Читаем без скачивания Сласти и страсти, или Забавы новобрачных - Тара Сивик

– Это «Чистогон»[12] с капелькой вишневого сока, – поясняет та, прежде чем умчаться к другому столику.

– Уууух, «Чистогон». Звучит миленько, – говорю. И опрокидываю стопарик.

Тут же начинаю кашлять и задыхаться, размахивая ладонью у раскрытого рта.

– ГОРЮ! О БОЖЕ МОЙ, ВСЕ ГОРИТ! – пытаюсь выкрикнуть хриплым голосом, в котором словно пожар полыхает.

– На, запей, – говорит Клэр, пододвигая мне через стол свою кружку пива.

Я ее всю опоражниваю в три больших глотка и бухаю кружкой об стол.

– Ну что ж, вполне уверена, что на вечер хмельной удали хватит с избытком, – со смехом говорит Лиз.

7. «Води за нос, пока сама не поведешься»

– Ты с ума спятил, пшеничные хлебцы! Ты чем ребенка кормишь? – спрашивает Джим, поднося ко мне Билли, которого он держит на вытянутой руке, скорчив брезгливую рожу. – От него воняет, будто он слопал дохлую собаку, покрытую блевотиной и йогуртом, а потом все это высрал.

Сажает Билли ко мне на колени, и стоит мне учуять запах, как тошнота застревает в горле и мне приходится сдержать дыхание.

– Дженни на прошлой неделе перестала грудью кормить и перевела его на молочную смесь и кашу. Может, от этого.

Картер трясет головой:

– Так ни от молочной смеси, ни от каши не воняет. Тут несет, как от прелых яиц, покрытых швейцарским сыром.

Ставлю Билли на пол у своих ног и отступаю от него, чтоб продохнуть.

– Иисусе, в натуре, погано. Как он лыбится-то? Что, свое не пахнет? Если б я обделался чем-то с таким же запахом, то уж не лыбился бы, – говорю.

– Ну да, по крайности, что бы то ни было, оно теперь не внутри у него. Представьте, что за бардак у него в желудке был. Ему небось типа «Слава тебе, едрено боже, что это дерьмо из меня вышло». Буквально, – говорит Джим и отступает на несколько гигантских шагов.

Неожиданно пять маленьких девочек принимаются вопить, будто их убивают, и их вопли несутся из детской игровой комнаты в задней части дома, а в гостиную влетает ухмыляющийся Гэвин.

– Ты что наделал? – обращается к нему Картер, пока я роюсь в ящике для подгузников в поисках противогаза и резиновых перчаток.

– Ничего, – отвечает Гэвин и плюхается на диван. – Кто бзднул? Тут воняет.

Мы все указываем на младенца. Из игровой комнаты по-прежнему несутся крики и плач, только в данный момент нас больше занимает то, как бы от вони, распространяемой моим сыном, на стенах краска не стала лупиться.

Вероника врывается в гостиную, держа в руке обезглавленную голую Барби. За ней шестилетняя София, дочь Картера, и три дочки Джима: Шарлотт, которой тоже шесть, Эйва, пяти лет, и трехлетняя Молли. У всех заплаканные щеки и полны руки голых безголовых Барби.

– ГЭВИН СТАЩИЛ ОДЕЖДУ СО ВСЕХ НАШИХ КУКОЛ И ОТОРВАЛ ИМ ГОЛОВЫ! – визжит Шарлотт.

– Моя куколка без головки! – рыдает Эйва.

– Он на моей Барби сисечки нарисовал! – кричит София, размахивая торсом своей разрисованной Барби перед нашими лицами.

– Слышь, а эти смотрятся вполне-вполне. Отличное место для сосков выбрал, – говорю я Гэвину.

– А у этой почему большое красное пятно посреди груди и голова обрита? – спрашивает Джим, выхватывая единственную куклу с уцелевшей головой, которую баюкает трехлетняя Молли.

– У нее третий сосок, потому что ее похитили инопланетяне, которые проводили над ней опыты. Остальные Барби объявили ей бойкот и остригли у нее все волосы, когда она спала, – разъясняет Гэвин.

Вопли пяти девчонок становятся еще громче, все мы морщимся от силы издаваемого ими звука.

– О боже мой, пусть они замолкнут! – молит Картер.

– ДЕВЧОНКИ! Стихли! – кричит Джим в попытке быть услышанным. Он живет в доме с тремя девочками и женой, так что стал вполне специалистом по испытаниям и невзгодам от дамского пола. Но, похоже, даже он диву дается на поднятый девочками шум.

А те принимаются плакать еще сильнее, потому как решили, будто Джим на них кричит: распустили сопли, в корчах забились и ножками за милую душу затопали.

– Нет, нет, не надо! Пожалуйста, перестаньте плакать! – молит их Картер и становится на колени, чтоб быть с девчонками лицом к лицу.

– Я ХОЧУ К МАМОЧКЕ! – орет Вероника.

И тут начинается тягомотина на полчаса из всех пяти девчачьих горлышек: «Я ХОЧУ К МАМОЧКЕ».

Нам западло позвонить женам и признаться им, что мы не представляем себе, как разрулить ситуацию. Вместо этого Картер звонит собственной маме. Та советует ему подкупить девочек конфетками. Ровно через шесть секунд после того, как он вешает трубку, у каждой из девочек в руке по сосунчику и улыбка на лице, а сами они отправляются обратно в детскую играть в «Принцесский парад безголовых Барби».

Покой и тишина длятся ровно пятнадцать минут.

Я исхитрился переодеть Билли всего с малостью тошноты в глотке, зато после меня и впрямь вырвало в кухонную раковину, когда я, глянув вниз, понял, что у меня палец в какашках. Тогда руководство берет на себя Картер: дает Билли бутылочку и баюкает его. Гэвин сидит рядом с Картером на диване и играет на электронной игровой приставке, когда громом среди ясного неба раздаются леденящие кровь вопли из игровой комнаты.

– Вы, должно быть, пошутить надо мной решили этой гадостью? – возмущается Джим.

Мы поднимаемся, чтобы понять, что еще за беда приключилась, как вдруг все пять девчонок гигантской кучей вваливаются в гостиную. При ближайшем рассмотрении (после того как нам наконец удалось прекратить крики и расспросить их, почему они каруселью крутятся, сойдясь головами посредине, никак не желая разделяться) мы выясняем, что для маленьких девочек оставленные без присмотра сосунчики это – «ни в коем случае».

– Богородица милостивая. Что случилось? – спрашивает их Джим.

Все они начинают говорить разом, причем у каждой своя (отличная от других) версия происшествия и кто в нем виноват. Одна говорит, что это как-то связано с жирафом и мобильным телефоном, другая утверждает, что это из-за птиц, которые вокруг летали, а принцесса вывалилась из своей башни, третья уверяет, что цветные карандаши заговорили и велели ей сделать это.

Я начинаю подумывать, а не обрызгали ли девчонки кислотой игровую комнату вместо того, чтобы тихо-спокойно играть, посасывая сладкие конфетки.

Думается, разговор жирафа по телефону с птицами, которые нападают на башню Золушки, пока красный карандаш пыряет народ, и есть причина, по которой в настоящее время пять сосунчиков торчат из пяти высоченных начесов, которые, в свою очередь, спутались в один жестко слипшийся шар волос. Девчонки похожи на выводок шестерняшек, сросшихся головами. Несколько минут это кажется забавным – пока до нас не доходит, что единственное средство извлечь сосунчики из их причесок – это стрижка. И нет никакого средства выстричь хоть малость девчачьих волосиков, чтобы мамы этого не заметили.

Стоим мы трое, в ужасе разглядывая девчонок, и гадаем, что делать.

– Клэр меня прибьет. Она Софии волосы отращивала с самого ее рождения. Ей их только подравнивали, – волнуясь, говорит Картер, подходя к нам сзади с Билли, все еще спящим у него на плече. – Может, стоит еще раз маме позвонить?

– НЕТ! Твоей маме звонить не будем. Мы козлы взрослые и сами способны сообразить, как это дерьмо уладить! – взрывается Джим.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – вопит Молли.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – разом скандируют все пятеро.

– Это нам не по плечу, чел. Мы никогда живыми из этого не выберемся! – ору я Джиму, перекрывая девчачий хор.

– Просто нам план нужен. Где ближайший магазин париков? – спрашивает Джим.

– Ты скажешь! В жизни не слышал ничего глупее! – подает голос Картер.

Я с завистью смотрю на Билли, который сладко спит на плече Картера, невзирая на этот бардак.

– У тебя есть идея получше, гений? – бросает вопросик Джим.

Тупо пялимся втроем друг на друга, в мозгах ни мыслишки, какая спасла бы нас и не позволила бы нашим женам выбить нам зенки ложками.

– Дайте мне ножницы, бритву, банку арахисового масла и какие-нибудь защитные очки, – произносит Гэвин, присоединяясь к нам. – Я справлюсь.

Несколько часов спустя Дженни заходит в спальню, где я раскинулся поверх постели, уставясь в потолок.

– Почему головки их Барби висят с нашего потолка? – задает она вопрос, забираясь на кровать со мной рядом и поворачиваясь на спину.

– Понимаешь, Гэвин решил, что все остальные Барби нуждаются в назидании. Он вообразил, что если они увидят, что случается с непослушными Барби, то дважды подумают, прежде чем выставить Кена в розовой пачке с оборками и фиолетовых шпильках на парад Барби.

Мы молча любуемся двадцатью пластиковыми головками, прилепленными скотчем к потолку за волосы.

– Где дети? – спрашивает Дженни.

– Оба в постели. День был долгий.

Я еще фразу не закончил, как Дженни оказывается верхом на мне и рвет с меня одежду. Давненько не было, чтоб она так верховодила. Я тут же обалдел и не шевелился. Глазом не моргнул, как она с меня брюки с трусами стащила, Халка Хогана[13] за грудки хватила и рванула мне футболку до пупа.