Читаем без скачивания Великий маг - Юрий Никитин

Нет, это не их ранг… однако же лгут. Лгут во всем. Все и во всем, что совсем уж дико. Должны же понимать, что надо говорить правду… хоть и не всю, а лгать только в редких ключевых моментах!

Вообще-то неплохой поединок, если смотреть со стороны глазами профессионала. Ведь ложь тоже несет в себе массу информации, а болтун – находка для врага даже не тем, что разболтает правду, а что много болтает. Умному достаточно длинной болтовни, чтобы выудить крупицы правды.

А если тебе еще и задают точно нацеленные вопросы, тут же обрабатывают сведения и на их основе задают следующие, вроде бы невинные, к делу не относящиеся, но очень-очень точные, то можно узнать очень много. Но, повторю, весь фокус в том, что я в самом деле не врал. Я ел то, что хотел, пил то, что желал, оглядывался именно на тех красивых женщин, что привлекли внимание, и слушал лишь то, что хотелось слушать.

Сейчас я просто лежал, раскинув руки, наслаждался чистым морским воздухом. Справа и слева идет обычный треп, лениво перемывают кости авторам последних работ. Отряхивая с тела воду, я услышал брезгливое замечание Соммерга:

– Меня не впечатлила последняя работа вашего Рено Гугейна. Слишком уж она… кровавая.

Я скосил глаза, инфисты сидят в плетеных креслах, между ними яркий зонтик, укрывает от солнца, в центре такой же плетеный столик, где ваза с фруктами. Лакло уже вернулся с коктейлями, лег, но при словах Соммерга подпрыгнул, словно йог, всем телом, на миг зависнув в воздухе.

– Не впечатлила?

– Да, потому и не впечатлила. Я предпочитаю вещи посдержаннее.

Лакло возразил обидчиво:

– Посдержаннее?.. Мы научные трактаты пишем или куем инфистские бомбы?

– Инфистские бомбы тоже должны обходиться без мордобоев, – сухо сказал Соммерг. – А у вас да у Гугейна их… чересчур. Много, если сказать грубее.

Лакло развел руками, смолчал. Кристина наконец перестала обмениваться беззвучными ударами молний с секретаршей Челлестоуна, спросила с напускным удивлением:

– А кто вы? Я раньше думала, что вы те, кто раскачивает этот маятник.

– Мы те и есть, – ответил Челлестоун сварливо.

– Но…

– Но мы иногда сами прыгаем на маятник и качаемся на нем. Как обезьяны. Должны же и мы получать удовольствие?

– Я думала, вы получаете удовольствие, раскачивая…

Она гордо вскинула голову, тряхнула волосами, она общается с такими великими людьми, а эта секретарша даже рот боится открыть, только заискивающе улыбается. Я одобрительно усмехнулся, перехватив ее взгляд.

Челлестоун наморщил нос:

– Станки, станки, станки…

Соммерг хмыкнул, Ноздрикл коротко усмехнулся. Кристина, похоже, не поняла, так как на всякий случай решила обидеться и отвернулась.

Солнце давно скрылось в глубинах моря. Красный бархат раскинулся на полнеба, а лазурные волны тоже стали кровавыми, плотными, таинственными, даже зловещими. Нет, не зловещими, но торжественными, величественными, совсем не теми прыгающими козлятами, как утром.

Ножки легкого плетеного кресла погрузились под моим весом в песок почти до сиденья. Кристина все бегала окунаться в воду, еще две девушки составили ей компанию, остальные вертятся возле нас, хозяев жизни, смотрят преданно.

Лакло тоже иногда бегал занырнуть, как он говорил. Для этого всякий раз мчался по мелководью, как конь, почти милю. Остальные изображали тюленей на отдыхе – отдыхали, балдели, оттягивались, расслаблялись. А если в самом деле расслабляются, мелькнула в конце концов трезвая мысль. Что у меня за шпиономания? Вообразил чуть ли не заговор против себя, единственного и неповторимого. Да каждый из них именно себя считает единственным и неповторимым! И в самом деле отдыхают. Наслаждаются и морем, и красотами мест, и своим, чего греха таить, могуществом…

В той, повседневной жизни почти не видим своей мощи. Да и другие все еще не воспринимают нас всерьез, но здесь она в наиболее реальной форме: вот мы, семеро самцов, и нам принадлежат самые красивые женщины мира! Вот они все здесь, смотрят преданно и восторженно.

Челлестоун лежал вниз лицом на широком лежаке, посапывал, словно спал. Одна из девиц принесла в пригоршне воды, плеснула ему на спину. Он фыркнул, повернул голову в мою сторону. Наши взгляды встретились.

– Если бы не эти негодные стрекозы, – прорычал он, – все было бы хорошо… верно, Владимир?

– Да и так неплохо, – ответил я. Решил, что прозвучало недостаточно эмоционально, добавил: – А-бал-деть, как здорово!.. Рулез форева.

Он усмехнулся.

– Разве это не то, к чему стремится все человечество?

– Когда воду на спину?

– Да воду можно стерпеть… Но все это – море, песок, солнце, девушки…

Соммерг добавил странным тоном, я не понял, с восторгом или осуждением:

– И – никаких отрицательных эмоций!

– Би хеппи, – сказал Лакло, но он, по обыкновению, дурачился.

– Хеппи, – согласился я. – Будьте хеппи, будьте хиппи, только бы нигде ничего не прищемить, не увидеть гадкое, не… словом, чтобы все кончалось хеппи-эндом!

Челлестоун завозился, поворачиваясь, сказал ясным звучным голосом:

– А вот за это стоит выпить!..

Он жестом послал девиц в дом за выпивкой. Я проводил их взглядом, такие фигуры не просто хочется провожать, а трудно оторваться, у них от моих взглядов на коже явно останутся сальные пятна размером с тарелку, повернулся к Челлестоуну.

Да, что-то я сказал ключевое, что привело его в активное состояние. Ладно, разберемся, я не аналитик, но некоторые вещи просто чувствуются, а ведь интуитивист, не аналитик. Аналитике учат, интуитивистике обучаются сами. Учиться и быть учимыми – две большие разницы, как говорят в Думе.

На легком, как щепочка, белом плетеном столе появились бокалы, бутылки с охлажденным вином. Челлестоун сам откупорил, заявил, разливая по бокалам:

– Нам нужно выпить за хеппи-энд! Вон Владимир может подтвердить, что всякие трагедии хороши и необходимы для высокой литературы, но мы живем не в литературе. Мне по фигу, что моя красивая смерть вызовет у кого-то слезу умиления, у кого-то слезу гордости… Да пошли они все! Я не хочу умирать, не хочу даже, чтобы мне молотком по пальцу. Я за хеппи-энд!

Лакло, ессно, ухватил бокал первым, сразу же провозгласил:

– За наш хеппи-энд!

И потянулся ко мне через стол чокаться. Кристина подала мне бокал, лицо ее стало чуточку напряженным. Держись, сказал я себе мысленно, действие перевалило через зенит, сейчас пойдет убыстряясь.

– Да, – проговорил я, – каждый понимает хеппи-энд по-своему… но пусть же наше понимание не слишком отличается от понимания друг друга!

Это вызвало совсем крохотную заминку, но бокалы с вином сдвинулись дружно, весело, со звоном. Я с удовольствием смотрел в юные лица девушек, их смеющиеся глаза и полураскрытые губы, все посматривали намекающе, мол, только свистни, и я чувствовал, что веселье идет без натуги.