Читаем без скачивания Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

— За смерть Изабеллы Французской! И пусть вместе с ней сдохнут все ее сукины дети и внуки!

— Кто это — Изабелла Французская?

— Английская королева-мать. Только что померла. Вы разве не знали?

— Это ведь не по-христиански, пить за смерть людей.

— Так они же враги!

— Кто — враги?

Разносчик вина взглянул на Франсуа с удивлением.

— Англичане, конечно, кто ж еще! Уже больше двадцати лет мы с ними воюем. Из каких же вы краев, коли этого не знаете?

Франсуа удалился, не ответив. Значит, идет война… Жилетта говорила ему, что он был рыцарем, и это, наверное, правда: он гораздо сильнее и лучше сложен, чем все те, кто попадался ему на пути. Он чувствовал, что его руки привычны к оружию. Впрочем, в том доме, где он жил, он заметил доспехи и какой-то щит.

Франсуа еще долго шагал. Раз он рыцарь и идет война, ему надо бы явиться к королю этой страны и поступить на службу. Но если его тело и приспособлено для битвы, то на что он годен с пустой головой? Как сможет он убивать одних людей и защищать других, если они все ему одинаково безразличны?.. Франсуа повернул назад, к тому дому рядом с собором, из которого вышел.

Жилетта ждала его. Она надела голубое платье, корсаж которого, согласно новой моде, был с прорезями по обе стороны, от подмышек до бедер. Декольте, глубоко вырезанное в виде буквы «V», закрывал кусок белого муслина, который скорее идеализировал, чем прятал грудь. По комнате вместе с вьющимся дымком струился странный запах, исходя из бронзовой курильницы. Жилетта улыбнулась.

— Нашел на улицах свою память?

— Нет, зато повстречал войну. Войну, о которой понятия не имею.

Жилетта открыла ему объятия.

— Зачем искать?

Забвение… Именно забвение обрел Франсуа рядом с Жилеттой. И это забвение длилось дни, недели, месяцы. Время от времени он делал усилие, пытаясь отыскать свое прошлое, но не находил ничего, кроме пустоты и уныния.

В конце концов, Франсуа решил смириться и принять все как есть. Это был единственный способ избежать отчаяния. Он все реже и реже выходил из дому. Миновали День всех святых и Рождество. Его вселенная ограничивалась спальней, Жилеттой с ее платьями, обновлявшимися время от времени, ее золотым поясом и странным ароматом благовоний, которые она сжигала в курильнице. Порой она казалась ему какой-то волшебницей, наделенной злыми чарами, но он был не в силах противиться им. Их тела превосходно подходили одно другому, а это было единственным, что имело значение. Ее губы, груди, лоно источали само забвение, и Франсуа упивался им — благотворным, оздоровляющим…

Никто не докучал им в их убежище, но вот настала весна. Жилетта рассказывала ему кучу всякой всячины по поводу их совместной жизни. Про себя она говорила, что была вдовой богатого торговца. Денег у нее осталось много, и они тоже вскоре начнут торговать… Франсуа не мешал этим разговорам. Он не был уверен, что она говорит правду, но ему было наплевать. Он все больше погружался в эту странную жизнь, похожую на чувственный сон.

Только в одном Франсуа был уверен — в существовании перстня со львом, который был похищен у него и которым он, по словам Жилетты, дорожил больше жизни. Только эта мысль и удерживала его от того, чтобы полностью погрузиться в забытье. Пусть тот Франсуа де Вивре, о котором он ничего не знает, был личностью вполне заурядной, средней, но у него все же была одна необычайная особенность: каким-то кольцом он дорожил больше собственной жизни! Что за связь объединяла его с этим перстнем? Что за тайна, что за сказочная история таилась в нескольких унциях драгоценного металла? Через некоторое время эти вопросы без ответов сделались ему невыносимыми, и он решил разыскать перстень со львом.

Предчувствуя, что не может рассчитывать ни на какую помощь от своей сожительницы, Франсуа решил действовать самостоятельно, основываясь на тех крупицах знания, которыми располагал. Кольцо было украдено у него, когда он спал на Гревской площади. Значит, единственное, что ему остается, — это вновь пойти туда в надежде повстречать вора.

Ночью, пока Жилетта спала, он выскользнул из спальни. На нижнем этаже находилось его рыцарское снаряжение. Франсуа взял боевой цеп и некоторое время крутил им. Поначалу эта вещь показалась ему ужасно тяжелой, но вместе с тем он укрепился в уверенности, что умеет ею владеть. Ему всего лишь недоставало тренировки.

Франсуа прихватил также фонарь и, не переставая равномерно вращать своим оружием, вышел из дома. Дойдя до Гревской площади, он обошел все прилегающие к ней улочки. Место и в самом деле было разбойничье. Как только он мог дойти до такой глупости — улечься здесь спать? Какое горе помутило его рассудок?

Он задавал себе этот вопрос целую ночь напролет, беспрестанно вращая боевым цепом, к которому приноравливался все больше и больше. Рано поутру Франсуа возвратился домой несолоно хлебавши. Он возобновил свои попытки на следующую ночь и выходил еще три ночи подряд. Обходя улицы, он неустанно упражнялся с цепом и, в конце концов, восстановил былую ловкость.

В шестую ночь, когда небо уже начинало светлеть, до Франсуа донесся звук шагов. Он погасил фонарь и затаился у каких-то ворот. Появилось несколько человек — наверное, с десяток. Без сомнения, воровская шайка, если судить по зверским физиономиям и ножам за поясом. Шедший впереди был самый внушительный из всех — настоящий великан с окладистой светлой бородой.

И тут Франсуа увидел. На правой руке главаря блестело золотое кольцо, представляющее собой голову рычащего льва с двумя рубинами вместо глаз. Франсуа остался совершенно спокоен. Он должен воспользоваться эффектом неожиданности: сначала дать им пройти, потом молча напасть сзади…

Что он и исполнил. Когда шайка миновала его, Франсуа, рванувшись вслед, стремительно, точно и сильно ударил в голову двух бандитов, идущих последними. Остальные обернулись на стук. С криками бешенства они ухватились за ножи, но Франсуа закричал еще громче:

— Мой лев!

Боевой цеп в опытной руке — оружие необоримое. Никто, если только он не защищен крепкими доспехами, не может приблизиться к нему. Трое разбойников, оказавшихся достаточно глупыми, чтобы осмелиться на это, познали его действие на собственной шкуре: у первого была раздроблена грудь, второй лишился руки, а третий — половины лица вместе со щекой, глазом и ухом. Это было сигналом «спасайся, кто может!» Остался только главарь шайки — наверняка из гордости. Франсуа очутился перед ним одним прыжком.

— Ты сейчас умрешь, Сивобородый!

Цеп взметнулся вверх… В мгновение ока Сивобородый понял: у него остается только один шанс на спасение, один-единственный. Он поспешно сорвал с пальца перстень со львом и протянул его своему противнику.