Читаем без скачивания Урусут - Дмитрий Рыков

– С четырнадцати.

– Тогда в психушку его. Полная изоляция от общества. Иначе же он на свободе так в конце концов и убьет кого-нибудь.

– Леонид Алексеевич, разрешите сесть!

– Валяй.

Майор опустился на ближайший к начальнику стул.

– Он цитирует Бродского. Не так цитирует – мол, смотрите, что я вычитал! – а именно по теме разговора! Цитирует Набокова. Бродский в Советском Союзе не издается, Набоков не издается.

– Алиевич, ну не 37-й год сейчас, в самом деле! Есть самиздат, ну ходят отпечатанные на машинке тексты, я тебе Набокова сам могу дать почитать, если хочешь.

– Но ему же двенадцать лет! Какой вундеркинд в двенадцать лет читает Фицджеральда?

Полковник назидательно поднял палец.

– Сестра Владимира Ильича Ленина в двенадцать лет прочла «Войну и мир» Льва Толстого.

Кердыев сжал кулаки так, что костяшки побелели.

– А она тоже двухметровым мужикам за десять секунд пять пальцев ломала, предплечье и трижды – нос?

– Артур Алиевич…

– Интуиция! Триста фунтов! Да, может, спер у школьного друга, сына дипломата. Но я уверен: купил! Кто продаст ребенку такую валюту? Тот, кто его у-ва-жа-ет! Считает за взрослого! Понятно, что Питер с Кавказом никак на первый взгляд не вяжутся – но я уверен, уверен, что объединяются они какой-то его целью!

– Ну. Стать мореходом или альпинистом.

Кердыев со стоном обхватил голову руками.

– Ладно, – грустно произнес он, – а что значит – «десятки тысяч жизней пока еще советских людей»?

– Обычное желание ребенка произвести впечатление на взрослого. Выдумывает небылицы. Мой сын года в четыре рассказывал, как он летал на Марс, а я кивал, делая вид, что верю. Он воодушевлялся и продолжал сочинять еще более искусно.

– Эх, – вздохнул майор, – то есть вы на него даже не посмотрите?

– Отчего же? – Леонид Алексеевич кинул взгляд на огромные напольные часы в углу, затем посмотрел на наручные. – Время есть. Мальчишку не пугать, не напрягать, развязать, отмыть, накормить и доставить ко мне к 15:00. К этому же времени вызвать любого специалиста, любого – чтобы получить настоящее независимое мнение – из института психиатрии, ну, там, взять подписку о неразглашении, все такое. И двух бойцов покрепче, так, в уголок на диванчик, на всякий случай. Я не хочу, чтобы мне пальцы ломали. Вроде все.

– Разрешите выполнять?

– Валяй. Единственное, что меня на самом деле волнует – каратэ у нас запрещено, а вот какой-то сэнсей все же мальчишку обучил. И как! Вот бы узнать – кто?

– Попробуем!

– Пробуй! – махнул рукой полковник и по громкой связи попросил секретаря сделать ему новый чай.

Олег никогда еще после дичайшего временного кульбита не испытывал такого беспросветного отчаяния. Все, все насмарку, все сам испортил. Взрастил за годы хорошей жизни непомерную гордыню, и вот дошел до того, что лежит связанным по рукам и ногам, так, что даже помочиться захочешь – иди под себя. Христианство учит смирению и терпению, буддизм – тому же, ислам терпению не учит, но там по-любому Аллах за тебя все давно решил, так что тоже особенно не рыпнешься. Права, права оказалась Марина! Вернулся бы в Москву, мигом записался бы на курсы юных альпинистов во Дворце пионеров, а с помощью деда нашел крупнейших специалистов по клинописям, да и бегал к ним на семинары. Еще бы и тайком за деньги, полученные от фарцы, репетиторствовать их просил. И зубрил бы, зубрил – как раз года за четыре так подготовился, что на самом деле все бы получилось. А нынче – на эмоциях, быстрей, быстрей, и сам же загнал себя в угол. Чекисты 82-го к стенке в день ареста «как контру» не поставят, но ведь все жилы вытянут, и живым отсюда не выпустят.

А он не сможет, ну не сможет, давал себе внутренний приказ – молчать, но все равно не сможет не рассказать о Чернобыле и Спитаке. Не виноваты простые люди, что у власти стоят существа с псовой психологией – выслужиться. Шариковы и Швондеры. И вдалеке сияет гений великого Андропова, которому просто здоровья не хватит очередной военный коммунизм построить.

А если дотянуть до 89-го, допустим, как-то поторговаться, сесть, черт с ним, в какую-либо их спецтюрьму, а там – перестройка, ура-ура, выпустим узников из тюрем? Сойдет он за семь лет с ума, вот что. А если гэбисты увидят, что прав он насчет Спитака, посадят на цепь, и за один кусок хлеба раз в неделю станет он им выкладывать и о концепции развития «Бритиш Петролеум» на 90-е годы, и об информационной интернет-революции, и о развитии мобильной связи. А они только будут денежки грести. Что делать, что делать?

Звякнул засов, скрипнула тяжелая металлическая дверь, в камеру вошел очередной громила в штатском и совсем еще юнец в форме. Последний бросился его развязывать, распеленал на раз-два-три, Белый Лоб, даже не потянувшись, мигом кинулся к параше.

– Эй, – бросил он через плечо. – Вы бы вышли – если, конечно, не больны вуайеризмом и вам интересно подсматривать.

– Чай, не девочка! – пискливо выкрикнул юнец.

– Уткин, за мной, – скомандовал «шкаф» в гражданском, вышел сам и увлек служивого.

«Не жди от них ничего хорошего, – думал Белолобов про себя. – Тут хорошего не бывает в принципе».

Сделав дела, постучал в дверь. Она опять открылась, здоровяк предложил:

– Олег, следуйте вперед.

Долго шли по узкому коридору – тишина стояла гробовая, только стук каблуков «шкафа» эхом метался меж голых стен. Дошли до обычной человеческой двери. Гэбист толкнул ее и пояснил:

– Душевая. Мыло туалетное и полотенце – справа на стойке. Одежда на выходе.

Мать честная! Цивилизация!

Арестант открутил кран с горячей водой, можно сказать, до кипятка, и мылился, мылился, мылился…

Но надо взбодриться, и минуты три стоял уже под ледяной струей. Ладно, мы еще повоюем. Тщательно вытерся, подумал о гелеобразном антиперспиранте – ничего себе словечко для 82-го? – или хотя бы спрее, хохотнул и постучал.

– Я готов! – крикнул большому, временно доброму человеку.

Дверь открылась, и в щель просунули одежду. Олег разобрал сложенную стопкой униформу – трусы семейные, и роба – не роба, спецовка – не спецовка… Синий цвет, и на два размера больше нужного. Серые носки, на ощупь, будто из наждака – ничего, серый с синим хорошо сочетается. Обувь? Еще раз постучал, его выпустили.

– Три пары – меряй, какая подойдет, – показал громила на тапочки с задниками.

– Да вы тут модные – в мокасинах. Не «Тодс», случаем?

Чекист не ответил. Белолобов выбрал вроде подходящие, и здоровяк повел его обратно по коридору. Без стука вошли в одну из комнат. В тесном помещении располагались только два стола и два стула, сидя на одном из которых, полная тетя в белом халате читала журнал «Крокодил». Один стол был заставлен кастрюлями, второй вроде как сервирован – то есть имелись тарелки, ложка и вилка.

– Садись, поешь, – подтолкнул его «шкаф».

Олег и не подумал отказаться.

– Суп с клецками будешь? – спросила повар.

– Буду, – кивнул малолетний арестант.

Тетка открыла одну из кастрюль, вышел пар и поплыл волшебный запах. Половником она набрала желтоватой жидкости, вылила в тарелку, и путешественник во времени быстро заработал ложкой. Не возражал он и против картофельного пюре с котлетой, и компота.

– А тирамису на десерт? – спросил у женщины.

– Чё? – удивилась та.

– Ну, сладкое.

– Могу за печеньем сходить.

– Нет, я пошутил, спасибо.

Даже бумажную салфетку дали. Могут, если захотят!

Направились к ближайшей лестнице. Там громила показал часовому удостоверение, и они зашагали по ступенькам наверх. Один этаж, второй, третий, четвертый. Здесь они наступали уже на постеленную ковровую дорожку, и вообще обстановка походила на интерьер Главного здания МГУ, куда он в детстве иногда приходил с отцом в знаменитую преподавательскую столовую. Ученые мужи пили средь бела дня пиво «Жигулевское» и ели рыбу первой свежести. Ну, да – тот же, по сути, «сталинский ампир».

Перед очередной дверью «шкаф» осторожно потоптался, раз взглянул на часы, другой, наконец, постучал. Изнутри крикнули, и он вошел, знаком приглашая Белолобова за собой.

Это оказалась маленькая приемная, где толстенький маленький человек в форме сначала приложил палец к губам, потом поднял трубку телефона и произнес в нее:

– Прибыли.

Тут же знаком показал – давайте, мол, не стесняйтесь. Они прошли дальше. По сравнению с подвальной комнатенкой для допросов кабинет выглядел просто огромным. Обставлен был, конечно, по всем канонам совкового вкуса. То есть не совсем по фэн-шую. Буквой «Т» располагался стол. Основной, за которым восседал остроносый человек с зализанными волосами, покрывался зеленым сукном, на нем лежала знакомая со вчерашнего дня папка с его, Белого Лба, делом. На кожаном диване у стены восседал с выпученными то ли от ненависти, то ли от ожидания скорого возмездия глазами старый дружбан Артур Алиевич, рядом с ним – бледный доходяга в очках с линзами такой толщины, что Белый Лоб сразу подумал о диоптриях так минус двенадцать – пятнадцать. Наконец, в углу справа, на самом краешке стула, сидел брат-близнец – во всяком случае, был похож – сопровождавшего его «шкафа».