Читаем без скачивания Разомкнутый круг - Валерий Кормилицын

В лагере образовалось множество улиц, получивших название «Шестой корпус», «Четвертый корпус», «Гвардейская».

Самой крайней была «Кирасирская». На этой улице располагались 1-я и 2-я кирасирские дивизии под командой генерал-лейтенанта Голицына, кузена князя Петра. 1-й дивизии особенно повезло. Она располагалась по квартирам, а не палаткам и шалашам, как другие…

В Тарутино солдаты пришли грязными и обносившимися. Офицеры ходили в латаных мундирах с оторванными эполетами, пестревшими замытыми кровавыми пятнами.

Но через неделю каптенармусы выдали сукно. Тут же, пронюхав об этом, со всех близлежащих губерний съехались евреи-портные, и армия приоделась.

Тарутино заменило собой обе русские столицы. Взоры всей России были обращены сюда. Русская армия регулярно получала продовольствие из южных губерний, вооружение с калужских военных складов и плотно прикрывала бесперебойную работу тульских оружейных заводов.

В Тарутино двигались воинские пополнения, везли снаряды, порох и ружья, обмундирование, хлеб и фураж, гнали табуны лошадей и скот.

Ушлые торговцы, почуявшие барыши, везли сюда крупу, мед, яйца и масло.

Достать здесь можно было что угодно, имелись бы денежки, а они как раз-то в армии водились.

Маркитанты продавали ставропольские арбузы, астраханскую селедку, киевские паляници и кахетинские вина.

Войска отдыхали, становясь с каждым днем бодрее, энергичнее и сильней. Как потом вспоминали участники: «Укрепленные высоты Тарутина среди веселых отзвуков музыки и пения, освещенные необозримыми рядами вечерних огней, представляли вид не простого воинского стана, но некоего великолепного города».

В Тарутино шли пешком и ехали в телегах крестьяне, а в колясках и возках господа – дабы проведать служивших в армии мужей, сыновей и братьев.

Взводу Рубанова достались два крепких домика. Более просторный заняли Максим, Шалфеев и пятеро легкораненых кирасиров. Другой дом занимали пятнадцать оставшихся в строю конногвардейцев.

На тесноту не жаловались, радуясь тому, что имелось. По ночам теперь становилось прохладно, а тут истопил печку – и грейся. К тому же во дворе – чудесная небольшая банька.

В соседних двух домах разместился взвод Оболенского.

Жизнь шла своим чередом…

Проведать Рубанова приехал Петр Голицын. Максим начал уже ходить, и они медленно гуляли по селу, разглядывая бивак.

– Полагаю, вы довольны, поручик? – улыбался князь. – Мой кузен здорово посодействовал 1-й кирасирской дивизии. Живете как люди. А я ючусь, словно крот, – смеялся он, – в землянке, правда, весьма сносно оборудованной. Солдаты сделали даже камелек для своего любимого командира.

Вы уже слышали, наверное, господин поручик?.. – Заботливо поддержал Рубанова под руку, когда тот споткнулся.

– О чем, господин полковник? – Кивком головы поблагодарил за помощь Максим.

– …Что Василий Михайлович убит при Бородино? – Желваки заиграли на княжеских скулах.

Посмотрев вдаль на облако, Рубанов перекрестился:

– Василий Михайлович?! – прошептал он и опустил голову.

Через несколько секунд, вытерев кулаком глаза, Максим, чтобы отвлечь князя и сделать ему приятное, спросил:

– А как поживают княгиня Катерина и Голицын-младший? Не пора ли записывать его в конногвардейский полк?

– В гусары, сударь! Только в гусары, – повеселел полковник. – Когда-нибудь заменит нас с твоим отцом и Василием Михайловичем…

– Отца заменю я сам, – невежливо перебил князя Рубанов.

– …А жена чувствует себя прекрасно и передает вам привет, – не обратил внимания на мальчишескую спесь и бестактность Голицын.

Вечером, не успел Шалфеев доложить, что прибыли гости, как в комнату ввалился Оболенский с двумя кавалергардами. Следом Огурец с Укропом корячились под приятной тяжестью вин и закусок. Шалфеев тут же бросился им помогать.

– Встретил на ярмарке! – басил Оболенский. – А они как раз-то вас, Рубанов, и искали. Так что принимай гостей, – велел хохлам сервировать стол.

Сало, чтоб у украинских любителей сего продукта не кружилась голова и от этого не отрезали себе пальцы, поручили резать Шалфееву.

– Вскоре и Нарышкин подойдет, – довел до сведения присутствующих Григорий, – специально вестового прислал для солидности, дабы тот заранее сообщил о прибытии героя, – иронично хмыкнул князь.

Кавалергарды были малость под хмельком, и он им дико завидовал. Сам Оболенский весь день провел в делах и не успел даже пообедать – приказом по полку он теперь исполнял обязанности заместителя командира эскадрона вместо погибшего штаб-ротмистра Гурова, и «тяжелораненый» Вебер все взвалил на него.

Отпустив денщиков, Оболенский разлил по стаканам водку – после рубки французов это являлось самым приятным занятием.

– Ну, господа, помянем павших!

Все встали и молча выпили…

– Рубанов, вы были последним, кто разговаривал с Волынским, – через некоторое время произнес Шувалов, – мне Мишка Строганов рассказал, – кивнул на друга. – Не могли бы вы поведать о последних его минутах?

– Извольте! Погиб Денис как герой! – знаком показал Оболенскому, чтоб наполнил стаканы. – Два лягушатника-капрала напали на графа… и, не сумев сладить саблями, один из них застрелил его, за это проглотив мой палаш, голова другого и сейчас улыбается, уткнувшись в траву. Провидению было угодно, чтобы я отомстил за него.

Господа! – поднял стакан Рубанов. – За поручика Волынского, господа! Героя и кавалергарда!

Строганов, сопя носом, молча смахнул слезу.

– Спасибо, сударь! – выпив, поблагодарил Максима Шувалов. – А что он вам сказал перед смертью?

Максим тяжело вздохнул.

– Грустно все это… Я думаю, господа, что мы, наверное, никогда не станем такими как прежде! Юность наша осталась истекать кровью на Бородинском поле… Вы помните, как славно мы чудили в Петербурге? Даже не верится, что Волынского нет с нами.

И поверьте мне, господа, я забыл все плохое, к тому же, умирая, он попросил прощения. – Спазм перехватил горло Максима, и, опрокинув стул, он поднялся и вышел, через минуту вернувшись с бурыми от крови конвертами. – Его последняя воля, господа… Но позвольте этого вам не открывать, так как это носит личный характер.

– Надеюсь, вы не скучаете без меня? – вихрем влетел в горницу запыхавшийся Нарышкин. – Я привез кучу новостей, скорее налейте штрафную. – Брякнулся на свободный стул и все никак не мог отдышаться.

– Кто на ком скакал, сударь? – усомнился, протягивая ему стакан, Оболенский.

Постепенно все заулыбались, глядя на раскрасневшегося графа.

Жизнь-то ведь продолжалась…

– Господа! Все мы теперь кавалеры! – Обвел он взглядом присутствующих и немедленно занялся штрафной.

– Постойте, постойте! Вы что, поручик, в чужом мундире? – обратил внимание Оболенский на его эполеты.

– Не поручик, а штаб-ротмистр! – гордо хряпнул о стол пустым стаканом. – Напрасно, что ли, дивизию в бой водил?! – с удовольствием глянул на свой эполет.

После штрафной дыхание его пришло в норму.

– …И к тому же кавалер ордена Святого Владимира 4-й степени!.. На завтра назначено торжественное построение и достойные получат свои награды! – важно произнес он. – Ну мне-то, полагаю, крест преподнесет сам Кутузов.

Впервые Оболенский потрясенно глядел на графа. Нарышкин просто упивался его взглядом.

– Кстати, кузен,– обратился к нему, под горло насладившись уважительным удивлением, – получил письмо от вашей кузины – со дня на день будет в Тарутино. – Но князь не обратил на это сообщение никакого внимания.

Чтобы несколько привести его в чувство, Нарышкин произнес:

– Не помню, упоминал ли о том, что вам тоже присвоен чин штаб-ротмистра и завтра вашу грудь, как и мою, украсит Владимирский крест?!

От такого известия Оболенский из горлышка выдул полбутылки водки.

– Эх, жаль шампанского нельзя! – воскликнул он. – А вы, Рубанов, полагаю, не отказались бы от устриц? – басовито заржал князь. – Штаб-ротмистр и кавалер, – все еще не веря, покачал головой. – Несмотря ни на что, нет ничего лучше службы в армии…

– Рубанов пока оставлен в прежнем чине, но за заслуги перед Отечеством награжден орденом Святой Анны 3-й степени. Как вы все знаете, господа, этот небольшой красной эмали крест крепится на эфес холодного оружия.

Максим почему-то не обрадовался награде.

«За Россию сражался, а не за орден!» – подумал он.

Нарышкин, захлебываясь словами, перечислял:

– Шувалов тоже оставлен в прежнем чине, но заслужил Владимира 4-й степени, поручик Строганов произведен в штаб-ротмистры с присвоением Владимира 4-й степени. Кажется все, господа! – улыбнулся Серж. – Выпьем за кресты и чины! – поднял стакан.

На следующий день, пока Арсеньев находился на излечении, полковник Леонтьев зачитывал приказ по армии и награждал отличившихся.

Грудь Вебера тоже украсил Владимир. После этого он разбинтовал палец и выкинул бинт, посчитав, что тот свою миссию выполнил.