Читаем без скачивания В море – дома! Славный мичман Егоркин - Ф. Илин

Готовились в боевой части к морю хорошо, на совесть, но волны уже который час вовсю лупили в лоб по пусковой, по РБУ, тяжело прокатывались по торпедным аппаратам. Поэтому Крутовский решил подстраховаться, и осторожно проверить, как его матчасть и люди выдерживают этот шторм. Мало ли…

Вдруг что-то грохнуло наверху, рев ветра и волн стал слышнее. На палубе послышался звук быстрых шагов.

– Вот ведь черт! Кто-то все же вылез на палубу! – крикнул Андрей и метнулся по трапу, отгоняя от себя мрачные предчувствия.

– Палыч! За мной! – и два прыжка преодолел ступени крутого трапа.

– Сейчас поймаю – убью! – многообещающе зарычал Егоркин устремляясь за своим командиром, а про себя молился: «Только бы не смыло обормота, только бы успеть!». Он еще не знал, кто это будет, но очень хорошо представлял, что творится на палубе. Он за себя не переживал – попадая в передряги, он, конечно, боялся – но уже потом, многократно переживая случившееся. В опасности – как в бою, как в драке – лучше довериться инстинктам. Тело само сделает то, что должно! Будешь долго думать – все только хуже обойдется. Проверено опытом!

Тут корабль накренился на левый борт, Егоркин врезался боком в какой-то прибор, тупая боль прошла молнией через все тело. Он вцепился в поручни трапа и когда, перестав взбираться на очередную волну, «Бесшабашный» тяжело ухнул носом в мокрую холодную вязкую бездну, мичман вымахнул в тамбур. Ветер злорадно выл в снастях над головой. Дверь на палубу была приоткрыта. В ее проеме Палыч увидел, как у торпедного аппарата, погрузившись в волну, барахтается матрос, а Крутовский одной рукой держит его за воротник робы, другой сжимает «гусак» пожарного гидранта из последних сил.

Раздумывать было некогда! В тамбуре были сложены страховочные пояса, бросательные концы шкафутовой швартовой команды. За спиной Егоркин скорее почувствовал, чем увидел двух моряков. Распутать бросательный – дело двух секунд, два движения – петля готова и надета на грудь, второй конец брошен матросам – Вяжите быстрей и держите крепче! – бросил он им. Корабль взбирался на гребень волны, вода скатилась к корме, обнажив палубу. Следующая волна станет последней для Крутовского и матроса, которые только начали приподниматься с торпедной палубы.

– И-э-э-х! – подбадривая себя, лихо закричал Егоркин, рванувшись к ним. Подхватив Крутовского, который тоже захватил его за бросательный конец, он рванул на себя и невероятным усилием оторвал от палубы ошалевшего, насквозь, до самой покрытой пупырышками, кожи, до самой собственной шкуры мокрого матроса.

«Бесшабашный» стал сваливаться в жадно разинутую пасть взбесившегося моря, в очередной раз разверзнувшейся у него под форштевнем. А вот теперь это было на руку! Только бы в дверь сразу попасть! – зуммерила лишь одна мысль в голове у Палыча. Они огромным комом успели влететь в дверь, тут же подхваченные крепкими руками матросов и каким-то чудом оказавшегося тут Петрюка. За ними захлопнули дверь и завернули запор кремальеры. И тут грохнула волна и зашипела от злости, змеясь по палубе! Крутовскому натурально послышался удаляющийся в море злорадный, жуткий хохот…

Можно было перевести дух… тут Крутовский, наконец, разглядел того, кого до сих пор сжимал мертвой хваткой. Это был тот самый рыжий, конопатый матрос, заступавшийся за «годков» на камбузе.

– Фоксин! Ты?! Твою бригаду так и распротак! Какого черта потерял на верхней палубе?! – взревел Крутовский.

– Да я тебя сейчас в гальюн, всего как тряпку, выжму, мокрая ты курица! – вторил ему Егоркин, еще не остывший от приключения.

Никто и не думал слушать его какие-то глупые и слабые оправдания. Передав перепуганного рыжего старшине Степану Яшкину и наскоро проинструктировав того, Егоркин переключился на Крутовского. Рукав его кителя был разорван обо что-то острое, по руке текла алая кровь, и обильно капала на палубу. Сам он вымок до единой нитки, но в горячке нервного напряжения еще ничего не чувствовал. Его уже перетянули выше локтя тонким прочным ремнем.

– Ф-ф-у, однако – облегченно вздохнул Палыч. – Пусть этот рыжий щенок запомнит этот день, как свой второй день рождения! Да и вы – тоже! – обратился мичман к Андрею.

Спустились в амбулаторию, где доктор уже осматривал рыжего «героя дня», как следует измазав его йодом и зеленкой. Рядом стоял Яшкин, готовый прийти на помощь. Но его самого заметно мутило – и от шторма, и от запаха лекарств.

На снежно-белой переборке маленькой амбулатории – лаковая картина. Между прочим, работы самого Крутовского, и подаренная им же Арсению на день рождения. На этой картине была известная медицинская эмблема, в просторечье известная как: «Тёща ест мороженное».

Теща, в собирательном образе, конечно, была замаскирована под породистую изящную кобру, наклонившуюся над чашей. В золотистой чаше-«креманке» жизнерадостно виднелись разноцветные шарики пломбира… Что же, недурно, остроумно… – тут автор самолюбиво, одобрительно хмыкнул. Хвали сам себя – чтобы ругать, всегда найдется достаточно желающих!

«А что? А очень даже ничего! Со вкусом все в порядке. Да и где-то оригинально, образно! Академическая техника присутствует, опять же…». Он тайком вздохнул – чего бы они понимали, критики-то? Легко обидеть художника, когда у критика звезд больше!» – припомнив пренебрежение Караева к его работе, заключил Андрей.

– Как он? – поинтересовался Крутовский, кривясь от боли и снимая насквозь промокший, противно-холодный китель, кивнув в сторону рыжего Фоксина. Матрос, полностью избавленный от одежды, насухо вытертый и укрытый шерстяным одеялом, сидел на лежанке, нахохлившись, как воробей под дождем и дрожал всем телом.

– А, ерунда! – пренебрежительно отмахнулся корабельный врач, через пару дней и царапин не останется. Вот только впечатлений ему надолго хватит!

– Впечатления ему пригодятся на всю его жизнь, а вот пару синяков я бы ему все же добавил! До комплекта! А то ему явно чего-то не хватает! – задумчиво, даже – сожалеюще протянул Егоркин. Рыжий испуганно сжался.

– Бросьте, Александр Павлович! – доктор попытался грудью прикрыть матроса.

– Да успокойся ты, доктор! – устало заметил Крутовский, потихоньку приходя в себя. – Уж если Палыч не пришиб его ещё на палубе или в тамбуре – значит, больше не тронет!

– На этот раз! – согласился Егоркин, тоже освобождаясь от мокрой одежды, готовясь к осмотру. – Я его просто спросить хочу: – этот балбес понял-то, что его сейчас с того света достали?

– Ему нечем понять, всю его думалку волной о палубу обстукало! – поставил диагноз Петрюк, заговорщицки подмигивая Палычу.

– А что Крутовский? – прицепился тот к доктору.

В этот самый момент Андрей зашипел, как разорванный шланг высокого давления – доктор обработал йодом края раны, из которой сочилась темная, тягучая кровь. – Ты бы, Эскулап хренов… твою дивизию… через пень-коромысло… вокруг брашпиля… хоть бы предупредил, как в рану йодом лезешь, а то я чуть не… в штаны! – выругался Крутовский, у которого даже выступили слезы – так здорово щипало!

– Синячина будет здоровенная! И шкура пострадала, шовчик маленький сейчас наложу – пропустил он мимо ушей некомпетентную реплику Андрея. – Пока вроде ничего больше! Как до базы доберемся – то рентген.

– Садист-самоучка!

– Ну, это уж нет! Семь лет в очереди за дипломом стоял! – обиделся Венценов, готовясь шить ему рану, и возившийся с инструментами и баночками.

– Да, кстати, и вам тоже рентген не помешает! – Это уже – к Егоркину. – А вон, справа на нижних ребрах, тоже здо-о-ровый синяк нарастает! – вместо ответа вынес приговор нахмуренный доктор, никак не отреагировавший на матообразную критику Палыча, которому он промял ребра своими твердыми пальцами.

Лицо Яшкина по цвету стало уже бледно-зеленым.

– Вона как! Яшкин кровь начальника увидел – и ушел… держи его, Паша, сейчас в обморок хлопнется! Башку-то разобьет об докторские штучки!

– Док, нашатырь давай! – сказал минер, но тут бедного Яшкина вывели из амбулатории и потащили куда-то в лазарет.

Арсений сделал обезболивающий укол Крутовскому, ловко и уверенно наложил швы на рану, затянул повязку. – Порядок! Можешь рвать свою шкуру дальше!

– Ты где так насобачился раны шить? – с уважением спросил Андрей.

– Да было дело! На выпускном курсе в отпуске был, а у южных соседей тогда шел такой мордобой… Вот я туда и рванул! Врачебный долг и опыт! Целый месяц по шесть-восемь часов у стола стоял, иногда – и больше, операции на потоке делали! От их президента у меня есть персональное «спасибо» в рамочке! Так что твоя рана – для меня семечки! – похвастался доктор.

Тут он оценивающе оглядел Палыча.

– Да ну, доктор, обойдусь – бросьте – как на собаке заживет! – хвастливо сказал Егоркин, но тут же кашлянул. Отхаркивая противную холодную воду, он болезненно скривился – боль опять пронзила ребра.