Читаем без скачивания История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер

Такая раздача пряжи кустарям мануфактурами была, по-видимому, в конце XVIII и в начале XIX ст. широко распространена. Так, при некоторых медынских парусно-полотняных мануфактурах в 80-х годах XVIII ст. число рабочих, работавших у себя на дому, по заказам мануфактур, превосходило число рабочих в самом здании мануфактуры. В описаниях Ярославской губернии 1802 и 1808 гг. читаем, что «многие мануфактуры некоторую часть своих станов имеют по деревням, как то Ростовская, на которой из числа 113 станов 70 состоит по деревням». «Некоторые крестьяне берут с полотняных фабрик ткацкие станы с принадлежностями и пряжей в свои дома и ткут фламские и равендучные полотна». И в Костромской губернии, по данным 1805 г., «во многих местах Нерохотского уезда находятся в селениях построенные обывателями оных ткацкие светлицы, коих поселяне берут с заводов пряжу и ткут оную». В г. Плесе (Костромской губернии) местные владельцы полотняных предприятий отдают делать фламские полотна и равендук сельским жителям, которые «в домах своих имеют собственные свои станы и там оную ткут и тканье доставляют к нему на фабрику»{783}. Очевидно, что в числе тех 4341 станков, которые в 1809 г. были подсчитаны на 24 костромских полотняных предприятиях, вошло значительное количество таких домашних станков, на которых работали кустари; быть может, их число, если судить по приведенным примерам, составляло более половины названного числа. Это предположение подтверждается и тем фактом, что на одной мануфактуре в девяти покоях помещалось 32 стана, на другой в пяти покоях 21 стан, так что в среднем в одном покое 4 стана{784}. Сколько же нужно было бы покоев для тех предприятий, которые насчитывали 200, 300 и даже 500 станов, если бы все станки помещались на мануфактуре?

Но в какую бы форму ни облекались те предприятия, которые были созданы Петром I и Екатериной II и которые в источниках именуются фабриками, во всяком случае едва ли можно согласиться с тем, что в этих предприятиях выделывались «главным образом или товары, поставляемые в казну (например, сукно, полотно, писчая бумага), или предметы потребления высших классов населения, кустари не изготовляли грубые товары, расходившиеся преимущественно среди простого народа», так что, «даже если на фабриках и в кустарных заведениях выделывались товары одного рода (например, на ситцепечатных фабриках и у кустарей-набойщиков), качество фабричных и кустарных изделий было настолько различно, что исключало конкуренцию между ними»{785}. Но была ли столь велика разница между кустарной и фабричной набойкой, когда и та и другая производились ручным способом при помощи одних и тех же аппаратов и приспособлений? При крайне низкой технике производства факт, подчеркиваемый неоднократно тем же автором в отношении не только XVIII, но и первой половины XIX ст., — могла ли получаться сколько-нибудь значительная разница в изделиях того и другого рода? Сомнение возникает и по поводу других видов изделий, которые якобы вообще выделывались одними мануфактурами, например полотно, писчая бумага, будучи изготовляемы для надобностей казны. Ведь здесь речь идет не о тонком полотне, а о солдатском холсте и парусине для кораблей, палаток и т.д. С 1743 по 1745 г. торговцы «становили подрядом на войска рубашечный холст», выделанный крестьянами центрального района. Нам известно широкое распространение прядения и ткачества льна по деревням уже в XVII ст., а в эпоху Екатерины, как указывает Шторх, полотно уже в окрашенном виде через посредство скупщиков, державших кустарей в полном подчинении, поступало на рынок. И сукно нужно было для казны почти исключительно грубое солдатское, а его крестьяне также выделывали — шуйское дворянство в Екатерининской комиссии просило разрешить крестьянам продавать свое сукно. Мельницы для производства бумаги существовали у нас в качестве мелких предприятий уже в XVII ст. и могли также развиваться и помимо фабричной формы производства. Наконец и выделка товаров, предназначенных для высших классов населения, как шелковые материи или изделия из золота и серебра, могла иметь форму кустарной промышленности и, как мы видели, была распространена во многих деревнях. В селах одного только Московского уезда во второй половине XVIII ст. насчитывалось более 300 ткацких станков для тканья шелковых и бумажных материй, несколько сот станков для тканья лент, в других местах изготовлялись крестьянами легкая шелковая тафта и шелковые платки. В Перехотском уезде Костромской губернии в деревнях были десятки золотых дел мастеров, золотильщиков, серебряников и чеканщиков.

С другой стороны, мы наблюдаем и конкуренцию между новыми крупными предприятиями и городским ремеслом. Так, владелец канатного предприятия в Орле Кузнецов (в 1759 г.) ведет сильную борьбу с орловским канатным цехом, который поставляет канаты и веревки на отпускаемые из Орла до Москвы суда с хлебом, причем он не гнушался никакими средствами по отношению к конкурентам. Он запрещает им производить эту работу и требует, чтобы мастера цеха изготовляли только мелкие веревки для его предприятия, выдавая за это ничтожнейшую плату по 9 коп. с пуда на всех 29 человек цеховых. Когда же последние возбудили протест против этого и обратились с челобитием в главный магистрат, то Кузнецов с помощью своих людей переломал у цеховых мастеров их инструменты, а избранного ими в ходоки по этому делу ремесленника Бутова, поймав, обрил и, выкрасив ему голову краской, в пять часов утра пустил его голым со двора. В другом случае московские промышленники Шелковниковы в тех же 50-х годах XVIII ст., занимаясь окраской материй, воздвигают гонение на московский красильный цех, выхлопотав у Мануфактур-коллегии постановление, согласно которому для «размножения красильной фабрики» всем отдельным красильщикам, «работающим по углам», предписывалось прекратить свое производство. Но так как «мастеришки» продолжали свою деятельность и благодаря дешевизне своих изделий, которой окупалось их плохое качество, перебивали у Шелковниковых покупателей, то последние стали обращать внимание Мануфактур-коллегии на то, что мастеришки, проживая «в глухих местах», легко могут заниматься крашением привозимых купцами неявленных тканей, при помощи же шпионов они вскрывали отдельные случаи покупки мастерами сандала и купороса без объявления о том в таможне. В результате Мануфактур-коллегия стала на сторону крупных промышленников, заявляя, что от устроения цехов по таким производствам, по коим уже заведены фабрики, нельзя ожидать никакой пользы и что умножение таких цехов запиской в них новых членов «происходит не для какого государственного плода, но токмо от ненасытности купеческой зависти, как заведенным фабрикам остановку учинить и содержателей в крайний убыток и разорение привести». Сенат в 1753 г. в силу этого определил упразднить красильный цех в Москве{786}.

Наконец, борьба идет и между крупными промышленниками и торговцами. Последние стараются воспрепятствовать промышленникам сбывать в розницу свои изделия. Действительно, предприятие Тамеса имело, например, торговые заведения в рядах для продажи своего полотна непосредственно потребителям, а компания, учрежденная графом Апраксиным для выделки шелковых тканей, владела лавкой, в которой с 11 июня по 1 октября 1721 г. было продано товара на 610 руб. По жалобам купцов в 1722 г. Петр издал приказ: «Понеже нам известно учинилось, что интересы фабрик сделанные свои фабрики с фабрических дворов продают врознь, а ныне в рядах из собственных своих лавок, отчего в рядах многие лавки запустели, и в оброчных сборах не без многой доимки, а купецким людям, которые такими товары торговали не без разорения; того ради оным интересантам запретить, дабы они с фабрических своих дворов врозь не продавали, и лавок бы собственных своих в рядах не имели, а велеть те свои фабрики, которые будут сделаны, привозить на гостиный двор и продавать в ряды»{787}.

Это постановление, вызванное, по-видимому, тем, что розничные торговцы вследствие такого образа действия промышленников оказались в «оброчных сборах не без многой доимки», т.е. вызванное казенными интересами, привело, однако, к тому, что торговцы составили между собою стачку с целью понижения цен промышленных изделий, зная, что промышленники не могут продавать своих товаров никому другому помимо них{788}. Вследствие этого через несколько месяцев после первого указа последовал второй, согласно которому промышленникам вновь дозволено держать свои лавки в рядах, однако под условием, что они могут продавать в них лишь те товары, которые у них остались после продажи своих изделий купцам{789}.

Но такое неясное и неопределенное правило, конечно, не могло удовлетворить купцов, и последние в 1727 г. вновь жалуются на то, что фабриканты держат свои лавки в рядах и продают в розницу свои произведения, как-то: полотно, чулки, шелковые изделия, писчую бумагу, карты, а также пряденое и крученое золото и серебро. Жалобы эти со стороны купцов повторяются и в заявлениях 1764 г., и в городских наказах 1767 г., так что, очевидно, промышленники продолжали розничную торговлю своими изделиями{790}. Впрочем, из этой борьбы между ними и торговцами еще отнюдь не следует, что мы имеем дело действительно с фабрикантами, т.е. владельцами централизованных мануфактур. Это могли быть и скупщики кустарных изделий, за которыми также, если они не входили в состав купеческих организаций, не признавалось право на розничную торговлю. Ее повсюду купеческий класс считал своей привилегией — так это было и в Западной Европе, где право производить оптовую торговлю нередко резко отделялось от права торговать в розницу.