Читаем без скачивания Музпросвет - Андрей Горохов

Поп интуитивен и романтичен, результат должен получаться сам собой, быстро, он должен эмоционально захватывать производителя. Музыкант должен обалдевать, как здорово у него все получается. А тут выходит, что сфера интуитивно возможного оказалась исчерпанной.

Энтузиасты электроники продолжали вслушиваться в нойз, продолжали тянуть гуделки и звенелки и накладывать друг на друга слои звука. Все это — желательно импровизируя или приглашая импровизаторов. Иными словами, дефекты подхода Кейджа лечили при помощи того же самого Кейджа.

То, что исчерпались возможности саунд-эстетики, то что лопнул большой и старый миф о саунде, то что обещанное богатство форм на самом деле оказалось пустыней, никто не заметил. Однако очень хорошо было замечено, что исчезла линия фронта, исчезло то, куда следовало стремиться и пониманием чего имело смысл гордиться, исчезли критерии прогрессивности и серьезности. Исчез передовой отряд электроники, нет никого, кто бы ушел вперед, кто был бы более экспериментален и смел, чем все остальные.

А раз нет никакого «вперед» и «дальше», то претенциозная, изобретательная и неподкупная электроника возвращается туда, откуда она 20 лет назад вышла, несколько обновив одежки-аранжировки.

Этот разворот виден на примере французской группы DAT Politics. Очевидно, что мастерство DAT Politics возросло, они теперь способны делать куда более разнообразную, многослойную и яркую музыку, и возникшую проблему (как эти новые звуки и слои упорядочить?) они решили так: делать поп-песни. В этажерке поп-песни для всякой странности найдется полка.

По понятиям нашего стремительного времени DAT Politics — ветераны, можно было бы написать историю независимой музыки на их примере: все началось с анархического дилетантского нойз-рока, который стал восприниматься как построк, потом он уполз в придурочное минимал-техно. Потом пошло прыгающее электро-буханье, потом к нему добавились крики и распевание. Просты и незатейливы эти песни. Их так и хочется назвать детскими, многие рецензенты так и поступают и ведут речь о панк-дискотеке в шизофреническом детском саду. Но музыка DAT Politics если и заслуживает эпитета «детский», то вот в каком смысле. Существуют детские рисунки, а существуют и рисунки, нарисованные для детей в предположении, что детям такие вот стереотипные комические персонажи должны ужасно нравиться. Они детям и нравятся, дети на них буквально подсаживаются. Музыка DAT Politics потешно и креативно дергается, как симпатичная наживка для глупых и неопытных детей.

Надо сказать, что если запустить молотилку помедленнее и потише, и петь позадушевнее, то убедительнее вовсе не будет. Наживка для глупых детей превратится в наживку для глупых юнцов.

С песнями и сонграйтерами возникла странная ситуация. Современное производство не совсем уж постыдной музыки упразднило не только саксофоны, гитары, живые барабаны, ритм-машину, но и человеческий голос. Громкоголосое и полногрудое пение в микрофон звучит дико и воспринимается в лучшем случае как ретро, как подражание чему-то старому, как заклинание уже ушедшего духа. С другой стороны, электронные звуки приелись и хочется чего-то рукодельного и свежескошенного. То есть вручную сыгранного или спетого.

Поющие люди должны ощущать себя в странной ситуации: петь по-старому нельзя, а по-новому — непонятно как. В любом случае, новое пение должно быть встроено внутрь саунд-дизайна, это пение размагниченное, децентрализованное, лишенное своей роли лидера.

Заявление, что голос — это музыкальный инструмент, довольно банально. И является при том чистой воды обманом. Громкий и ясный человеческий голос — разрушительное оружие, он обезвреживает и обеззараживает музыку. Чтобы этого не произошло, новое пение, пение посттехноидной эпохи, должно быть несамоуверенным, сломанным, собранным из частей.

Весь эффект песен Бьорк целиком держится на ее голосе, на ее шипении, на манере выговаривать согласные, на энергии, с которой она дышит. Несмотря на все компьютерные манипуляции, тембр ее голоса остается одним и тем же, до боли знакомым и до боли невыносимым. И некуда от него деться, он терроризирует. Как тембр голоса твоих родителей — ты не можешь слышать смысла слов, после первых же секунд этого звука наступает блокада.

Бьорк изображает невероятные чувства, подразумевается, что поток чувств проделал дырку в ее голове и несется прямо в микрофон. Однако певица произносит и проговаривает текст не очень внятно. Она произносит не слова, но sounds. Бьорк растягивает некоторые гласные звуки, проборматывает все остальные, она шипит и стонет, она находится в сфере саунда.

Собственно, пение, чуткое к окраске звука, можно только приветствовать, на тонких изменениях тембра построено много восточной вокальной музыки, скажем индийское классическое пение, но проблема Бьорк состоит в том, что в ее распоряжении всего несколько красок. И все их она употребляет в каждом слове, которое поет. Оттого все ее фразы, все ее строфы, все ее песни окрашены совершенно одинаково. Тембр голоса Бьорк статичен, это каждый раз моментальная фотография, при этом сделанная с очень близкого расстояния — отсюда, наверное, и разговоры об интимности ее музыки.

То же самое можно сформулировать иначе: Бьорк поет крайне невыразительно. Ее фирменная манера убивает песни: мелодия становится неопознаваемой. Опознаваемость мелодии нужна, конечно, не для того, чтобы соблазнить слушателя и склеить его уши сладким медом, но для того, чтобы певец мог применять разные фразировки, сдвигать акценты, по-иному группировать ноты, слегка варьировать их длину и окраску… всего этого песни Бьорк лишены. Она лишь запускает фирменные семплы своего вокализа.

Если Бьорк изрядно раздражала, то японка Цудзико Норико (Tujiko Noriko) изрядно очаровывала. В одном отношении она явно опережала и музыкантов Mego (венский нойз-лейбл, выпустивший ее альбом), и многих прочих — ее песенки были само собой разумеющимся делом. Ее альбом как бы говорил: вы там в своей Европе созидаете электронную утопию, занимаетесь высокой музтехнологией и сложным дизайном, а мы там уже живем. Нам не надо прикладывать никакого усилия, чтобы попасть в будущее, мы уже в нем.

Самоочевидность музыки Норико смущала. Она делала самодельные детские песенки эпохи победившего киберпанка. Европейский электропоп — это аккуратная стилизация прошлого, Цудзико Норико ничего не стилизовала, она не ухаживала за памятниками старины.

Ее второй альбом на Mego «Make me hard» (2002) был сделан куда извивнее и изящнее, чем предыдущий. Моторного ритма больше нет, песни извиваются и пульсируют. Интонация голоса Цудзико стала более человеческой и натуральной. Но сказать, что это просто песни, ни в коем случае нельзя. Это многослойный аудиодизайн, звук то сжимается, то расширяется, то вдруг ускользает, как будто завернув за угол. Голос певицы иногда раздваивается, растраивается, превращается в хор, потом один из голосов растекается в нойз-лужу, из которой что-то выскакивает.

Все в этом альбоме петляет: и звуки, и ритмы, и мелодии, и голос. Не повторяется в занудливых циклах, а именно петляет.

Мелодии производят впечатление бесконечных, голос прыгает с ноты на ноту, потопчется на одной ноте, перепрыгнет обратно, потом опять вперед, никакой мелодической жесткости не возникает. Мелодии похожи на попытку старательного ребенка нарисовать синусоиду. Если пение Бьорк — это в произвольном порядке чередующиеся затянутые «а-а-а» и пробормоченные остальные звуки, то у Норико пение превратилось в произвольном порядке чередующиеся подъемы и опускания мелодии. Да и сам голос Норико, кажется, не очень прочно привязан к музыке, пение иногда неожиданно прекращается, потом снова возобновляется, музыка вспучивается под одними словами, а потом, кажется, игнорирует целые фразы, булькая себе под нос.

Из чего сделана эта музыка, понять не очень просто, звуки синтезаторов и ударных инструментов опознать можно, но часто мы слышим просто гул и шум, который, впрочем, иногда вдруг приобретает прозрачность и распадается на множество знакомых звуков, которые потом опять быстро превращаются во что-то неприятно электронное.

Индитроника (Inditronica) — это инди-поп эпохи IDM и электроники. В виду имелся саунд лейбла Morr Music и таких коллективов, как Lali Puna, Ms. John Soda, The Notwist, Console. Добавлением вокала к техноидной музыке в начале 00-х занялось огромное количество проектов. Получился электропоп. Постоянно повторялось, что голос певца или певицы трактуется как источник саунда.

ТОМ ШТАЙНЛЕ (лейбл Tomlab): «To, что в последние годы продавалось под вывеской индитроники, было фиксировано на бите. Но битом дело не ограничивается. Начали петь люди, которым нечего было сказать. Голос стал важен как саунд, как еще одна дорожка в многослойном саунд-дизайне, а вовсе не как голос, который хочет что-то рассказать. И это вызывает у меня серьезные возражения: появилась волна людей, которым показалось, что им мало электронных звуков, они распаковали гитары и решили, что у них получится петь… ничего у них не получилось».