Читаем без скачивания Профессия – первая леди - Антон Леонтьев

Или он пришел, чтобы ликвидировать меня?! Страх уступил место ярости. Никто не посмеет поднять руку на меня, Серафиму Гиппиус! Этот таинственный убийца совсем обнаглел – он не только прячет трупы на моем дачном участке, он шастает по моему дому, как по своему собственному.

– Solo ai nomi d’amor, di diletto…

Я зажгла свет. Зажмурилась на несколько секунд и начала нарочито громко спускаться вниз. Пусть знает, что я не лыком шита!

– …mi si turba, mi s’altera il petto…

«Ишь чего, собирается меня убить или обокрасть! Не позволю!» – решила я, продолжая распевать во все горло.

Оказавшись у подножия лестницы, я снова щелкнула выключателем. Так и продвигалась вперед, вопя, прогоняя тьму и пытаясь увидеть того, кто ходил по моему особняку.

– …un desio ch’io non posso spiegar!

В коридоре никого не оказалось, гостиная, комната для гостей, столовая и кабинет были пусты.

– Parlo d’amor vegliando…

Оставался погреб, идти в который мне вовсе не хотелось. Но задвинутый шпингалет свидетельствовал о том, что в погребе никого нет – даже Гарри Гудини не в состоянии, оказавшись в нем, закрыть дверь на шпингалет с наружной стороны.

Да и шпингалет был ужасно тугой, сдвинуть его с места и защелкнуть – настоящая проблема!

– …all’acque, all’ombre, ai monti…

Мой голос предательски дрожал. Ну не Мария я Каллас и не Анна Нетребко!

Кухня! Так и есть, кухня! Я прислушалась. До моего слуха донесся еле слышный глухой удар – кто-то выскользнул на улицу, прикрыв за собой деревянную дверь-сетку. Так и есть, мой ночной противник ретировался.

– …all’eco, all’aria, ai venti…

В руке я зажала веник, который разыскала около входа в подвал. Если наподдать им по лицу, то будет весьма больно и неприятно. Самое важное – эффект неожиданности.

Я снова ощутила страх. Ведь если это матерый убийца, то веник его не остановит.

Он справится со мной в два счета (ну, или в три, учитывая, что я, скорее всего, превосхожу его по весовой категории). Или в крайнем случае – в четыре.

– E se non ho chi mi oda…

И все же с криком финальных слов арии я ринулась на кухню, пронзая тьму веником, мои пальцы заскользили по деревянной обшивке в поисках выключателя. Матерь Божья, да где же этот треклятый выключатель!

– …parlo d’amor con me!!!

Больше петь было нечего. Я завизжала, потому что мне показалось, что из глубин помещения выныривает черная фигура…

Стрельнул выключатель, я была одна в пустой кухне. Шумно вздохнув, я подбежала к двери, ведущей в сад.

Приоткрыта! Но пока еще я не страдаю болезнью Альцгеймера и могу поклясться, что закрывала ее несколько часов назад перед тем, как улечься спать! Трясущимися пальцами я задвинула шпингалет и хлопнула второй, металлической, дверью.

В кухонное окно что-то шмякнулось, и я крякнула от страха. Да нет же, это всего лишь гигантская ночная моль, привлеченная светом лампы, хотела протаранить стекло. Затем я увидела, как мимо окна пронеслась черная фигура.

Этот мерзавец наблюдал за мной! Он наслаждался моим страхом. И, кроме того, видел меня во флорентийской ночной рубашке! Я не решилась выходить в сад. Нет, мой дом – моя крепость. Если убийца намерен выманить меня из особняка, у него ничего не получится!

Я опрометью бросилась к входной двери, уверенная, что убийца открыл ее изнутри, пока шастал по первому этажу – он может проникнуть в дом снова! Дверь была закрыта, а вот связка ключей, которая обычно торчит из замка, пропала.

Я затряслась. У него есть ключи от моего дома! У меня имеется запасной набор, но убийца теперь может в любой момент оказаться здесь!

Трельяж не поддавался, но я оторвала его от стены (сколько же паутины!), подтащила наследство бабушки к входной двери. Убийца не проникнет, или ему будет очень сложно ворваться в дом.

Я снова оказалась на кухне. И заметила выдвинутый ящик. Тут хранятся столовые приборы – вилки, ложки и ножи. Ножи!

Я лихорадочно пересчитала ножи. Кажется, нескольких не хватает. Одного остро заточенного с деревянной ручкой, тупого с пластмассовой красной, еще нескольких десертных. Что же это такое? Зачем вору понадобились ножи?

Зачем убийце ножи, спросила я сама себя. Такая поклонница детективов, как ты, Фима Гиппиус, должна догадаться зачем. Этот мерзавец запугивает тебя. Он мог лишить тебя жизни, если б хотел, но он предпочел украсть ключи и несколько ножей.

Я раскрыла еще один ящик и убедилась в том, что исчез мой праздничный набор – дюжина ножей и вилок в зеленоватом футляре из телячьей кожи. Старинная работа по серебру, наследие предков! Убийца прихватил и их!

Страх – самое иррациональное из наших чувств. Страх – это инстинкт. Он лишает нас человеческого обличья и превращает в диких животных. Убийца добился того, чего хотел – ему удалось вывести меня из равновесия и поставить на грань истерики.

Я нащупала пачку сигарет, выудила сразу две, чертыхнулась, зажгла одну из них и смачно затянулась. Когда смертоносный никотин заструился в легкие, я поняла, что начинаю успокаиваться. Сигарета всегда помогает сосредоточиться, хотя и укорачивает жизнь. Но я и так едва не стала жертвой наглого маньяка!

Я просидела до рассвета на кухне, отравляя свой нежный писательский мозг табаком. Обычно в детективных романах герой после нападения неведомого противника мучительно бьется над вопросом: «Кто же убийца?», и ответ приходит к нему совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент.

Ко мне ответ так и не явился. Я только понапрасну высмолила две с половиной пачки, выпила три кофейника, заработала головную боль и покрасневшие глаза. Кто бы ни пытался украсть мой покой и девичью честь, он более не появился.

Едва рассвело, я вызвала народных умельцев, которые сменили мне все замки. Присутствие в доме двух исторгающих пары перегара мужчин вселило в меня некое подобие уверенности. Во всяком случае, никто более не посмеет тревожить меня по ночам!

Весть о том, что на моем участке обнаружился труп двадцатитрехлетней давности, облетела Перелыгино с поистине космической скоростью. Первым заглянул ко мне Гамаюн Подтягич, наш перелыгинский «комсорг». Якобы затем, чтобы занять мясорубку. Получив оную, старик никак не хотел уходить, переступал с ноги на ногу, задавал ненужные вопросы, не осмеливаясь переходить к основной цели своего визита.

– А зачем ты, Фима, сменила замки? – с хитрецой в глазах спросил он.

Подтягич единственный, кто панибратски зовет меня на «ты» и «Фимой», а я его – на «вы» и по имени-отчеству. Я прекрасно помню, как в тысяча девятьсот каком-то году, когда я была наивной (хотя, постойте – наивной я не была никогда!), во всяком случае, свежей и щеняче-восторженной студенточкой, Гамаюн дал рецензию на мой первый рассказ. Мои родители были уверены, что у меня настоящий литературный талант, и я ожидала подтверждения прописной истины от знаменитого творца, первого секретаря правления Союза писателей Герцословакии.

Подтягич принял меня в огромном кабинете, заставленном книгами, в первую очередь своими собственными. Вот чего-чего не понимала в писателях, так это тягу к украшательству книжных полок родными опусами. Книжки, вышедшие из-под пера С.И. Гиппиус, я храню в подвале около мешков с картошкой.

– Ну, деточка, – просверлив меня истинно писательским взором, изрек Подтягич и постучал лакированным ногтем по коленкоровому переплету тетрадки с моим рассказом.

Одного этого «ну, деточка» хватило, чтобы понять – мой рассказ Гамаюну не понравился. Впрочем, я ошиблась. Не понравился – это было самое доброжелательное, легковесное и положительное из всего того, что вылил на мою голову в течение полутора часов лекции по писательскому мастерству гений соцреализма.

Как он громил меня, студентку первого курса филологического факультета Экарестского государственного университета, отделение классической филологии! Он растоптал каждое мое слово, стер в порошок каждую запятую и камня на камне не оставил ни от стиля, ни тем более от сюжета. А я-то, грешная, поначалу пыталась защищаться, но под конец разревелась, уткнувшись в спинку кожаного дивана.

Гамаюн приголубил меня за пухлую коленку (старый ловелас всегда питал тайную страсть к молоденьким девчушкам) и заметил назидательным тоном, каким умеют вещать только добившиеся всеобщего признания и крупных гонораров писатели:

– Фимочка, если твоей троюродной бабкой была Зинаида Гиппиус, это вовсе не значит, что и тебе суждена писательская стезя. Закончи университет, защити диссертацию, выйди замуж и нарожай детей – впрочем, можешь делать все это в иной последовательности. А о литературе забудь. Не твое это, Фима, ну не твое!

После этого гестаповского разноса он пригласил меня за стол, где его дородная жена угощала меня пирогом с малиной и цейлонским чаем. Я, давясь, поглощала приторно-сладкий пирог, внимала разглагольствованиям охламона Подтягича и думала о том, что утоплюсь в Клызме следующим же вечером.

С камнем на шее я в речку не бросилась, моя мудрая матушка, узнав о реакции Гамаюна на рассказ под названием «Каминные сверчки», заметила: