Читаем без скачивания «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Одной из причин этого была смена всего руководства эскадрильи. Вместо прежнего командира капитана Мирохина вообще никого не назначали. Должность оставалась вакантной. Командиром отряда стал энергичный и общительный капитан Казаров. Вместо сгоревших самолетов эскадрилья получила новые. На ночь, как было прежде, на основной аэродром их не перегоняли, а оставляли на площадке, где летали. Для нас это была морока, связанная с охраной матчасти. Караульная служба нас и так сильно донимала. Вместо учебы большая часть времени уходила на охрану всевозможных гарнизонных объектов.

Сами караулы численно возросли. После налетов диверсантов на объектах и около них выставлялись дозоры, секреты, высылались патрули, назначались дежурные взводы, готовые к немедленным действиям в любом направлении, где требовалась помощь караулу. На наши просьбы уменьшить количество дней на несение караульной службы начальство длительное время не реагировало. Себя мы стали называть не курсантами, а караульными. Не раз вспоминали Олсуфьево, где понятия об этом не имели. И вот появился новый караул с несколькими постами, удаленный от города на полтора десятка километров. Им стала та самая осоавиахимовская площадка, на которой я прошел программу на Р-5. Караул не мог рассчитывать на помощь городского гарнизона, так как не имел с ним никакой связи.

В воскресенье 22 июня 1941 года у нас, как и везде, был выходной. Утром мне предстояло принять участие в спортивных соревнованиях по прыжкам в длину на гарнизонном стадионе. Стояла ясная солнечная погода, дул сильный порывистый холодный ветер, портивший настроение спортсменам. Мы продрогли и хотели быстрее уйти в казарму. И тут я случайно заметил, что у большого громкоговорителя, висевшего на столбе перед площадкой ДК, стал собираться народ. Я тоже побежал к репродуктору и сразу узнал голос заикающегося наркома иностранных дел Молотова. Смысл выступления уловил сразу – Германия напала на нашу страну!

Значит, война все же началась, та самая, о неизбежности которой все говорили. Вот тебе и договор о ненападении – плевал на него Гитлер. Дослушал выступление до конца. По окончании выступления Молотова народ не сразу разошелся. Большинство продолжало оставаться около репродуктора, ожидая каких-либо дополнительных сообщений. Их не было. Вместо этого заиграла музыка патриотически-призывного характера, с началом которой все стали постепенно расходиться. Придя в себя после такого известия, подумал: «То, чего ждали, случилось. Немцы напали первыми, и мы дадим им, как следует. Они еще узнают силу нашей Красной Армии».

В казарме объявили: выходной отменяется, никому не расходиться, скоро поступит указание, что делать в дальнейшем. Все ребята настроены патриотически, включены все репродукторы, ждем очередных сообщений из Москвы с надеждой о переходе наших войск в наступление на территорию противника. В голову пришли слова бывшего наркома обороны Ворошилова, который в одном из своих выступлений говорил: «Нападать мы ни на кого не собираемся, чужой земли не хотим и своей ни одного вершка не отдадим. Пусть противник не сует свое свиное рыло в наш советский огород. Нас не трогай, и мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим, на удар ответим тройным ударом, будем бить противника не на своей, а на его территории».

Сидим, ждем распоряжений, ни читать, ни делать ничего не хочется. Из динамиков доносится музыка военных маршей. После небольшой паузы диктор повторил выступление Молотова и сообщил о решении правительства объявить в стране всеобщую мобилизацию и о переходе на военное положение. После почти двухчасового пребывания в казарме наконец поступило сообщение: всем самостоятельно идти на общегарнизонный митинг. Он проходил недалеко от ДКА на пустыре.

На митинг собрались почти одни военные. Неизвестный нам политработник с тремя шпалами в петлицах, поднявшись на импровизированную трибуну – длинный дощатый стол, специально принесенный из столовой ШМАСа, громким голосом объявил о нападении фашистской Германии на нашу страну. Волнуясь, он говорил нескладно: то ли не умел говорить, то ли плохо подготовился. Мы ждали от него, как политработника высокого ранга, более выразительного выступления. Как-никак митинг-то особый, и на` тебе, такая несвязная речь.

Все последующие клеймили наглое нападение фашистских захватчиков, заверяли народ и партию приложить все усилия для разгрома немецких войск, а если потребуется, то отдать за Родину и саму жизнь. Отдельные выступавшие просили сразу же после митинга отправить их в действующую армию. В заключение тот же политработник сказал, что нашей непосредственной задачей является продолжение учебы. Будем заниматься этим до тех пор, пока не поступят другие указания.

В первые военные дни жизнь в школе практически не изменилась и была такой, как и в мирное время. В гарнизоне стали появляться командиры, призванные из запаса. От кадровых их можно было отличить по мешковато сидевшей форме и отсутствию строевой выправки. На нас они смотрели свысока и в то же время не проявляли требовательности, если кто-либо из курсантов своевременно не отдаст честь. Большая их часть имела инженерные воинские звания от капитана до подполковника. Для них наш гарнизон был всего лишь промежуточным местом сбора, откуда они направлялись дальше.

В нашем гарнизоне необычность обстановки в стране чувствовалась по этим запасникам, а в соседнем, где мне пришлось побывать по каким-то делам, обстановка была иной, особенно перед входом, где находился сборный мобилизационный пункт города и района. Пункт работал круглосуточно. Тяжело было видеть, как расставались родные и близкие с мобилизованными. Грустные лица, плач, напутствия. Ни смеха, ни песен, ни выпивших, как это иногда показывают в кинокартинах, я там не видел. Не знаю, может быть, где-то так и уходили на войну, но в Балашове этого не было.

Глядя на проводы и расставания, подумал: «А меня-то никто не провожал, ни с кем даже не попрощался, когда уходил в армию. Что будет со мной? Ведь наверняка война будет долгой. Вернусь ли с нее? Увижу ли кого из родных и близких, если не погибну?» Вернувшись к себе, услышал за нашей казармой шум работающих двигателей автомашин, тракторов. Захожу за угол и вижу, как на платформы эшелона грузят мобилизованные трактора, автомашины всевозможного назначения и мотоциклы. Да, война пожирает в своем ненасытном чреве все, что было создано для мирной жизни. Если бы я знал тогда, во что нам обойдется война, масштаб человеческих жертв, то, наверное, ужаснулся бы.

Время шло, а хороших вестей с фронта не было. С нетерпением ждем, когда наша армия перейдет в наступление. Вместо этого идет повсеместное отступление наших войск. На политинформации помполит Ткач высказал предположение, что главные силы нашей армии к началу войны находились во внутренних районах страны, а сейчас наверняка где-то сосредотачиваются для перехода в решительное наступление. Оно вот-вот начнется, и скоро мы о нем услышим. Проходят дни, а сводки Совинформбюро о положении на фронтах все тревожнее. С болью в сердце слушали слова Левитана: «После упорных, ожесточенных, кровопролитных боев наши войска оставили города…» Да, думали мы, вот тебе и первый удар! Становилось ясно: война для нас будет тяжелой, не такой, как мы ожидали. Темп продвижения немцев нас просто ошеломлял. Казалось, что им вообще не оказывают никакого сопротивления.

На третий день войны к нам на аэродром прибыли эшелоны с самолетами СБ. Пришли они с Дальнего Востока. Самолеты находились в громадных фанерных ящиках в разобранном виде. В срочном порядке их надо было разгрузить, перевезти на летное поле и собрать. После сборки машины облетывались и без промедления вылетали на фронт. Для ускорения выполнения задачи школе предстояло оказывать прибывшей дивизии всемерную помощь. Работа шла без перерывов и отдыха круглосуточно. Мы с энтузиазмом выполняли порученное дело. Ведь это делалось для фронта. Самолеты были крайне необходимы для восполнения потерь первых дней войны и поддержки наших отступающих частей. Температура воздуха в те дни стояла выше 30 градусов. Зной и усталость давали о себе знать. Трое суток я не смыкал глаз. У многих на спинах гимнастерок выступила соль, от которой они стали серо-белесыми. Лица курсантов почернели, глаза ввалились.

Усталость и бессонные ночи здорово измотали нас. Несмотря на это, никто не жаловался. Все понимали – на фронте гораздо труднее и опаснее. Поэтому здесь, в тылу, нам хотелось хоть чем-то помочь фронту. На четвертые сутки основную работу по разгрузке и сборке машин в основном закончили. Но вместо предполагаемого отдыха меня направили в наряд. Прямо с работы, без всякой подготовки, я пошел помогать дежурному по штабу школы и одновременно являлся у него посыльным. От усталости я еле волочил ноги, неимоверно хотелось спать.

К тому, что наши войска повсеместно отступают, оставляя один город за другим, уже стали как-то привыкать. В сводках Информбюро говорилось о сдаче в основном только крупных городов. О небольших не сообщалось вовсе. Упоминались лишь те, в районе которых наши войска успешно контратаковали противника. В связи с невеселыми сводками настроение у нас было неважное. Кое-кто из остряков нет-нет да и пустит какую-нибудь злую шутку по поводу предвоенных высказываний о непобедимости Красной Армии. В большинстве случаев делалось это втихую, меж собой, чтобы не попасть в неприятное, а скорее даже, в опасное положение.