-адмиралом Трибуцем приказ, он все-таки оставил его на флоте, и даже на командирской должности. Не сумев уговорить Маринеско смириться на время с вынесенным ему наказанием и остаться на флоте в пониженных звании и должности, Кузнецов сделал большее – защитил Маринеско от грозивших ему репрессий (скорее всего, убедил компетентные органы в том, что, потопив немецкий лайнер, тот просто точно выполнил сложнейшее боевое задание, понятия не имея об особых целях и особых указаниях, поступавших на С-13 представителю спецслужб, который находился на ее борту).

Вполне возможно, что во время этой встречи c наркомом были оговорены и легенды насчет обстоятельств подготовки и осуществления и январского, и апрельского походов С-13. Возможно, Маринеско представили их в письменном виде, и он дал подписку с обязательством излагать в последующем события этих двух походов только в соответствии с этими легендами.

Тогда этим и объясняется впечатление, которое осталось у писателя А. Крона от выступлений Маринеско:

…о январском походе Александр Иванович рассказывал при мне несколько раз. Его слушали, затаив дыхание, но у меня все же оставалось ощущение неудовлетворенности. Рассказывал он даже неплохо: точно, деловито, называя пеленги и курсовые углы, но ни слова о том, что он при этом думал и чувствовал, как будто речь шла не о нем, а о каком-то другом командире, как будто говорил не зачинатель и вдохновитель атаки, а некто со стороны пересказывал уже опубликованные материалы, строго придерживаясь установившейся версии. Тогда мне казалось, что это только скромность, позже я понял, что не только – сказывалась многолетняя привычка не говорить о себе. Гораздо больше я узнал о походе не от него, а от его соратников.