Читаем без скачивания Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов

Ну а теперь расскажу вам немного о взглядах Бердяева на этику, религию и историю.

О религии. Бердяева относят, вместе с Розановым и Мережковским, к «новому религиозному сознанию». Он, как и они, выступает за радикальное обновление христианства. Он говорит, что старое христианство было очень аскетическим. Нужно, чтобы оно стало более дионисийским, более языческим, более ренессансным. Необходимо оправдать жизнь, а не только дух. С одной стороны.

С другой стороны, с точки зрения Бердяева христианство было радикально деформировано идеей, что Бог – Господин. С точки зрения Бердяева, мы чересчур антропоморфно и социологизаторски поняли Бога, то есть перенесли на идею Бога идею азиатского деспотизма: «Бог – деспот, человек – раб». Бердяев говорит: «Атеизм есть наказание нам за рабье представление о Боге». Как здорово и верно сказано! Если Бог – деспот, то всегда хочется против этого деспота восстать, и рано или поздно это произойдет. Вот к чему неизбежно ведет перенесение на отношения Бога и человека отношений Господина и раба. Бердяев говорит: и Бог не господин, и человек не раб. Бог – Творец, он нуждается в человеке как в со-творце. Он ждет от человека не послушания, а творчества. Бердяев говорит, что христианство – это, на самом деле, не религия рабства, покорности, смирения, а это религия свободы, любви, отрицающая любой авторитет. То есть нужно преодолеть в христианской религии и в христианской культуре вот это тоталитарное, рутинное, иерархическое. Поэтому Бердяев нападает на церковников, на попов, на все эти вещи, связанные с иерархией, авторитетом, клерикализмом. Отрицание авторитетов – сердцевина бердяевского христианского анархизма! И Бог не есть авторитет. Бог – это Творец мира, человек – со-творец. То есть: христианство нужно радикально модернизировать, как говорит, вслед за Соловьевым, Бердяев. Христианство понимается им как эмансипация, как мистический анархизм, как отрицание иерархии, идеи насилия, принуждения, порабощения человека. То есть христианство должно стать религией любви, творчества и свободы.

Это ироничный парадокс – на Западе по Бердяеву судят о русском православии, а само русское православие Бердяева терпеть не может и считает страшным еретиком.

Два важных момента, которые любой ортодоксальный христианин у Бердяева не примет. Первый – я уже сказал – идея того, что Бог не всемогущ. Есть еще второй момент. Тут Бердяев не одинок, но все равно это «ересь» для официальных церковников. Это его этические взгляды, и конкретно вот что.

Бердяев резко противопоставляет два вида этики. Этику Закона и Этику Творчества. У Бергсона, если вы помните, тоже есть близкое понятие: динамической и статической морали, динамической и статической религии, открытого и закрытого общества, – та же самая антитеза. Вспомните то, что я говорил про Шестова. У Шестова: «философия обыденности» и «философия трагедии», нормативная этика и этика трагедии. Это хорошо рифмуется с Бердяевым.

Этика Закона – это этика анонимная, основанная на страхе, на принуждении, на некоторых застывших догматических скрижалях и скрепах, на стадности и унификации. «Делай так, а то получишь палкой по голове!» И Бердяев говорит о «кошмаре злого добра». Вроде бы тебе говорят: делай хорошо, поступай правильно! – но при этом ты делаешь это неосознанно, из-под палки, как все. В результате, само добро становится злом. И Бердяев категорически против законничества в морали. Против скрижалеобразности, анонимности. И он противопоставляет этому Этику Творчества. Можно сравнить это с «философией трагедии» Льва Шестова, то есть этику, которая говорит: прежде всего будь собой, будь свободным, будь личностью, твори! Здесь преобладает не закрытость, а открытость, не стадность, а личностность, не страх и принуждение к повиновению, а любовь и побуждение к творчеству. Не застывшая мертвая скрижаль, а открытость Бога человеку.

Бердяев говорит, что кое-чего он не принимает категорически в историческом христианстве. Это идея вечного ада для грешников. Бердяев не первый об этом говорит. Например, один из отцов церкви, частично осужденный христианами за «ереси», Ориген Александрийский, один из главных столпов патристики и создатель христианского богословия, который оказал колоссальное влияние на всю христианскую культуру и в то же время был впоследствии осужден как еретик за некоторые свои суждения (в том числе и за это). И вслед многие другие христианские мыслители говорили, что ад не может быть вечным. Если ад вечен, то какой же тогда добрый Бог? Это садизм. Ад может быть временной мерой наказания, воспитательной. И Ориген в свое время высказал такую идею – апокатастасис (Слово это позволяет поупражняться в мимике.) Это идея того, что в конце мира все существа вернутся в Богу, соединятся с Ним. И грешники, и даже сам дьявол. Все будут прощены. Все! То есть если Бог добр, то ад может быть только временным. Это идея всеобщего возвращения к Богу, идея спасения. И вот Бердяев, подобно Оригену, говорит об этом. Что истинное христианство предполагает идею того, что ад не может быть вечным. И у него очень красиво и трогательно это сформулировано.

Он спрашивает: с чего началась этика? С вопроса, обращенного Богом к братоубийце: «Каин, где брат твой, Авель?» А закончится этика вопросом Бога, обращенным уже к Авелю: «Авель, где брат твой, Каин?» То есть как ты, праведник, можешь наслаждаться райской жизнью, когда хоть кто-то страдает в аду? Никто не может быть счастлив, пока кто-то мучается.

Вот это тоже ересь с точки зрения христианства, как и многое у Николая Александровича Бердяева, о чем я сейчас сказал. То есть идея всеобщего спасения, апокатастасиса, невечности ада. Но чрезвычайно симпатичная, убедительная и привлекательная, на мой сугубо внецерковный, внеортодоксальный, светский взгляд.

Есть еще одна тема, которую даже при самом беглом и лаконичном разговоре о Бердяеве надо затронуть. Это одна из любимых тем Бердяева, которой он посвятил огромное количество разных книг и статей, – философия истории. Пробегусь по ней совсем по диагонали.

Понятно, что историософия Николая Александровича вытекает из его общих этических, религиозных, антропологических и аксиологических взглядов, о которых я уже говорил. Но все-таки где он, собственно, об этом пишет? Я уже называл вам: в его маленькой, но очень важной книжке «Смысл истории», родившейся из курса лекций, которые он читал еще в поднявшейся на революцию России. В сборнике статей, написанных во время мировой войны «Судьба России», (особенно важная статья первая – «Душа России», где он пишет как раз про русскую душу, знаменитые и весьма спорные свои суждения). Еще в одной апокалипсической статье по мотивам Шпенглера – «Предсмертные мысли Фауста». Ряд работ с попытками осмыслить большевизм, тоталитаризм – Бердяев один из первых, кто подходит к феномену тоталитаризма. И прежде всего в