Читаем без скачивания Мой дом на колёсах - Наталья Дурова

— Скажи мне, Витя, если мальчики и девочки не слушаются зимой на прогулках своих мам и бабушек, что с ними потом произойдёт?

— Ч-чих! Ч-чих!

— Совершенно правильно: насморк, грипп. Молодец, что ты им напомнил об этом. Пусть посмотрят на тебя и убедятся, как это может выглядеть в разговоре.

— Добрый день!

— Ч-чих!

— Вы сегодня гуляли?

— Ч-чих!

— И мороженое ели!

— Ч-чих!

— Значит, вы не здоровы?

— Ч-чих!

— Итак, сплошной «чих» вместо человеческих слов, и всё от простуды. Придётся таких ребят срочно лечить. Нужно закаляться, постараться быть «моржами», ведь некоторые ваши папы и дедушки стали «моржами», даже зимой плавают.

Это я говорю, думая, что даже моржонку, прежде чем стать настоящим моржом, нужно многому научиться, а главное, вырасти.

Вот появились у Вити усы, и верхняя губа стала похожей на нейлоновую одёжную щётку. Большой морж умеет управлять усами, ведь на них он и поднимает свою добычу со дна. Усы очень интересные, сами могут то дыбом встать, то опуститься. Но Витя добычи со дна морского не поднимает, а рыбную свою кашу получает у меня из рук. Стала я замечать, что первые пышные усы он заставляет заниматься плохим делом. Подтянет самый длинный нижний ус, прикусит его и, странно булькая, начинает по нёбу водить своим мягким языком.

— Эге, братец! Очень скверно ты с усами обращаешься. Мне совсем не нужны твои кривые клыки и плохие зубы. Значит, ты решил усами зубы, которые режутся, щекотать это нехорошо. Я не знаю, что в таких случаях на острове тебе должна была давать мама-моржиха, но маленьким ребятам дают пластмассовые колечки. А тебе что дать? Ты же в год в пять раз больше, чем любой годовалый малыш. Получай большой мяч, я специально его наколола, чтобы туда попадала вода. Занимайся игрушкой. Мяч утонет, поищи и принеси мне. Так пройдёт зубная боль, и ты, быть может, постепенно научишься играть в водное поло, а потом на арене в сухопутный волейбол.

Хоть Витя и рос так, как подобает моржатам на воле, никто в нём пока не видел Витязя. И вот однажды своей ребяческой шалостью он доказал, что сила в нём уже богатырская. Правда, к такому заключению мы пришли потом, а пока я в слезах и панике металась возле пустой клетки и бассейна, в котором застыло зеркало воды.

— Спускайте же воду в бассейне, наверное, случилось несчастье.

— Нет, всё проверили шестами. Бассейн пуст. Там никого нет. Скажите, а следы у моржей есть?

— Конечно, есть. Большая мокрая полоса, как борозды, но если он сбежал давно, то вода просохла, и тогда…

— Что же вы хотите сказать, что ваш морж испарился? Слушайте, не может триста килограммов живого веса бесследно исчезнуть, да и к тому же возле оркестра свалили громадный прожектор, масса битого стекла, уж не ваш ли Витязь постарался?

Я бегу по конюшне и застываю в ужасе: возле чужих клеток бурых медведей мокрая полоса Витиного следа. Неужели он стал бороться с этими медведями. Хоть не белые, другого цвета, но всё равно враги. Бедный, что с ним? Возле клеток след обрывается большой пахучей лужицей. Это или от страха, или от усталости. Теперь я знаю, что он жив. И снова тревога: десятки угроз у малыша на пути. Скорее спешу туда, где битое стекло. Не принял ли его мой глупый путешественник за лёд? Прожектор свален сверху из оркестра, здесь Витязя нет. И вдруг сверху эхо доносит знакомые звуки: сладкий храп Витязя.

— Такой музыки давно в оркестре не было. Великолепный джаз и свист, и скрежет.

Кто-то смеётся мне в спину, а я по крутой лестнице взбираюсь наверх и, вместо строгого выговора проказнику, застываю с умилённой улыбкой. Посасывая во сне педали рояля, среди поломанных стульев и пюпитров сладко спит усталый морской Витязь морж.

Теперь это бесспорно, ведь только богатырскому плечу под силу сдвинуть решётку из железных прутьев толщиной в два пальца, не говоря уже о громадном прожекторе-пушке весом почти в пять пудов.

— Какое же наказание ожидает вашего путешественника, интересуются все работники цирка, а я, показывая на английскую соль и клизму, серьёзно отвечаю:

— Вот и наказание: срочно клизма, чтобы желудок был чист, а на решётку замок, чтобы шалости не повторялись.

И всё же мне иногда становится не только радостно при виде Вити-Витязя, но и больно.

Слишком часто по-прежнему мне приходилось объяснять, что он морж. Он доставлял радость своей необыкновенностью буквально всем, и только тем, у кого было сердце, как у Снежной Королевы, Король Севера внушал чувство ненависти.

«Почему?» задавала я себе вопрос.

«Почему невзлюбила его дрессировщица бульдогов, почему он так неприемлем фокуснику?»

Витя не догадывался о моих грустных раздумьях, чувствуя те же привычные руки и видя меня всё такой, какой в первый раз впустил в своё детство.

Теперь моржонок всё чаще стал появляться на манеже. Он низко кланялся, отвешивая почтительные поклоны публике, играл в волейбол, лихо копировал первоклашек, не выучивших урока, листал букварь и показывал, что именно не должны делать ребята в школе: драться, обливать друг друга водой и, естественно, то, чего должны остерегаться даже взрослые, «курение».

Бутафорская трубка богатыря, наполненная пудрой, доставляла ему удовольствие. Едва он делал вздох, как над трубкой взвивалось облачко пудры, похожее на дым. Витя с любопытством начинал следить за тем, как оно оседает, а потом уморительно качать головой, чихать, кашлять, валяться.

— Молодец! Молодец! Витенька! Готовься к премьере!

Она наступила для него и всех неожиданно. Я готовила сюрприз. Мне хотелось поспорить с фокусником и дрессировщицей бульдогов. Теперь я знала, отчего шла их ненависть к малышу. Первый не мог своими искусственными чудесами затмить живое чудо природы, ну, а вторая, та просто была злой и недалёкой, с глазами, где вместо зрачков, казалось мне, были вставлены копеечные монеты. По-бульдожьи такие случайные тётеньки, оказавшиеся по стечению обстоятельств дрессировщиками, мёртвой хваткой цеплялись за живые существа, видя в них механизм, поставляющий деньги.

— Бульдог не морж! Если эту страхолюдину морскую выставить напоказ уже будет успех, а собака, что с неё возьмёшь, все знают, что такое собака.

«Ну и речи, как в злой сказке!» про себя вспоминала я этот разговор, оберегая Витязя от дурных глаз.

И вот премьера. Я у губ чувствую микрофон, а спиной ощущаю волнение моржонка, которого уже выкатывают в клетке на манеж.

— Добрый день, дорогие друзья! Сегодня я приготовила вам сюрприз. Я покажу вам то, чего вы никогда не видели вблизи. Это единственный экземпляр в мире на арене цирка дрессированный морж. Только прошу вас строго не судить его первое выступление, ведь он ещё грудной ребёнок, ему всего один год и два месяца. Зовут его Витязь.

С пышным голубым бантом взбирается на тумбу Витя, и по притихшему залу, потом по овациям, которые схожи с буйством Северного Ледовитого океана, когда крошатся льдины по весне, я убеждаюсь: морж появился на свет циркового манежа. Он новое, он маленькое северное чудо, которое я буду показывать всем хорошим людям, будь они малыши или взрослые.

Ну, а про фокусника и дрессировщицу бульдогов нужно просто забыть, как забыл Витязь про белых страшных медведей. Здесь, в цирке, даже бурые медведи в его путешествии оказались друзьями. Пусть так и будет. Я постараюсь, чтобы в цирке у Вити не было врагов. Он растёт Королём манежа, растёт, становится Витязем, или, попросту сказать, уникальным явлением на арене единственный сейчас в мире дрессированный морж.

Междугородная артистка

Сыну моему Михаилу Болдуману-младшему

Сегодня мой дом спешит, ни с чем не считаясь. Уже давно с тоской из клетки на меня смотрят собаки им хочется гулять. Дремлет, укачанный быстрой ездой, морж. Кончается у нас в баке вода, полустанка всё нет и нет. Я приоткрываю вагонную дверь, морозная струйка воздуха обжигает лицо. Наш поезд быстр и напоминает бусы, потому что весь состоит из круглых цистерн, лишь два товарных вагона и платформа с бассейнами для моих морских животных нарушают его плавную округлую линию, чётко вырисовывающуюся среди зимней белизны на поворотах. Полуоткрытая дверь начинает пританцовывать в такт движению колёс. Она, пожалуй, единственная, что здесь напоминает обычный дом. Рама, дверь, ручка, щеколда всё точно такое, как и всюду. И то ли потому, что я держусь за эту дверную ручку, я начинаю сердиться на свой дом на колёсах, в котором всё очень сложно, здесь я сама должна создавать удобства для своих путешественников, лишая себя самого дорогого связи с домом в Москве, где живёт мой маленький сын Михайлушка. Ему уже четвёртый год. Из-за этого дома на колёсах в его детство вошли серьёзные «почему?», на которые иной раз так бывает сложно ответить.

— Мама! Мама! А с ней какой-то серый, страшный! Кто это?