Читаем без скачивания Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда я не очень понимаю, что делать с «плохим» в человеке. Ну, то есть хорошо: ты становишься собой; и подразумевается изначально, что как только ты стал собой, ты стал хорошим. То есть все, что в тебе было плохого, это не включается в «бытие самим собой»? Если ты идешь и мучаешь котенка, это не ты, и вот это надо все отбросить и стать собой?
– Вы очень точно уловили этот момент. Именно это – тот пункт, по которому очень много ругали Бердяева. И я, признаться, не знаю, что ответить. Я согласен, что тут неувязка. Точнее, не неувязка, а некое противоречие, на которое я не уверен, что он мог бы ответить хорошо. Потому что он, да, абсолютизирует творчество, подлинность, свободу. Но многие ему на это говорили: а как же добро? На что Бердяев отвечал, что нет никакого добра над человеком; это скрижаль, это что-то объективное, застывшее, навязанное нам. Но тут, конечно, его ницшеанство, некоторая такая эстетизация, и, конечно, тут возникают вопросы, о которых вы сказали. А как быть с глубинным злом человека? Бердяев считает, что да, можно как-то преодолевать в себе это злое начало. Взгляд Николая Александровича на историю в свете эсхатологии – трагический и катастрофический. Тут как раз может быть оправдание вечного ада: а что делать, если человек все время сознательно выбирает быть злым? Может, через это можно и ад вечный оправдать. Мне кажется, вы уловили у Бердяева очень глубокую проблему, на которую, я не уверен, что у Бердяева есть хороший ответ. Вы нащупали у него одну из болевых точек. Не вы первая: я читал многих критиков Бердяева, христианских, которые его за это самое и критиковали, и я не думаю, что безосновательно, поэтому я не буду тут адвокатом Николая Александровича, а просто констатирую, что есть какая-то глубокая правда в этой критике. Это вы правильно наметили.
– Ну, соответственно, про вечный ад. Наверное, потому что я больше воспринимаю религию как навязанный учебник: делай так, не делай так. В духе понимания религии Дюркгеймом как исключительно принудительного социального регулятора. Соответственно, для меня удивительно такое заявление, что вечного ада не существует, что является сдерживающим фактором для грешников, которые не должны грешить, потому что их пугают вечным адом. Соответственно, если пропадает идея вечного ада, тогда, грубо говоря, делай что хочешь, и тебя простят.
– С точки зрения Бердяева, это как раз очень неправильно: апеллировать к добру в человеке при помощи запугивания. Кошмар злого добра!
– То есть человек должен стать самим собой и одновременно преодолеть сам себя?
– Да.
– А если акт творчества – это всегда неудача через объективацию, то выходит, если я наблюдаю за творчеством со стороны, то я никогда не могу понять его извне, пропустить через себя?
– Нет, это как-то возможно по Бердяеву. Потому что, как я уже сказал, в самом творческом акте человек выходит за свои пределы к другим людям. И это сложно, да! Но у Бердяева есть учение об экзистенциальной коммуникации. То есть возможно какое-то понимание сущностное между людьми, хотя это и трудно.
– То есть нужно к этому стремиться или все равно в массе своей люди не разделят этого и не поймут?
– Нет, но тут есть некая драма, есть некоторая неизбежная опасность, всегда вот этого вырождения: объективирования, отчуждения. Но это не значит, что вообще никакой сущностный диалог или сущностное взаимопонимание, по Бердяеву, невозможно. Это только означает – опять же мы уходим в историософию, – что в рамках истории невозможен хеппи-энд. И поэтому необходима эсхатология, которая у Бердяева занимает место, фактически, историософии. То есть понять историческое можно только через сверхисторическое. Понять то, что происходит здесь, можно только через что-то трансцендентное. И в самом историческом процессе, и в самой этой реальности нет какого-то окончательного избавления, искупления. Это так, Бердяев делает такой вывод.
– А «сверхисторическое» – что имеется в виду: это про «ад или не ад»?
– Ну да, это некий смысл истории, который сам через историю проявляется, но к истории не сводится.
– Я хотела бы сделать небольшой комментарий по поводу Ungrund. Это, получается, как «абсурд» (ведь по немецки grund – это буквально «почва»). То есть это слово означает «беспочвенность» или «абсурд»!
– Да, это точно замечено. Я приведу цитату Бердяева дословную: «Свобода – безосновная основа»! Я не очень силен в средневековой немецкой мистике; у него есть идеи из Якова Беме. Да, еще он какие-то идеи он берет помимо этого у Мейстера Экхарта.
– Но получается, у Экхарта и Беме тоже уже были какие-то экзистенциальные идеи?
– Опять же, общепризнанно, как я понимаю, что не было бы всего немецкого идеализма, всей немецкой философии и всего, что из нее выросло, без Беме и Экхарта. Они дали очень мощный определяющий импульс самым разным мыслителям. Это сейчас, в ХХ веке, как я понимаю, активно изучается. Так что да, конечно.
– А получается, что это «Ничто» наряду с Богом существует?
– Да.
– А почему тогда историческое – это все, что связано с Богом? – Да, о том, вступает ли Ничто в историю, Бердяев умалчивает. На самом деле, хочу сказать, что при всей моей симпатии к Бердяеву, при том, что он вещи какие-то очень глубокие, на мой взгляд, и правильные говорит, мягко говоря, отсутствие противоречий и сильная логика
