Читаем без скачивания Черная кровь. Черный смерч - Ник Перумов

– Как ты надеешься сделать это?

– У нас есть нож из священного камня. Когда племя было разбито и зелёный жезл сломан, Стакн, знающий душу камня, изготовил из обломка этот нож. Если и он не сможет пронзить повелителя вод, значит, на земле нет такой вещи, и нам останется только уйти с земли.

– Покажи! – потребовала колдунья.

Подчиняясь знаку Ромара, Уника неохотно достала клинок, протянула его старухе.

– Да, это он. – Голос Йоги поднялся на высокую ноту. – Я помню этот камень и вижу его силу. Мы всегда не любили друг друга. Это он изгнал прежних колдуний на окраины земли. Из-за него я живу здесь, а сын мой стал не человеком, а чудовищем, не слыхавшим слова «род». Здравствуй, дубинка вождя и шамана, зелёный камень мужчин, не думала я, что буду держать твой обломок. Значит, судьба рода вновь, как и должно быть, в женских руках. В твоих руках… – прокричала она Унике, – слышишь, девчонка?! Ведь у твоего учителя нет рук, а камень без твёрдой руки не значит ничего. Хотя сила в нём большая… – Голос ведуньи упал. – В этом камне мощь всех ушедших поколений. Ты прав, старик, это остриё сможет пронзить даже предвечного.

– Но мы не знаем, где он прячется, – сказал Ромар.

– Камень знает. – Глаза колдуньи блеснули мстительным торжеством. – Достаточно положить его на ладонь, и острый конец укажет, где скрывается враг племени. – Ведьма вытянула морщинистые руки, и отполированный клинок сам собой повернулся, указав на юг. – Видишь? Он не лжёт, потому что Кюлькас лежит в этот миг на дне горького лимана. Тебе эти места должны быть знакомы, старик, ведь ты лечил там свои обрубки. Я даже это знаю, хотя в ту пору ещё не родилась на свет.

– Как достать его, если он скрыт под водой? – спросил Ромар.

– В горьком лимане больше нет воды. Кюлькас налил новое море, но зато выпил старое. А мог бы и не пить. Он предвечный властелин и творит не думая.

– Спасибо тебе, Йога, – проговорил Ромар. – Я знал, что ты поможешь. Я помню тебя девчонкой, ты была очень похожа вот на неё. – Седая голова качнулась в сторону Уники. – Спасибо.

– Погоди! – Костлявые пальцы сжались на зелёной рукояти. – Это ещё не всё. Твой нож силён, он помнит много рук и испил немало чужеплеменной крови. Но он ещё не пробовал крови родича, а без этого мощь его несовершенна. Я уже сделала для вас куда больше, чем род может требовать от человека, и, значит, должна сделать и всё остальное. Знал бы ты, как я вас всех ненавижу!

Мягким, неторопливым движением, как бы совершая будничную и несложную работу, Йога погрузила отточенный камень в собственную грудь. Целую секунду Йога стояла, глядя перед собой, потом изо рта и носа толкнулась кровь, и ведунья повалилась на траву, так и не разжав кулака.

Старуху Йогу похоронили наскоро, неподалёку от сына. Уложили, прижав ноги к животу, как велит природа, как младенец лежит в материнской утробе. Нелегко было Унике вырыть за день две такие ямы, но Ромар велел, да и своя совесть тоже. Зла была баба Йога, не могла простить давние обиды себе и всему бабьему племени, но долг перед родом помнила крепко и не пожалела ради него самой себя. Ну так пусть спит с миром.

Ромар сидел в избе, разглядывал старухины вещи, чуть нос не стёр, поворачивая так и сяк вычурные кости да деревяшки. Кое-что, ухватив зубами, запихал в сумку, другие вещи велел Унике припрятать и место хорошенько запомнить, словно вернуться за ними хотел, а не уходил на верную гибель.

Провозились до ночи, так что выходить пришлось на следующий день. В темноте над домом кричали филины, не то плакали, не то хохотали издевательски. Дым из обмазанного глиной очага стлался под потолком и лениво утекал в застрехи. Ромар кланялся разложенным круг очага чурам, просил их место здешнее запомнить, не обойти своим вниманием.

Уника тихо плакала и не могла представить, что уйдёт отсюда, оставив Таши под камнем. Младенец в тугом животе тоже понимал беду и бился чаще обычного, пугал тянущей болью, просился на волю. Уника гладила живот, успокаивала сына: погоди, ещё не время.

Ромар поднял лицо от волшебных помощников, сказал тихо и печально:

– А ведь правду покойница сказала: судьба людская теперь в твоих руках. Каждый уже сделал что мог, тебе осталось делать невозможное.

– Нет, – горячо зашептала Уника. – Не оставляй меня, я не справлюсь одна. Пойдём вместе, я буду всё делать, я стану твоими руками, только не бросай меня одну!..

– Мы пойдём вместе, – согласился Ромар, – хотя от меня будет немного пользы. Никто не знает, что может встретиться на пути, но ты должна дойти обязательно, потому что без руки камень останется всего лишь камнем. Я буду прикрывать тебя сколько смогу, но ведь копьё не удержишь в зубах и горящий уголь можно вынуть из костра только рукой. Во всяком бою ближе всего к опасности – руки. Если бы я мог освободить тебя от этого долга или заменить собой, с какой бы радостью я это сделал! Но жизнь распорядилась иначе, отдав самую тяжёлую ношу тебе.

Утром они покинули осиротевшее жилище Йоги. Теперь Уника несла лук и копьецо из птичьей кости, а на груди – мешок с колдовскими сокровищами. На спину Ромару она приторочила котомку с едой, запасное оружие, инструменты, кое-какие вещи, без которых не обойтись в дороге. Ноша, казавшаяся лёгкой, пока с ними был Таши, сразу погрузнела и начала прижимать путников к земле.

Первая же ночь в лесу едва не кончилась для них трагически. В этих краях, где мангас распугал всё, что умеет хоть как-то мыслить, можно было не бояться ни большеглазых карликов, ни лесного человека, ни тем более настоящих людей, пришедших из другого рода. Поэтому Ромар велел развести большой костёр, который мог бы защитить их от ночного зверя. И почувствовав, что путники слабы и беззащитны, зверь пришёл.

Вечером Ромар, не слушая слабых протестов, приказал Унике ложиться спать, а сам остался караулить костёр. Лагерь был разбит на краю небольшой поляны, так что подкрасться незаметно можно было только с одной стороны. Оттуда и явился хищник.

Неразличимая тень скользнула в кустах, заставив Ромара вскочить и пинком ноги подбросить в огонь заготовленный хворост. К тому времени зверь убедился, что отпора здесь он не встретит, и не торопясь вышел на озарённую лунным светом поляну.

Он был немногим крупнее леопарда, но густая шерсть и обманчивый свет превращали его в настоящую громаду. Сплюснутая голова и зубы длиной в две пяди изобличали дурной характер, не желающий считаться с препятствиями. Зверь мягко выгнулся, красуясь перед беззащитными жертвами, припал к земле и издал хриплое рычание, полное неторопливой уверенности.