Читаем без скачивания Тай-Пэн - Джеймс Клавелл

– Мне нужно присесть на минутку, – чуть слышно проговорила девушка.

Катлин разыскала флакон с нюхательной солью и помахала им под носом у Шевон.

– Ну вот, сердечко мое. Как только эти куколки увидят тебя, тебе сразу же расхочется падать в обморок. Клянусь благословенной Девой Марией, святой Анной и Иосифом, ты будешь первой красавицей на этом балу.

В дверь резко постучали.

– Ты еще не готова, Шевон? – спросил Тиллман.

– Нет, дядя. Я уже скоро.

– Поторопись, дорогая. Мы должны прибыть, туда раньше его превосходительства! – Он отошел от двери. Катлина мягко хохотнула.

– Глупый человек, сердечко мое. Он не понимает, что это такое – вступить в бальную залу.

Квэнс отложил кисти в сторону:

– Готово!

– Превосходно, Аристотель, – сказал Робб и поднял маленькую Карен на руки, чтобы она могла взглянуть на свой портрет. – Не правда ли, Карен?

– Неужели я такая? – разочарованно протянула Карен. – Это ужасно.

– Это бессмертное творение, Карен, – сказал шокированный Квэнс. Он взял девочку у Робба и крепко прижал ее к себе. – Вот посмотри, какой восхитительный румянец играет у тебя на щечках, посмотри, как светятся твои прекрасные глаза. А это счастье, окружающее тебя подобно ореолу? Клянусь бородой Альказабедабра, портрет дивно хорош, как и ты сама.

– Ой, здолово. – Она обняла Квэнса за шею, и он поставил ее на пол. Карен посмотрела на картину еще раз. – А кто этот Альказа… ну, пло котолого вы говолили?

– Мой друг, – серьезно ответил Квэнс. – Бородатый друг, который присматривает за художниками и красивыми девочками и мальчиками.

– Ты получилась очень, очень хорошенькой, – произнесла Сара натянутым голосом. – Ну, а теперь бегом в постель, тебе уже давно пора спать.

– Еще лано, – надула губки Карен. – И ты обещала, что я могу не ложиться, пока папа не уедет.

Квэнс улыбнулся, протер пальцы скипидаром и снял рабочий халат.

– Я заберу краски завтра, Робб.

– Конечно.

– Ну что же, нам, пожалуй, пора. – Квэнс расправил на себе свой яркий, расшитый пурпуром жилет и надел сюртук из золотого шелка.

– Вы мне нлавитесь, мистел Квэнс, – со взрослым видом сказала Карен. – Вы очень класивый в этом наляде, хотя калтина все лавно ужасная.

Он расхохотался, коротко обнял ее и надел цилиндр.

– Я подожду тебя в баркасе, Робб.

– Почему бы тебе не показать мистеру Квэнсу дорогу, Карен? – предложил Робб.

– Ой, да, – ответила она и, танцуя, подбежала к двери. Квэнс вышел из каюты, ступая важно, как павлин.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Сара? – заботливо спросил Робб.

– Нет, – холодно ответила она. – Но это не важно. Тебе лучше идти. А то опоздаешь.

– Я могу остаться, если это тебе поможет, – сдерживая раздражение, проговорил Робб.

– Единственное, что мне поможет, это благополучные роды и корабль домой. – Сара отбросила со лба выбившуюся прядь. – Подальше от этого проклятого острова!

– О, только не говори глупостей! – вспылил он, и его твердое намерение не ссориться сегодня с женой утонуло, как в болоте, в озлоблении, охватившем его. – Причем тут Гонконг!

– С того самого дня, как он стал нашим, мы ничего, кроме бед, не видели, – сказала она. – Ты стал другим, Дирк стал другим, Кулум, я. Ради всего святого, да что же это такое творится? Только мы окончательно решили уехать – вдруг выясняется, что мы банкроты. Мы все напуганы до смерти, дикие ссоры следуют одна за другой, а несчастная Рональда и вся семья Дирка умерли. Потом серебро спасает нас, но нет же. Дирк загоняет тебя в угол, а ты слишком слаб, чтобы выбраться оттуда, и поэтому даешь ему клятву остаться. Кулум теперь ненавидит Дирка, Дирк ненавидит Кулума, а ты глупо болтаешься посередине, не имея мужества взять то, что принадлежит нам по праву, и уехать домой, где мы могли бы в покое и радости жить на эти деньги. Раньше у меня никогда не было задержек с ребенком, а здесь я уже переходила свой срок. Никогда раньше я не чувствовала себя больной и несчастной, а теперь сама жизнь стала мне в тягость. Если тебе нужна точная дата, когда начались все наши беды, то это 26 января 1841 года!

– Все это идиотская чепуха, – огрызнулся он, взбешенный тем, что она произнесла вслух те самые мысли, которые уже давно не давали ему покоя, осознав вдруг, что и он точно так же проклинал этот день долгими бессонными ночами. – Глупейший предрассудок, – добавил он, больше для того, чтобы убедить в этом себя самого. – Чума случилась в прошлом году. Банк лопнул в прошлом году. Мы просто получили известия об этом уже после того, как завладели Гонконгом. И я не дурак. Деньги нам нужны, много денег, и год в нашей жизни ничего не прибавит и не убавит. Я думаю в первую очередь о тебе, о детях и об их детях. Мне нужно остаться. Все решено.

– Ты уже заказал нам места домой?

– Нет.

– Тогда я буду рада, если ты сделаешь это немедленно. – Я не изменю решения, если ты на это надеешься!

– Нет, Сара, – холодно ответил Роб, – я не надеюсь, что ты изменишь свое решение. Я просто жду, когда ты почувствуешь себя лучше. Кораблей, отправляющихся домой, у нас предостаточно. Как ты прекрасно знаешь.

– Через месяц я уже буду в состоянии уехать.

– Нет, не будешь, и такой поспешный отъезд слишком опасен. И для тебя, и для ребенка!

– Тогда, может быть, тебе стоит сопровождать нас в этом путешествии.

– Я не могу.

– Ну, конечно, не можешь. У тебя есть дела поважнее. – Сара окончательно вышла из себя: – Наверное, очередная языческая шлюха уже наготове и ждет.

– О, замолчи, ради Бога. Я тысячу раз говорил тебе…

– Дирк уже привез свою на остров. Чем же ты хуже.

– Разве привез?

– А разве нет?

Они с ненавистью смотрели друг на друга.

– Тебе лучше идти, – сказала она наконец и отвернулась.

Дверь распахнулась, и в каюту, все так же танцуя, влетела Карен. Она прыгнула на руки к отцу, потом подбежала к Саре и обняла ее.

– Папочка готовит нам корабль, чтобы мы могли поехать домой, дорогая, – сказала Сара, чувствуя, как малыш яростно толкается у нее в животе. Время родов наконец-то подошло вплотную, и ее вдруг охватил необъяснимый страх. – В этом году мы будем праздновать Рождество дома. Будет снег, и рождественские гимны, и чудесные подарки. И Санта-Клаус.

– Ой, здолово, я так люблю Санту-Клауса. А что такое снег?

– Это когда все кругом белое – и деревья, и дома, – дождик, который превратился в лед. Это очень красиво, а в магазинах будет полным-полно игрушек и всяких замечательных вещей. – Голос Сары дрогнул, Робб почувствовал ее боль, и она словно ножом полоснула его. – Это будет так здорово – вновь оказаться в настоящем городе. А не… не в пустыне.

– Ну, я пойду, – произнес Робб с тяжелым сердцем. Он легко коснулся щеки Сары поцелуем, а она едва уловимо отвернулась в сторону, опять разозлив его. Он прижал к себе Карен и вышел из каюты.

Мэри Синклер несколькими движениями придала своей прическе законченный вид и приколола на место крошечную корону из диких цветов, которые прислал ей Глессинг.

Ее платье с турнюром из черного, как крыло ворона, шантунгского шелка ниспадало поверх множества нижних юбок, шелестевших при каждом движении. Низкий вырез обнажал гладкие плечи и верх округлой груди.

Она равнодушно изучала свое отражение. Лицо, смотревшее на нее из зеркала, казалось ей чужим. Глаза пьянили прелестью, немыслимой для всех, кто ее знал, в щеках – ни кровинки. Карминные губы влажно блестели.

Мэри знала, что никогда еще не выглядела так очаровательно.

Она вздохнула и взяла календарь, понимая в душе, что бессмысленно пересчитывать дни заново. Результат всегда будет один и тот же, и открытие, как молния, поразившее ее сегодня утром, останется неизменным: ты беременна.

О Боже, о Боже, о Боже.

Глава 8

Кулум вежливо поклонился.

– Добрый вечер, – механически произнес он, и очередной гость растворился в праздничной толпе. Вот уже почти целый час как он стоял рядом с отцом и дядей, официально приветствуя гостей бала, и никак не мог дождаться окончания церемонии.

Он окинул взглядом танцевальный круг. Среди обнаженных плеч, роскошных платьев всех цветов, великолепных мундиров и постоянно подрагивающих вееров он нашел Мэри Синклер. На мгновение он почувствовал раздражение, увидев, что она беседует с Глессингом. С другой стороны, сказал он себе, ты не должен ревновать. Мэри безусловно самая прекрасная женщина из всех присутствующих на балу, и Джордж совершенно прав, выбрав себе место подле нее. Я ни капли не сержусь на него.

С двух сторон танцевального круга, прямо напротив друг друга, были сооружены два помоста: один – для морского оркестра, другой – для армейского. Услышав, что адмирал согласился предоставить для бала свой оркестр, генерал сделал то же самое.

Сейчас играли солдаты, все в алых мундирах. Всем не терпелось начать танцы, но приходилось ждать, когда прибудет Лонгстафф. А он опаздывал, что являлось его привилегией.