Читаем без скачивания Счастье Феридэ - Бадри Хаметдин

— Добрый день, уважаемая Феридэ-ханым, — только завидев меня, поторопился с приветствием садовник. — Говорят, вы надолго…

Стоявшая рядом с онбаши няня искоса поглядела на него, недовольная начатым разговором. Однако не обращая на нее никакого внимания, садовник продолжил:

— Да, работы у нас собралось много. Вот и супругу вашему нашлось бы дело. Мне-то управляться с расходными документами тяжело, а он бы быстренько во всем разобрался.

Меня бросило в жар, и я почувствовала, как начинают подкашиваться ноги, но усилием воли мне удалось взять себя в руки. Стараясь вдруг не сорваться и не заплакать, сдерживая волнение, я, насколько это было возможно, спокойно проговорила:

— Кямран погиб в кораблекрушении…

Онбаши опустил глаза, а старушка, всплеснув руками, заголосила:

— И за что это Аллах насылает на тебя такие несчастья. Ты же еще совсем девочка! Радости настоящей не видела — а уже столько бед!

— Извините, Феридэ-ханым, — выжал из себя садовник.

— Все не так уж плохо, — попыталась я придать ситуации меньше трагизма. — Пришло лишь сообщение, что мой муж пропал без вести. Мертвым его никто не видел… Может, он спасся, заболел или лежит где-нибудь раненый.

— Давно это было? — сухо спросил онбаши.

— Уже с месяц…

Лицо старого слуги стало еще более мрачным.

— Конечно, найдется! — поспешила поддержать меня няня. — Люди на несколько лет пропадают, а потом находятся. А тут всего лишь месяц.

Не знаю, верила ли няня в то, о чем говорила, но мне было приятно уже то, что делала она это искренне.

Несмотря на уставленный всевозможными яствами стол, обед явно не удался. Все старались казаться веселее, однако это была радость сквозь слезы. Няня, онбаши и я прекрасно понимали всю бессмысленность ситуации, но нарушить игру не решались. После обеда я заперлась в своей комнате и решила в этот день никуда больше не выходить. Меня никто не беспокоил. Только под вечер няня принесла чаю и справилась о моем здоровье. Всю ночь, зарывшись головой в подушку, я проплакала. Лишь на рассвете несколько часов мне удалось подремать.

На следующий день я отправилась навестить могилку моей приемной дочери Мунисэ. В саду я нарвала большой букет цветов и отправилась в дорогу.

Холм, где ее похоронили, находился у самого берега Средиземного моря. Прежде чем оказаться у могилки, я прошлась по прибрежному песку, вспоминая, как Мунисэ любила собирать здесь разноцветные камешки. Их она любила даже больше, чем цветы. Набрав пригоршню, я взобралась на знакомый холм. Могила заросла травой, и если бы не тоненький кипарис, возвышающийся над маленьким холмиком, ее трудно было бы приметить среди цветущих трав. Я подошла к кипарису, такому же хрупкому, как была моя дочь, и присела у надгробного камня.

«Мунисэ, дочь Феридэ…» — прочитала я надпись и вспомнила, как немногим больше года вот так же вместе с Хайруллах-беем мы сидели у этого камня и оплакивали утрату.

Я не пережила бы той беды, если бы не поддержка старого доктора.

Как в это мгновение мне его не хватает! Как ужасно быть одинокой! Три смерти самых близких людей за полтора года.

Нет, я этого не перенесу!..

В доме ко мне относятся очень бережно. Зная меня, онбаши и няня не стали отдаваться слезливой жалости. Наоборот, они как могут стараются поднять мне настроение. Уже рассказали все забавные истории, которые произошли за время моего отсутствия в Кушадасы. По-моему, для того чтобы вызвать улыбку на моем лице, они начали даже придумывать кое-что. Милые старички, как они скрашивают мое одиночество!..

Несколько дней назад отважилась прогуляться по городу и взглянуть на школу, где преподавала. Зайти я так и не решилась, но встретила неподалеку одну из учительниц.

— Ох, Феридэ-ханым, — начала она. — Не везет же вам с муженьками. А это правда, что у Хайруллах-бея огромное состояние?

Я растерялась, не зная, что ей ответить. Как мне надоели эти сплетни. Я даже порадовалась, что уже не работаю в школе.

Назойливой собеседнице так и не удалось из меня ничего вытянуть, несмотря на огромные усилия, которые она прилагала. Впрочем, я уверена, что даже несколько слов, которые я произнесла, обрастут невероятными небылицами. Тем более, как я узнала, по Кушадасы уже ходили обо мне самые мерзкие сплетни. Вспоминали и Хайруллах-бея, и Мусимэ, и Кямрана. Кого только из моих знакомых их грязные языки не касались! Это было ужасно. Не менее ужасным мне представилось и будущее, которое меня ожидало в этом местечке.

Кушадасы, 11 июня

Сегодня я поняла, что так жить больше невозможно. Не помню как, но, бредя по побережью, я вышла на большой утес. Подойдя к краю, я взглянула на безразлично бьющиеся о камни волны. Внезапно мною овладело непреодолимое желание птицей сорваться вниз. Я, наверное, так и сделала бы, если бы меня не остановил проходивший мимо старый рыбак.

— Прекрасные у нас места, эфенди-ханым, — прервал вдруг мои мысли о смерти незнакомый голос. — А море какое! Глядя на него, хочется жить и жить. Лет до ста…

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась. В нескольких шагах от меня стоял белобородый старик. Я растерялась.

— Жить до ста лет?

Рыбак, щурясь от солнца, хитро улыбнулся.

— Мне уже восемьдесят, но в такое ясное утро кажется, что я только родился. Я хочу утолить свою жажду жизни, которая с каждым годом становится все больше и больше.

— Жизнь — это страдание, — попыталась возразить я. — Разве мало бед пришлось перенести вам?

Старик опустился на землю и положил рядом с собой снасти.

— Я живу один, — задумавшись, начал он. — Моя жена умерла, родив мне третьего сына. Детей я любил и лелеял. Воспитывал их сам, не желая доверять столь ответственное дело чужой женщине. Я отдал им все. Мне пришлось много работать. Часто я недоедал… Но у меня подрастало трое сыновей! Я так надеялся, что, жертвуя всем, я дам им возможность получить от жизни гораздо больше, чем имел сам…

Рыбак, словно вспоминая прежние дни, прервал свой рассказ и взглянул на море.

— Судя по вашему настроению, сыновья не подвели вас, — переключившись со своих мрачных мыслей на историю жизни рыбака, предположила я.

— Сыновья? — как будто только проснувшись, переспросил он и поднял на меня выцветшие голубые глаза. — Третью похоронку я получил пять лет назад… Мой младший был уже офицером…

Мне захотелось пожалеть несчастного отца, но я не решилась — на его лице не было и следа горя утраты.

— И после всего происшедшего вы способны радоваться жизни? — не сдержалась я.

Старый рыбак вновь улыбнулся.

— Много лет я посвятил своим детям. Они принесли мне немало хлопот, но еще больше радости. Именно с ними я пережил мгновения счастья… Да, я был счастлив. И даже если Аллах разлучил нас, я не могу лгать себе, что светлые минуты обманули меня.

— Но все это в прошлом…

— Аллаху угодно, чтобы я жил. — Тон старика стал назидательным. — И если я здесь — значит, нужен живым, а не мертвым. На то воля Всевышнего, и я не вправе нарушить ее.

В бесцветных глазах старика мелькнули искорки солнечных лучей.

— Но разве не прекрасны эти холмы, это синее бесконечное море, это солнце. Не лучше ли делиться этой радостью с другими, чем предаваться скорби и губить себя?! Впрочем, я заболтался с вами…

Рыбак встал и кряхтя поднял снасти.

— Мне пора. Я обещал соседским малышам, их отец тоже погиб, приготовить на обед вкусной ухи. Прощайте и не грустите, — завершил он разговор.

Старик повернулся и пошел своей дорогой.

— Спасибо вам! — только и успела крикнуть я вослед уходящему.

Вскоре он исчез за холмом, а я осталась одна.

Кушадасы, 14 июня

Старик, пожалуй, был прав. Нужно перестать жалеть себя и начать жить. Да, со мной случилась беда. Я потеряла многих близких мне людей. Но вправе ли я собственноручно хоронить себя? Я должна что-то делать. Я должна на что-то решиться. Я не могу сидеть сложа руки и ожидать неизвестно чего… Как прекрасно поют в саду птицы… Что же ты, Чалыкушу, спряталась в своей мрачной комнатке? Ты чего-то испугалась? Или ты умерла? Нет, ты просто на время заснула. А сегодня вместе с этим туманным рассветом вновь пробудилась, чтобы встретить наступающий день. Ведь в этот день многое может свершиться. В конце концов я могу получить весточку от Кямрана. Что скажет он, найдя меня в таком унынии. Ведь он любит Чалыкушу, а не безвольную, пасующую перед малейшей бедой женщину…

Решено! Завтра я отправляюсь в Аладжакая проведать сиротский дом. Там, наверное, тяжело приходится без меня и Хайруллах-бея… Как нас любили дети… Теперь Аладжакая станет моей основной заботой. По крайней мере там я буду нужна.

Настало время упаковывать вещи. Хотя для начала неплохо было бы сходить на рынок и прикупить чего-нибудь для несчастных детей. К сожалению, дела… Допишу вечером.