Читаем без скачивания О Пифагоровой жизни - Ямвлих Халкидский

Глава XX

Итак, первое, на что он обращал внимание, проводя испытание, это могут ли поступающие в учение, как он выражался, «хранить молчание», и смотрел, способны ли учащиеся не разглашать и соблюдать все, что они услышат; затем, скромны ли они; и он прилагал больше старания к тому, чтобы молчать, чем к тому, чтобы говорить. Он также рассматривал все остальное – не возбуждались ли они чрезмерно страстью или желанием, и всегда обращал особое внимание на такие вещи: например, склонны ли они к гневу или к вожделению, любят ли они успехи и почести или склонны ли они к соперничеству или дружбе. Если после внимательного и всестороннего рассмотрения он приходил к выводу, что они обладают хорошим нравом, то тогда он проверял их способности к учению и запоминанию: во-первых, могут ли они быстро и точно следовать его указаниям, во-вторых, питают ли они любовь и здравомыслие в отношении того, чему их учат. (95) Он рассматривал, как они предрасположены по природе к облагораживающему воздействию, и называл это дрессировкой. Дикость он считал враждебной такой манере обучения, потому что она влечет за собой дерзость, бесстыдство, распущенность, неуместность, неспособность к учению, неповиновение власти, бесчестие и другие пороки, противоположные мягкости и кротости. Итак, вот на что он смотрел при испытании, и в этом направлении он развивал учеников. Тех же, кто подходил для восприятия благ его мудрости, он принимал и таким образом старался подвести их к восприятию наук. Но если он видел, что кто-то не поддается этому воздействию, он изгонял его, как какого-нибудь иноплеменника или чужеземца.

Глава XXI

После этого я расскажу об обычаях, которые он учил своих учеников соблюдать в течение дня, и они, по его указаниям, поступали так. (96) Утренние прогулки эти мужи совершали в одиночестве и в таких местах, где были подходящие спокойствие и тишина, где были храмы, священные рощи или что-либо другое, отрадное для души. Они считали, что не следует встречаться с кем-либо, прежде чем не приведешь в порядок собственную душу и не настроишь гармонично разум, а для упорядочения разума благоприятна именно такая тишина. Они считали, что приходишь в смятение, если тотчас, встав с постели, идешь толкаться среди шумной толпы, и поэтому все пифагорейцы всегда выбирали места, наиболее подходящие для святилищ. После утренней прогулки они встречались друг с другом, по большей части в храмах или в других священных местах. Это время они использовали для лекций и заучивания, а также для исправления своего нрава. (97) После этих дел они занимались уходом за телом. Большинство натиралось маслом и участвовало в беге, меньшая часть занималась борьбой в садах и в рощах, некоторые занимались прыжками с гимнастическими гирями или вели кулачный бой, выбирая упражнения, соответствующие своей силе. На завтрак они ели хлеб и мед или медовые соты, вина днем не пили. После завтрака они занимались общественными делами, чужеземцами и гостеприимцами – в соответствии с предписаниями законов, так как со всем этим они хотели управиться после завтрака. Вечером они снова стремились на прогулку, но не порознь, как утром, а вдвоем или втроем, припоминая уроки и посвящая себя благородным занятиям. (98) После прогулки они совершали омовение и после омовения встречались за совместной трапезой, причем не более, чем по десять человек. Когда сотрапезники собирались, они совершали возлияния, приносили в жертву благовония и ладан. Затем они шли на обед, чтобы закончить его до захода солнца. На обед были вино, ячменный и пшеничный хлеб, закуска, вареные и сырые овощи. Подавалось и мясо жертвенных животных89, рыбу они ели редко, так как некоторые виды рыб по определенным причинам считались непригодными для еды. (99) После обеда совершались возлияния, затем – чтение вслух. Обычно самый младший читал, а самый старший указывал, что нужно читать и как читать. Когда они собирались уходить, виночерпий наливал им вина для возлияния, а после возлияния старший говорил так: «Садовому и плодоносному растению не вредить и не губить его, равно как и живому существу, если оно не способно вредить человеческому роду, не причинять вреда и не губить его». (100) Кроме этого: «К роду богов, роду демонов и роду героев относиться хорошо и благоговейно, также как и к родителям и благодетелям»90. «Закону помогать, с беззаконием воевать»91. После этих слов все расходились по домам. Одежду они носили белую и чистую, постель также была белой и чистой. Одежда и постель были из льна, так как овчинами они не пользовались92. Охоту они не одобряли и к такому виду упражнений не прибегали. Вот какие были предписания на каждый день относительно пищи и образа жизни для общины пифагорейцев.

Глава XXII

(101) Другой способ воспитания известен из «пифагорейских изречений», касающихся как образа жизни, так и человеческих мнений, из множества которых приведу несколько примеров. Пифагорейцы призывали изгонять дух соперничества и вражды из истинной дружбы, а также из любой дружбы, если это возможно, а если нет – то по крайней мере из дружбы с отцом и вообще со старшими, также и из дружбы с благодетелями.93 Ведь состязание или спор с родителями и благодетелями под влиянием приступа гнева или какой-нибудь другой страсти не способствуют сохранению этой дружбы. Они говорили, что в дружбе должно быть как можно меньше ран и язв. Это происходит в том случае, если оба умеют уступать и смирять свой гнев, но особенно если это делает младший, находящийся в указанных отношениях94. Исправления и наставления, которые они называли «настройкой», старшие должны производить над младшими, по их мнению, с большой благожелательностью и осторожностью, и при наставлениях следует проявлять большую заботу и участие, тогда наставление будет приличным и полезным. (102) Из дружбы никогда не нужно изгонять доверия – ни в игре, ни в занятиях. Ведь дружба сохраняется с трудом, если однажды в отношения тех, кто называет себя друзьями, вкрадется ложь95. Не нужно отказываться от дружбы из-за несчастья или неожиданно оказавшись неспособным ее поддерживать, отказ от друга и дружбы оправдан только из-за его большой испорченности и неисправимости. Итак, вот что такое было исправление, совершавшееся у них посредством изречений, и оно распространялось на все добродетели и на жизнь в целом.

Глава XXIII

(103) Важнейшим у него был способ обучения посредством символов. Этот способ, как очень древний, был в почтении почти у всех эллинов, но особенно был разработан египтянами. В этом отношении также и Пифагор считал очень важным, если кто-либо мог понятно разъяснить значение и тайный смысл пифагорейских символов и показать, как много правильного и истинного содержится в них, если раскрыть и освободить их от иносказательной формы и сблизить эти символы с их простым и безыскусным учением, с величием этих философов, признанных, подобно богам, превышающими человеческое разумение. (104) Те, кто принадлежал к этой школе, особенно самые старшие, современники Пифагора, а также те, кто начинал учебу, когда Пифагор был уже стар, то есть Филолай, Эврит, Харонд, Залевк, Брисон, Архит старший, Аристей, Лисид, Эмпедокл, Замолксис, Эпименид, Милон, Левкипп, Алкмеон, Гиппас, Тимарид96 и все те, кто был с ними связан, – множество замечательных и выдающихся мужей, – свои разговоры и беседы друг с другом, воспоминания и заметки, сами сочинения и все издания, большая часть которых сохранилась до наших дней, не писали общеупотребительными, простонародными и привычными выражениями и не создавали понятными для слушателей, которые стремятся к тому, чтобы сказанное ими охотно повторяли, но, согласно предписанному им Пифагором молчанию, они занимались божественными мистериями и методами преподавания, закрытыми для непосвященных, и с помощью символов скрывали смысл своих диалогов и сочинений. (105) И если кто-нибудь, выбрав эти символы, не раскроет их смысла и не объяснит без насмешек, то их содержание покажется слушателям смешным и пустым, полным вздора и пустословия. Но если эти символы будут раскрыты соответственно их стилю, они станут для многих не темными, а ясными и чистыми. Они окажутся подобны неким оракулам и изречениям Аполлона, обнаружат замечательный образ мысли и сообщат божественное вдохновение тем, кто правильно понял их смысл. Неплохо упомянуть некоторые из них, чтобы более ясно представить этот метод обучения: «Мимоходом не следует ни входить в храм, ни вообще поклоняться богам, даже если будешь проходить мимо самых дверей»; «приноси жертвы и поклоняйся богам босым»; «избегая многолюдных дорог, ходи тропинками»; «о пифагорейских вещах без света не говори». Таков, в общих чертах, был его метод обучения посредством символов.

Глава XXIV

(106) Поскольку питание очень содействует наилучшему обучению, если оно доброкачественно и упорядоченно, рассмотрим предписания Пифагора относительно питания. Он полностью отвергал такую пищу, которая вызывает образование газов и причиняет беспокойство, а пищу, оказывающую противоположное воздействие, которая приводит тело в здоровое и собранное состояние, напротив, одобрял и рекомендовал употреблять. Поэтому он считал пригодным в пищу также и просо. Он полностью отвергал виды пищи, чуждые богам, поскольку они отвращают нас от наших родственных отношений с богами. А также, с другой стороны, он особенно призывал воздерживаться от пищи, которая считается священной, так как она достойна почитания, а не обычного поедания ее людьми. Он также призывал остерегаться любой пищи, которая мешает искусству прорицания, чистоте и непорочности души и благоразумному и добродетельному нраву. (107) Он также отвергал виды пищи, враждебные непорочности и замутняющие всякие проявления душевной чистоты, в частности, сновидения97. Это были его общие предписания относительно пищи. А в частности он раз и навсегда запретил философам, наиболее преуспевшим в созерцании и потому достигшим высших ступеней, излишние и непригодные виды пищи, предписав им никогда не употреблять в пищу никаких одушевленных существ, совершенно не пить вина, не приносить в жертву богам животных и не причинять им никакого вреда, но, напротив, всячески соблюдать по отношению к ним справедливость. (108) Сам он жил в соответствии с этими принципами, воздерживаясь от животной пищи и принося бескровные жертвы и желая, чтобы другие не уничтожали родственных нам живых существ, и укрощая и приручая диких животных более словами и делами, чем причиняющим вред битьем. Он предписал законодателям общин не употреблять в пищу одушевленных существ: если они хотят поступать во всем по справедливости, то они, конечно, не должны причинять вреда родственным нам живым существам. Как бы они могли убедить других поступать по справедливости, когда они сами охвачены своекорыстием? Родственное соучастие живых существ как бы посредством общности жизни, общих элементов и образованного из этих элементов соединения связано с нами некой братской связью. (109) Впрочем, другим ученикам, чья жизнь не была совершенно чистой, праведной и философской, он разрешал употреблять в пищу некоторых животных, но и им назначил воздержание в течение определенного времени. Он предписал им не есть сердца и мозгов, и это касалось всех пифагорейцев, так как это главные органы, представляющие как бы доступ к мышлению и жизни и их местопребывание98. Отвергал же он эти виды пищи из-за природы божественного разума. Так и мальву он запретил есть, потому что она – первый вестник и свидетельство сочувствия небесного к земному, и рыбы чернохвостки советовал не есть, так как она относится к богам земли, и по такой же причине не есть рыбы краснушки99. Он также предписывал не касаться бобов по многим божественным и природным причинам, а также причинам, касающимся души. Он предписывал многое другое, подобное вышеизложенному, и, начиная с питания, он указывал путь людей к добродетели.