Читаем без скачивания Танцующая с лошадьми - Джоджо Мойес

– Поэтому она сбежала?

– Нет. – Наташа взглянула на Мака. – Мы думаем, она еще не знает.

Женщина протянула фотографии Маку:

– Мне жаль, что больше ничем не можем помочь, но, если будут новости, мы, конечно, вам сразу сообщим. Мадам, месье, не хотите осмотреть территорию?

Им выделили молодого человека в качестве гида, и они вышли в Carrière Honneur, на огромную открытую песчаную арену, где мужчина в черной фуражке ехал верхом на резвом гнедом коне; за ними из своих безупречных стойл наблюдал десяток лошадей. Он проехал легким галопом в одну сторону и обратно. Конь фырчал от усилий.

Молодой человек объяснял по ходу: здесь содержат лошадей, принимающих участие в представлении; там – участвующих в выездке; далее – прыгающих через препятствия. Всего около трехсот животных. Это был мир порядка, мир неизменно высоких стандартов. Маку было отрадно, что подобное место существует.

– Зачем мы на все это смотрим? – время от времени недовольно спрашивала Наташа.

Они шли по аллее, обсаженной деревьями, к следующему блоку стойл и другой песочной арене. Этого мира они оба не понимали. Но он знал, что она думает так же: что еще они могли сделать? По крайней мере, здесь они начали лучше понимать, к чему стремилась Сара. Парадоксально, но за несколько сот миль от дома они были близки к ней, как никогда.

Наташа открыла телефон:

– Попробую еще раз позвонить в компанию, выдавшую кредитную карточку. Пару часов уже прошло.

– Вы в отпуске? – спросил гид по-английски с сильным акцентом, когда Наташа отошла.

– Не совсем.

– Фотограф? – Молодой человек показал на сумку с фотоаппаратом.

– Да. Но я здесь не по работе.

– Вы должны сфотографировать Карусель. Это шоу, которое отмечает окончание года обучения. Выступают все берейторы.

– Простите. – Телефон Мака зазвонил.

– Что такое? – Наташа оторвалась от своего разговора.

Он отвернулся, провел рукой по волосам.

– Бог мой… – Мак закрыл телефон.

– Она знает, – догадалась Наташа. – Сара знает, что он умер.

Мак кивнул.

Она закрыла рот рукой:

– Тогда она знает, что у нее ничего не осталось.

Мак видел, как побледнела Наташа, и подумал, что и сам бледен. Они смотрели друг на друга, забыв о лошадях и об окружающей их красоте.

– Таш, заблокируй карточку, – посоветовал он. – Если она решит не приезжать сюда, мы не дадим ей уехать еще куда-нибудь.

– Она будет подвергаться еще большему риску. Мы должны сделать так, чтобы у нее были деньги на еду и ночлег. По ночам уже холодно.

– Но мы неделями можем гоняться за ней по всей Франции. Есть миллион мест, где можно остановиться с лошадью. Мы должны положить этому конец.

– Знаю, но отрезать ее от единственного источника помощи нельзя.

– Если бы мы не перекрыли финансовую помощь в Англии, она бы так далеко не уехала.

Похоже, он обвинял ее. Не мог не обвинять.

– Она бы нашла другой выход.

– Мы ищем ее два дня и две ночи и до сих пор понятия не имеем, где она.

– Месье? – Молодой гид прижал рацию к уху. – Месье? Мадам? Attendez, s’il vous plâit[85]. – Он быстро говорил по-французски. – Английская девочка здесь. Девочка на лошади. Мадемуазель Фурнье говорит, чтобы вы следовали за мной.

На деле прибытие Сары произошло совсем не так триумфально, как ей представлялось. В первые два дня путешествия она не раз это воображала. Ожидала, что испытает возвышенные чувства, достигнув места, которое должно было стать ее вторым домом. Это была ее судьба. Оно было у нее в крови, как говорил дедушка.

Последние пять миль эти мысли были для Сары как костыль, помогающий двигаться. Она проехала через Сомюр, не замечая элегантных широких улиц, медового цвета домов, непреходящую красоту набережной. Изнуренный Бо с забинтованными коленями оглядывался по сторонам. Прохожие неодобрительно ахали, словно считали, что нельзя ехать на раненом животном. Она знала, что выглядела, мягко говоря, странно: лицо в синяках, одежда в грязи. Двадцать километров, восемь километров, четыре километра… Она понуждала его идти вперед, кусая губы, чтобы не плакать от боли в плече, от головной боли, которая не проходила.

Она с трудом сдержала рыдание, увидев указатель на École de Cavalerie. На жилой улице показался георгианский фасад здания в виде подковы. Но лошадей там не было. На мужчинах, которые прохаживались по двору, была не черная униформа, а современная камуфляжная военная форма.

– Кадр-Нуар? – спросила она, перейдя плац Шардоне.

– Non! – Человек в камуфляже посмотрел на нее как на сумасшедшую. – Le Cadre Noir n’a pas été ici depuis 1984. C’est à St Hilaire de Fontaine. – Он указал в сторону круговой развязки. – C’est pas loin d’ici… cinq kilometers[86].

На миг ей показалось, что она не может двигаться дальше. Но Сара собрала все силы и последовала указаниям военного. Миновала несколько развязок с круговым движением, проехала через небольшой городок. Испугалась, что снова сбилась с пути, пока ехала по длинной зеленой дороге, окруженной лугами с лошадьми.

И вдруг она очутилась на месте. Комплекс оказался больше, чем она думала, и более современный. Он не был похож на элегантный старинный двор, наполненный людьми в форме, как описывал Папá. Были охраняемые ворота, шесть арен олимпийского размера, рестораны, парковки, сувенирный магазин. Она проехала в открытые ворота, не привлекая большого внимания. Глаза закрывались от усталости. Потом она увидела указатель «Grand Manège des Écuyers». Конечный пункт ее странствия.

Она провела Бо вокруг закрытой арены, мимо центрального входа, с афишами грядущих представлений с ценами на билеты, вглубь, по следам копыт с остатками опилок из стойл на бетонной дорожке. По другую сторону громадных деревянных дверей она услышала мужской голос. Выпрямила спину, глубоко вдохнула, протянула руку и, содрогаясь, постучала несколько раз. За дверями было тихо, потом кто-то скомандовал: «Но!» Сара вдохнула и снова постучала, более настойчиво.

Сдвинули засов, дверь открылась, и она увидела перед собой помещение с куполом, как в современном соборе, и с песчаным полом. По периметру стояли лошади с седоками в черной с золотом форме, которую она знала с детства. Казалось, она попала на какую-то генеральную репетицию. Стояла благоговейная тишина, каждый из мужчин был сосредоточен на движениях своего лоснящегося мускулистого коня.

Мужчина, открывший двери, смотрел на нее во все глаза, потом стал отчитывать ее по-французски, размахивая руками. Она так устала, что плохо понимала, что он говорит. Она перебила его.