Читаем без скачивания Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть I. Страна несходства - Александр Фурман

Милиционеры командовали в свои громкоговорители с каким-то нервным нетерпением, каким-то чуть-чуть слишком резким тоном – раздраженно подгоняли, короче, да и солдаты почему-то поглядывали с какой-то молчаливой нагловатостью – как будто все не прошли только что мимо Мавзолея перед Никитой Сергеевичем, а нарочно столпились здесь в обычной очереди…

Фурман уже устал, закапризничал и вскоре стал баловаться с соседними детьми. Все было понятно, но они еще очень долго не могли выйти из этого душного коридора и из всей этой красочной, возбужденно томящейся, жужжащей гущи людей, удовлетворенных началом больших праздников.

«Бала-бала»

Родители ушли в театр, и ко сну ребят готовила бабушка. Это происходило очень редко, поэтому во всех привычных процедурах ощущалась какая-то ритмическая неуверенность, на которую Фурман отвечал подробными указаниями, что именно и в какой последовательности он делает с мамой «всегда». Бабушка, днем тоже «всегда» державшая себя в руках, вскоре почувствовала сильное раздражение.

Боря давно уже лежал на своем раскладном диванчике и с видимым удовольствием читал, а Фурман услал бабушку – теперь за водичкой – и, неторопливо стягивая одежду, от избытка энергии бессмысленно болтал языком.

– Атлaбала, калaбала, балaбала-а-а, – с бездумной страстью и на большой скорости выводил Фурман. Однако вскоре язык стал вязнуть в согласных и захлебываться, и на никуда не ведущем звуке «грлссст» его спасло возвращение бабушки с чашкой воды.

Отпив и дав указание «туда поставь», Фурман упал на подушку и резво продолжил: «Клумба, блямба, тилимда-а, колямбда-а, балямбда-а…» Бабушка, хмурясь, собрала разбросанную Фурманом одежду (мама поступила бы по-другому) и стала неловко задергивать шторы. «Балят, балят, биля-а-ат!» – заливался Фурман. Боря отвлекся от книжки и внимательно посмотрел на него. «Тебе еще не пора заткнуться?» – холодно спросил он и, не дожидаясь ответа, уткнулся в книгу. «Гиля-а-а-ат, гилят!» – в пугающем восторге отрубил Фурман.

Устало оглядевшись, бабушка спросила Фурмана, где его книжка, но он только помотал головой и подергал плечами, показывая, что не в силах прервать свое выступление. Бабушка рассердилась и сказала, что раз он не может отвечать по-человечески, она не будет ему читать, а погасит свет и уйдет. «В той комнате», – ухитрился вставить Фурман в почти случайно появившуюся паузу. Под его неостановимо бурлящий речитатив бабушка тяжело поплелась в родительскую комнату, а когда она вернулась с книжкой, Фурман победоносно выкрикнул: «Полят, малят, блять!» – и, замолкнув, изумленно хихикнул. Оно как-то само выскочило.

Все подождали, не продолжит ли он. Фурман сидел с вылупленными глазами и пришибленно-идиотической улыбочкой. Потом бабушка взорвалась, первым ее словом было «хулиган!».

– Следовало ожидать, что этим все и закончится, – загадочно заметил Боря между грозными всплесками бабушкиного возмущения.

– Ну ба-а, ну ба-а, я больше не буду, – ныл Фурман, – ну почитай… – И улыбался.

Читать бабушка не стала, а просто ушла, и все, несмотря на лицемерные просьбы Фурмана хотя бы получше накрыть его одеялом.

Боря дочитал до конца главы, презрительно спросил Фурмана, собирается ли он спать, и, деловито вскочив, погасил свет. Скрипнули пружины его диванчика, и он затих. Через некоторое время Боря поворочался и вздохнул.

Хотя Фурману и не почитали перед сном, и с бабушкой он поссорился, и это глупое словцо зачем-то из него выскочило, он чувствовал странное глубокое спокойствие и два раза тихо улыбнулся чему-то в темноте.

Рисунок на черной бумаге

Эдуард Ильич, фурмановский папа, перешел на другую работу и больше не мог возить Фурмана в свой ведомственный детский сад рядом с ГУМом. Поэтому с осени Фурмана перевели в ближайший к их дому садик, оказавшийся на другой стороне улицы, в большом желтом доме, через арку которого Фурман часто ходил в парк или в детскую поликлинику.

Фурман довольно быстро обвыкался, но однажды произошло тоскливо поразившее его происшествие. Группа организованно вошла в подъезд после прогулки на заметно похолодавшем воздухе, и уже у самой двери в детсадовское помещение возникло небольшое столпотворение. Внутри этого спокойного столпотворения высокий Филатов, и до этого несколько раз странно улыбавшийся при виде Фурмана, вдруг сказал: «Ха-ха-ха, эй ты, ФОРТОЧКА!» Фурман не понял и спросил: «Чево? Почему?» – «Я теперь буду звать тебя Форточка, – радостно объяснил Филатов. – ФУРМАН – ФОРТОЧКА. Ха-ха-ха!..»

Драться с Филатовым было, видимо, довольно опасно, да и приставал он, в общем-то, почти беззлобно. Поэтому Фурман ограничился тем, что сказал ему: «А ты-то сам – ФИЛАТ…» – и они, мирно просочившись в раздевалку, разошлись. Но Фурман так и не смог понять, почему это «ФУРМАН – ФОРТОЧКА» и как это вообще может быть. Он вспоминал, как открывается и закрывается форточка у них дома, и не мог обнаружить никакой связи с собой. Впрочем, Филатов вскоре исчез из детского сада. Неужели он думал, что это – рифма?..

В какой-то момент воспитательницы обнаружили, что Фурман умеет рисовать, и когда потребовалось срочно отправить рисунки на какой-то конкурс, его усадили за стол и выдали кучу разных коробок с красками, до этого где-то прятавшихся. Фурман с интересом пробовал из разных тюбиков и лоточков. Такое количество красок он видел только у соседки тети Вари, молодой и очень бедной художницы, жившей в их коммуналке в комнате рядом с кухней.

Заканчивая третью картину, Фурман вдруг обратил внимание, что девочек, рисовавших рядом, давно отпустили и, более того, половину группы уже разобрали по домам. Фурман решил заканчивать и стал складывать краски. Но тут к нему подсела энергичная пухленькая воспитательница, быстро просмотрела его листы и демонстративно похвалила, обратившись к напарнице, которая помогала одеваться тем, за кем уже пришли.

– Нет, Валь, ты посмотри, какой молодец! Здорово, просто отлично все сделал! Валь, посмотри: и тут, и тут… Прямо как художник…

Та с усталой улыбкой, не прерывая своего занятия, близоруко глянула с другого конца комнаты и кивнула снизу вверх.

– Правда, здорово?.. Ты подожди, подожди. – Фурману пришлось снова сесть. – За тобой ведь еще не пришли?

– Нет, – ответил Фурман, посмотрев в сторону раздевалки.

– А кто за тобой сегодня должен придти?

– Папа, – осторожно сказал Фурман и добавил: – Он обещал пораньше меня забрать.

– Ну, пока его нет, ты у нас успеешь еще одну картинку сделать. Ты ведь никогда не пробовал рисовать на черной бумаге? Посмотри, какая… Подумай, что на ней можно нарисовать?

Фурман ждал папу, но отказываться было неудобно. И представить что-то на этой бумаге было интересно. Воспитательница не уходила. «Наверное, это должна быть ночь… Зимняя ночь, – профессионально таинственным голосом предположила она. – Давай, бери кисточку, а то скоро папа придет за тобой…»

Фурман несколькими широкими плавными линиями открыл в черноте плотного листа невысокие холмики заснеженной равнины. Потом проложил овражистую снежную колею. Получилось грубовато, но белая краска на этом глубоком черном фоне все равно пела. Пустота дороги взывала оживить ее, и Фурман, подвешивая в голове книжные картинки к сказкам Бажова «Серебряный олень», занялся небольшой кибиткой с кучером и темно-гнедой лошадкой, толстоватые ноги которой вязли в колее. В правой части листа перед ними расстилалась широкая темная степь. Фурман чувствовал, что где-то вот тут остро не хватает месяца…

– Ну как? – подсела воспитательница. – Нормально. Хорошо. Только ты чего-то мелковато начал… Ну, ничего. Я тебе сейчас помогу. Давай, вот здесь нарисуй дом, избушку.

Избушку с заснеженной крышей Фурман умел рисовать, но воспитательница была разочарована тем, что домик был далеко. Фурман оглянулся и увидел папу, заглядывающего из раздевалки. Фурман вскочил и, объяснив, что за ним пришли, пошел к папе. Почему-то Фурману показалось, что папа стоит здесь уже довольно давно.

– А мы вот рисуем на конкурс, – сообщила воспитательница. – В Германии будет конкурс детских рисунков, и мы туда пошлем рисунки вашего Саши. Только вот он не успел закончить, а нам сегодня уже нужно все сдать.

– А, так вы занимаетесь? Ты рисуешь, Сашенька?.. – спросил папа, поглаживая Фурмана по плечу. Тот кивнул.

– Если вы не очень спешите, может быть, Саша закончит, и я его отпущу?

– Конечно-конечно, о чем разговор, я подожду сколько нужно, – сказал папа. – Иди, Сашуня, доделывай свою работу.

Фурман сел на свое место, но затея рисовать большую избу казалась ему нелепой. Возникло некоторое напряжение, которое разрешилось очень просто: воспитательница взяла руку Фурмана, крепко зажала в ней кисть, обмакнула кончик в какую-то совершенно дикую желтую краску и стала быстро и уверенно рисовать фурмановской рукой. На переднем плане возник большой деревянный дом с окошками, которые воспитательница, отпустив Фурмана, предложила закрасить ярко-красным – как будто там горит свет. Небольшой дымок из трубы был рукою Фурмана превращен воспитательницей в тяжелые клубы. Папа уже второй раз тоскливо заглядывал в дверь.