Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

И кровью своей, и образованием, и привычками они были связаны с теми силами, которые мешали России вернуться на ее русский путь…

Только последние русские императоры Александр III и Николай II, кажется, сумели понять, что исправление ошибок государственного устройства империи следует начинать с самого себя, чтобы снова, как во времена Святой Руси, совпадали пути спасения и устроения русским человеком своей души с путями спасения и устроения государства.

За это вместе с патриотическими движениями и был предан Николай II и «передовой» либеральной интеллигенцией, и аристократией, и высшим командованием армии, за это и предстояло ему принять мученическую кончину.

Кажется, единственному из Романовых-императоров, не считая Александра III, Николаю II удалось подчинить свою личную жизнь нормам православной морали, и вот оно чудо! — единственному, предстояло ему войти в сонм благоверных князей.

У истока династии, прошедшей путь от Ипатьевского монастыря до подвала дома Ипатьева в Екатеринбурге, стоял патриарх Филарет — отец царя Михаила Федоровича.

Внуком патриарха Филарета был изгнан патриарх Никон.

Правнуком — отменено патриаршество вообще.

Николай II думал о восстановлении патриаршества, но — такова видно была Господня воля — совершится это должно было после окончательного уничтожения династии, родоначальник которой принял патриарший чин из рук тушинского самозванца.

Так и случилось…

Святителя Тихона избрали уже после отречения Романовых от престола.

Николай II не мог знать этого 2 марта 1917 года, подписывая отречение, но, похоже, что он знал все, чему назначено случиться…

Да и не мог же Николай II не вспоминать в эти дни и о том, что династия Рюриков, более шестисот лет правившая Русью, завершилась убиением святого благоверного царевича Дмитрия…

Годуновы правили всего семь лет, но и их династия завершилась зверским убийством пятнадцатилетнего царя Федора II Борисовича Годунова, составившего первую карту Русских земель.

А сами Романовы…

Ветвь царя Ивана Алексеевича, правившего вместе с Петром I, завершается убийством в Шлиссельбурге императора Иоанна Антоновича, всю свою жизнь с самого раннего младенчества безвинно просидевшего в тюрьмах…

Весь этот день в Пскове прошел в ожидании делегации Думы — Александра Ивановича Гучкова и Василия Витальевича Шульгина, — но они прибыли только в десятом часу вечера.

На Владимира Николаевича Воейкова, встречавшего гостей, делегаты произвели впечатление людей немытых и небритых. Крахмальное белье их было словно бы специально, чтобы понравиться сопровождавшим их рабочим и солдатам, испачкано.

А. И. Гучков

Находящаяся на станции публика начала кричать делегатам «ура!».

— Какая неуместная выходка! — возмущенно сказал Воейков, но комендант Пскова генерал-лейтенант Ушаков произнес с самодовольной улыбкой:

— Нужно-с привыкать… Теперь другие времена настали-с.

Николай II принял делегатов в салоне.

Внимательно выслушав доклад А. И. Гучкова о положении в столице, он спросил, что Дума считает сейчас желательным.

— Отречение Вашего Императорского Величества от Престола в пользу Наследника цесаревича Алексея Николаевича! — ответил Гучков.

— Александр Иванович! — встрял тут в разговор Рузский. — Это уже сделано.

Николай II словно и не слушал их.

— Считаете ли вы, что своим отречением я внесу успокоение? — спросил он у делегатов.

Получив утвердительный ответ, государь сказал:

— В три часа дня я принял решение отречься от Престола в пользу моего сына, Алексея Николаевича, но теперь, подумав, пришел к заключению, что я с ним расстаться не могу, и передаю Престол брату моему — Михаилу Александровичу.

— Но мы к этому вопросу не подготовлены! — воскликнул Гучков. — Разрешите нам подумать.

— Думайте! — сказал император и вышел из салона…

Через полчаса он передал депутатам текст телеграммы, которую следовало отправить в Ставку, начальнику штаба генералу Алексееву.

«…В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственною думою признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя Верховную власть.

Не желая расставаться с любимым Сыном Нашим, Мы даем Наследие Наше брату Нашему великому Князю Михаилу Александровичу, благословляя его на вступление на Престол Государства Российского.

Заповедаем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу горячо любимой Родине».

Ночью 3 марта царский поезд наконец-то выбрался из тупика, куда загнали его по приказу генерала Рузского.

Николай II прошел в кабинет и, усевшись за письменный стол, раскрыл свой дневник.

Поезд уже набрал скорость, и вагон чуть покачивало.

В этом пошатывающемся вагоне и описал последний русский император события последнего дня своего и всей династии Романовых царствования…

«2 марта 1917 г. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста.

Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена и трусость и обман !»

Удивительно точно перекликаются эти слова с молитвой, составленной святым праведным Иоанном Кронштадтским вскоре после совершенного на него покушения: «Господи, спаси народ Русский, Церковь Православную, в России погибающую: всюду разврат, всюду неверие, богохульство, безначалие ! Господи, спаси Самодержца и умудри его! Господи, все в Твоих руках, Ты — Вседержитель»…

Вот и в дневнике Николая II возникает это возносимое к Богу моление, но оно захлебывается в тяжком воздухе всеобщего предательства и измены, ибо моление это государю можно вознести только тем мученическим подвигом, который еще предстоит совершить ему.

Странное ощущение испытывает человек, взявшийся за чтение дневника последнего императора и обнаруживший, что в основном здесь — записи о внутрисемейных событиях, а о делах государственных говорится вскользь, сухо, только записываются для памяти лишь имена наиболее важных собеседников…

И лишь постепенно, иногда многие годы спустя, понимаешь, что государь и не мог вести свой дневник иначе. Ведь Николай II управлял страной не по собственному своеволию, а по Закону, так, как было необходимо, так, как и должен управлять настоящий государь!

Он и в дневнике своем являет пример величайшего самообладания и собранности. При всем старании не обнаружить тут никакой рефлексии, ничего суетного, ничего недостойного высокого царского служения.

Он таким и был.

Великий князь Михаил Романов

И даже во время отречения он оставался Великим государем Великой державы и вел себя, как и должен вести Государь. Кругом обнаружились измена, трусость и обман, но этим и ограничивается возмущение, больше никакой рефлексии, почти никаких эмоций…

Путь царского поезда лежал через Двинск назад, в Могилев.

Наступало 3 марта 1917 года.

В этот день — «вплоть до Всероссийского учредительного собрания» — отрекся от престола великий князь Михаил Романов.

«Миша отрекся, — записал в дневнике Николай II. — Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»

Это, кажется, самое сильное выражение в дневнике императора.

Завершалось по глупости и своеволию великосветского общества правление династии Романовых в России, и впервые преданный государь не сумел справиться с эмоциями…

Николай Романов — так теперь звали бывшего государя! — не знал, что в эти дни, 2 марта 1917 года, явилась в селе Коломенском под Москвой икона Божией Матери «Державная».