Читаем без скачивания Астроном - Яков Шехтер

Пальцы стало прихватывать морозом. Миша убрал руку со среза и натянул варежку. История отступила, втянувшись в бревно, точно рак отшельник. Но что-то было не то в недавно прожитых минутах, какое-то смутное беспокойство, ощущение неправильности. «баушка», ее ковыляющая, грузная походка. Миша никак не мог сообразить, в чем же дело, где скрывается фальшь, подделка, обман.

Драконов вышел из избы, плотно притворил дверь и сказал, выпуская изо рта клубы горячего пара:

– Пора.

Автобус уже ждал, равномерно выдувая шлейф из выхлопной трубы, «Запорожец» занял свое место впереди и медленно покатил по ледовой колее. Сиденье леденило, Миша подождал, пока ноги привыкнут, и спросил.

– Что вы думаете о декабристах?

– Как это, что? – удивился Драконов.

– Кива Сергеевич говорит, будто их роль сильно преувеличена. Будто они обычные фрондеры, державшие Россию за горло со времени смерти Петра и до Николая Первого.

Драконов притормозил, и оторопело посмотрел на Мишу.

– Крутенек, твой учитель. А что он еще говорит?

– Что в их действиях не было никакого позитивного момента, только разрушение. А порядок, определенная социальная политика и экономический рост были лишь при Екатерине. О декабристах вспомнили после революции, и подняли на щит для оправдания государственного переворота.

– Однако….. Драконов покрутил головой. – Ты, надеюсь, понимаешь, что за такие слова Киву Сергеевича по головке не погладят.

– Но я ведь только вам рассказываю, – насупился Миша. – А вы его друг.

– Кто тебе сказал, что я его друг?

– Он сам и сказал.

Драконов снова повертел головой.

– Есть вещи, которые нельзя рассказывать. Даже друзьям. А уж тем более друзьям друзей. Заруби себе это на носу. Зарубил?

Миша кивнул.

– Так вот, Кива Сергеевич, при всем почтении к его мудрости и образу жизни, человек чужой. Не русский. Понимаешь?

Миша снова кивнул.

– Я уж говорил тебе, что национальность от рождения не важна. Важно, к чему душа твоя прилепилась. Поэтому ты, – Драконов сделал ударение на этом слове, – ты меня поймешь. Но не Кива Сергеевич.

Декабристы русскими людьми были, за Россию болели, о благе ее мечтали. Как умели, как понимали это благо. А Кива Сергеевич…. Он вознесся душою к звездам, и наши проблемы ему кажутся смешными и мелкими. Оставь, оставь его. Твое место не полутьме обсерватории, а с рядом нами, под крылом дельтаплана. Ты ведь уже попробовал неба. Пришлось по вкусу, не так ли?

Миша кивнул.

– Первый полет, как первый поцелуй. А второй, как первая ночь с девушкой. Как у тебя с девушками?

– Да пока никак.

– Поэтому все будет наоборот. Во время первой ночи ты будешь вспоминать второй полет.

Драконов умолк на несколько мгновений, а затем продолжил, но уже иным, взволнованным тоном.

– Запомни, не всякому открывается небо. Есть души, предназначенные для высокой цели, им дано многое и спрос с них особый.

Он протянул Мише призывно распахнутую ладонью.

– Так ты с нами?

Теплые волны всколыхнули воздух, пересекая выстуженное пространство внутри машины, мягко коснулись Мишиной щеки, впитались в кожу, спустились по шее и ласково обняли сердце. Миша вложил свою ладонь в драконовскую и подтвердил:

– С вами.

Минут десять ехали молча. Урчал и пофыркивал мотор «Запорожца», искрящийся под солнце лес медленно тянулся за окнами. От печки салон нагрелся, и сладкая истома незаметно охватила Мишино сердце. Как ему везет в жизни, с какими замечательными людьми он знаком, какими интересными делами занимается! Вот полетает, порадуется, а через пару дней снова в обсерваторию. Зачем быть узколобым сторонником одной страсти, нужно пробовать себя в разных областях, подобно ученым Возрождения. Бэкон, чего только не умел! Почему же он, Миша, должен сосредотачиваться лишь на астрономии?

Он мысленно повторял эти аргументы, отыскивал новые и новые, пытаясь оттеснить тень неправильности, возникшую от прикосновения к срезу бревна. Разговор с Драконовым добавил к этой неправильности еще одну тень, словно от другого солнца, и она, точно призрак с далекой планеты, виденной на картинке в какой-то научно-фантастической книжке, шаталась по краю сознания, бередя и беспокоя.

Выехали на поляну. Дельтаплан стоял на том же месте, уставясь задранным носом в голубое небо. Из автобуса выскочили кружковцы, затеяли толкотню, изображая бой за очередь на полет. Кто-то, залившись смехом, упал в сугроб, проломив хрупкую корочку, кто-то скатывал снежки и метил куртки и полушубки приятелей белыми брызгами.

– Э, у нас гости были! – воскликнул Валера, указывая на две узкие полосы. – Позырьте, это ж следы полозьев. А вот и ямки от лошадиных копыт. И солнце нарисовано, солнечный круг, небо вокруг. Просто песня! И кого сюда могло принести?

– Лесник, наверное, – сказал Драконов, вытаскивая из снега дельтаплан. – Больше тут на санях некому раскатываться. Вперед, орлы, небо не ждет.

Он подошел к Мише и передал ему трапецию.

– Лети, парень. Сегодня твой день.

У Миши от благодарности сжалось сердце. Не глядя на завистливые взоры кружковцев, он пристегнул карабины, ухватился покрепче за трапецию, поднял крыло и побежал.

Небо синими пятнами запрыгало слева и справа. Слепящая белизна снега, с темными провалами от ног предыдущих летунов поднималась и опускалась в такт шагам. Загудел, напрягся воздух, наполнившееся крыло потянуло вверх. Кромка, последний толчок ногами, и …. Захотелось петь, смеяться, плакать и жаловаться. Неправильность юркнула с края сознания в самый центр, и Миша в беспощадном голубом сиянии полета разглядел ее всю, до грубой штопки на застиранных носках. Зеркало в избе. Да, старое зеркало над комодом, в котором отражалась ситцевая занавеска. Когда бабка ходила взад и вперед, принося пакет, она не отражалась в зеркале!

Порыв ветра ударил в лицо, и дельтаплан задрал нос, словно стараясь опрокинуться на спину. Миша приналег изо всех сил на трапецию, удерживая непослушное крыло. Несколько секунд прошли в борьбе, он оттопырил ноги и дрыгал ими в воздухе, будто пытаясь зацепиться за землю. Дельтаплан успокоился, Миша взглянул вниз и ахнул. От земли его отделяло метров пятнадцать, он перелетел ложбину и несся прямо на холм. Осторожно, боясь фокусов со стороны крыла, Миша стал наклонять трапецию вправо, разворачивая дельтаплан. Тот повиновался, легко и послушно, точно объезженная лошадь. Вираж получился плавным, скорость начал падать. В этот момент с правой стороны раздался звон, слово лопнула струна на гитаре. Повернув голову, Миша увидел, что металлический тросик растяжки почти полностью разорвался, от него осталась только одна жилка, натянутая наподобие гитарной струны. Миша посмотрел налево. С левым тросиком было точно то же самое. Как такое могло произойти!? Он вдруг вспомнил вторую тень смущавшей его неправильности. Декабристы, сердце, предавшее короля, самое страшное преступление… Тросик со звоном лопнул, купол сложился, точно носовой платок. Миша успел подумать, что снег должен смягчить удар, и удар тут же наступил. Мир захлопнулся, точно бумажная коробочка, сердце полетело вверх, сжав горло, звуки, запахи, цвета юркнули в сторону, из расплющенной коробочки выплеснулась темнота и поглотила Мишу. Он барахтался в ней, пытаясь вдохнуть воздух передавленным ртом, как вдруг тьма рассеялась, и он очутился в своей каморке на чердаке. Теплая труба приятно согревала спину, на столе лежали пачка бумаги, карандаши, точилка, а на противоположной стенке, под узкой щелью, похожей на приемное отверстие почтового ящика, красовалось изображение драконьей головы.