Читаем без скачивания Юг в огне - Дмитрий Петров

— Ого! — вскрикнул он обрадованно. — Вот это так гусь к нам попал!

Аэроплан, вздрогнув еще раз, остановился и замер. Авиатор оглядел окруживших его кавалеристов.

— Ви кто эст? — на ломаном русском языке спросил он строго у Буденного.

— Свои, — ответил весело Буденный. — Мамонтовцы.

— О! — удовлетворенно воскликнул летчик. — Это мне и надо. Слава богу! Я боялся болшевик сесть…

Авиатор соскочил с самолета и стал разминаться.

— Ух! Рук и ног устал.

Котов наставил в него наган.

— Руки вверх!

Лицо у летчика вытянулось. Бледнея, он поднял руки.

— Зачем так делаль?.. Зачем?.. Я — англичанин… Капитан Картер.

— Фома, — приказал Буденный своему ординарцу, — ну-ка обезоружь мистера Картера да пригласи его к нам в штаб.

Котов вынул из кобуры плененного летчика пистолет и сунул его себе в карман.

— Пошли! — выразительным жестом пригласил он его.

В штабе пленника допросили. Оказалось, что англичанин был послан командующим Донской белой армией генералом Сидориным в Воронеж к Шкуро с приказом об уничтожении VIII Красной Армии. Из Воронежа летчик вылетел с тем же приказом к Мамонтову. По сведениям, имевшимся у летчика, корпус Мамонтова должен был находиться между Калачом и станциями Таловая и Бутурлиновка. Сведения эти оказались ошибочными. Здесь находился корпус Буденного. Приняв буденновцев за мамонтовцев, летчик приземлился и попал в плен к Буденному.

Из дальнейшего допроса выяснилось, что командующий VIII Красной Армией, бывший царский генерал, имел тайные сношения с белым командованием и обещал содействовать белым в разгроме своей армии.

У англичанина, кроме того, были обнаружены оперативные и разведывательные сводки всего фронта белых, а также и письмо генерала Шкуро к Мамонтову. В нем было сказано:

«Я занял Воронеж, но у меня нет ни огнеприпасов, ни патронов, ни снарядов, и по обстановке для меня составляет угрозу возможное нападение красных со стороны Землянска. Разумеется, что без огнеприпасов я буду вынужден оставить Воронеж и отступить, а поэтому, если ты у красных добыл огнеприпасов, пришли хотя бы немного для меня».

В ночь того же дня Буденный выступил со своим корпусом на правый фланг VIII армии для совместных действий против полков Шкуро, занимавших Воронеж.

Двумя конными дивизиями, конной группой VIII армии и приданной 22-й железнодорожной стрелковой бригадой, в которую входили воронежские рабочие и коммунисты, корпус Буденного занял фронт протяжением в двадцать километров, северо-восточнее Воронежа, ожидая, что кавалерия Шкуро перейдет в наступление. Силы Буденного насчитывали до восьми тысяч пятисот сабель и восьмисот штыков. Этим силам противостояли два конных корпуса Шкуро и Мамонтова, объединившие до десяти тысяч кавалеристов и двух тысяч пехотинцев. Кроме этого, в распоряжении белых находилось семь бронепоездов.

В это время произошло интересное событие, над которым немало потешались буденновцы. Генерал Мамонтов, предполагая, что Воронеж занят красными, повел на штурм города полки. В свою очередь, и Шкуро, зная о движении корпуса Буденного к Воронежу, принял конницу генерала Мамонтова за красных и двинул против них свои части. Между белыми полками произошла битва, продолжавшаяся несколько часов. И лишь после того, как потери с обеих сторон достигли внушительных размеров, ошибка обнаружилась.

— Эх, жалко, что они скоро разобрались, — смеясь, сказал Буденный. Пока они дрались между собой, я намеревался было двинуть на них свой корпус и разбить их обоих наголову. Ну, ничего, мы свое еще возьмем… Степан Андреевич, — позвал он Зотова.

— Слушаю, товарищ комкор, — отозвался тот.

— У нас, кажется, есть пленные белые казаки?

— Есть!

— Садись писать письмо Шкуро.

— Какое письмо? — удивился Зотов.

— А вот увидишь. Садись, пиши.

Все еще недоумевая, Зотов присел за стол, разложил перед собой бумагу, обмакнул перо в чернильницу.

— Ну, пиши, — сказал Буденный, — «Белогвардейскому генералу Шкуро». Написал?.. «24 октября, — посмеиваясь, продолжал диктовать Буденный, — в 6 часов утра, я, Буденный, прибуду в Воронеж. Приказываю вам, генерал Шкуро, построить все контрреволюционные силы на площади у Круглых Рядов, где вы вешали рабочих. Командовать парадом приказываю вам лично!..» Написал?

— Написал, — захохотал Зотов.

— Ну, если написал, то давай подпишу.

Расписавшись, Буденный велел привести к нему пленных казаков. Когда привели двух молодых, побелевших от страха пленных белогвардейцев, Буденный добродушно сказал им:

— Вот что, ребята, если я вас отпущу на свободу, будете воевать снова против нас, а?..

— Да ни в жизнь, — просветлев, заговорили разом оба пленника. — Да нехай нас допрежде шомполами засекут, чтоб мы снова стали воевать супротив вас…

— Врете, — с сомнением посмотрел на них Буденный. — Ну глядите, если снова начнете воевать против нас да попадете опять в плен к нам, — не обижайтесь. Расстреляю!..

— Истинный господь, не будем воевать, — поклялись пленники.

— Ладно, посмотрим, — сказал Буденный. — Идите, вас пропустят. Только отпущу с одним условием, чтобы вы передали вот это письмо самому генералу Шкуро.

— Ладно, — согласились пленники. — Передадим.

Буденный вручил им письмо и велел проводить казаков за линию фронта.

V

О приключении Сазона Меркулова с генеральским гробом узнал весь корпус. Разговоров и смеху по этому поводу было немало. Рассказ об этом происшествии во всевозможных вариациях передавался из уст в уста. Конники проходу не давали бедному Сазону, все приставали к нему, чтоб рассказал, как он в генеральском гробу спал да казаков распугал.

Хоть и надоедали Сазону с такими расспросами конники, но он испытывал огромное удовольствие от того, что стал одним из популярнейших людей в корпусе.

Однажды даже сам комкор Буденный, наслышавшись о Сазоне, вызывал его в штаб и расспрашивал о приключении. И когда Сазон рассказывал, как было дело, штабные работники душились от смеха…

Сазон еще больше подружился с Кононом Незовибатько. Они были неразлучны, целыми днями ворчали друг на друга, незлобливо переругивались. Со стороны можно подумать, что это два лютых врага.

Как-то в дивизии произвели отбор конников в разведывательный эскадрон. Попал в него и Сазон Меркулов. Для Конона Незовибатько разлука с другом была мучительна. Стал просить он командира, чтобы и его откомандировали в разведывательный эскадрон. К своей радости, он этого добился.

При командире корпуса Буденном порученцем[13] служил отчаянной храбрости и отваги серб Олеко Дундич. Ему было лет двадцать пять. Ловкий, гибкий, как кошка. До страсти любил опасные, рискованные приключения. Про Дундича и его безумную храбрость в корпусе рассказывали легенды… Буденный любил его.

Говорили, что Дундич родился в буржуазной семье. Отец его был промышленником. В ранней юности Олеко поссорился с отцом и ушел из дому. В мировую войну его призвали в армию, попал он в гусары. Во время битвы был забран австрийцами в плен. Из плена бежал в Россию и честно стал служить революции…

Дундич часто заезжал в разведывательный эскадрон, где у него было немало приятелей, с которыми он ездил в разведку. Разведчики его любили. Здесь он и познакомился с Сазоном и его другом Незовибатько.

…Прошло несколько дней, а белые все еще не проявляли намерений наступать. Это не входило в расчеты Буденного. Он хотел, чтобы белые были активны, тогда удобнее было б их разгромить. Ну, если белые не идут вперед, значит, надо на них наступать. Буденный был верен себе: он намеревался 24 октября обязательно взять Воронеж. Позвав к себе Дундича, он спросил:

— Ну как самочувствие, Дундич?

— Превосходное, товарищ комкор, — с легким акцентом ответил Дундич.

— Вы, кажется, болели?

— Пустяки, товарищ комкор, — улыбнулся Дундич. — Простудился немного… Но я простуду свою спиртом согнал…

— Смотрите, Дундич, не увлекайтесь спиртом.

— Не беспокойтесь, товарищ комкор, я его редко пью.

Буденный задумчиво прошелся по комнате.

— Хороший вы парень, Дундич, — остановился он перед ним. — Молодчага, но вот голова у вас буйная… Каждый раз, как пошлешь куда, так и боишься, — что-нибудь натворите… Больно уж вы рискуете своей жизнью. А жизнь — не игрушка. Зря рисковать ею нельзя… Вот вы — храбрый человек, таких я люблю. Но ваша храбрость часто бывает безрассудная… Вы не только храбрый человек, но и просто отчаянный.

Видя, что Дундич хочет что-то сказать, Буденный остановил его рукой.

— Мне надо вам поручить важное, большое дело, от которого будет зависеть вся наша операция по взятию Воронежа, но я боюсь. Боюсь вам поручить. Опять что-нибудь накуралесите.